Франческо Петрарка - Автобиографическая проза
В этом я не признаюсь, хотя бы ты поднял меня на дыбу.
Августин
Между тем ты скоро по собственной воле признаешь и то и другое, если только отнесешься со вниманием к моим доводам и вопросам. Итак, скажи: помнишь ли ты свои отроческие годы или воспоминание о том возрасте совсем угасло в тебе под бременем нынешних забот?
Франциск
Нет, детство и отрочество стоят перед моими глазами совершенно так, как вчерашний день.
Августин
Помнишь ли, как силен был в тебе в ту пору страх Божий, как много размышлял ты о смерти, как сильно был привязан к вере и как любил добродетель?
Франциск
Разумеется, помню и скорблю о том, что с годами добродетели умалились во мне.
{174}
Августин
Я же и всегда опасался, как бы дуновение весны не сорвало этого раннего цвета, который, если бы уцелел, дал бы в свое время чудный плод.
Франциск
Не уклоняйся от предмета; какое отношение имеет это к делу, о котором мы начали говорить?
Августин
Сейчас узнаешь. Раз ты чувствуешь свою память ясной и свежей, обозри сам в себе молча все время твоей жизни и вспомни, когда началась эта глубокая перемена в твоих нравах.
Франциск
Вот я в одно мгновение ока пересмотрел число и порядок прожитых мною лет.
Августин
Что же ты нашел?
Франциск
Что учение о пифагорейской букве, которое мне привелось слышать, не лишено основания. Действительно, когда, поднимаясь по прямой тропинке, я дошел, скромный и рассудительный, {175} до распутья двух дорог и мне было приказано идти по правой дороге,- тогда, из неосторожности или упрямства, я свернул на левую, и не принесли мне пользы стихи, которые я часто читал в отрочестве:
Вот и распутье, где на две тропы расщепилась дорога.
Правая вьется стезя мимо стен Плутонова дома;
Ею в Элизии придем. На казнь идут нечестивцы
Левой тропой; их в Тартар она преисподний низводит.
Дело в том, что хотя я читал это раньше, но понял лишь тогда, когда испытал это на опыте. С тех пор как меня потянуло на кривой и нечистый путь, я часто со слезами оборачивался назад, но уже не мог идти правой дорогою; и вот, когда я ее покинул, тогда-то, несомненно, воцарилась эта неурядица в моих нравах.
Августин
Но в какую пору твоей жизни случилось это?
Франциск
В разгаре юношеского пыла, и если ты повременишь немного, я легко вспомню, какой мне шел тогда год.
Августин
Я не требую столь точного вычисления. Лучше скажи мне, когда ты впервые увидал черты той женщины?
{176}
Франциск
Этого-то я, конечно, никогда не забуду.
Августин
Теперь сопоставь сроки.
Франциск
В самом деле, эта встреча и мое падение произошли в одно и то же время.
Августин
Так я и думал. Ты, вероятно, остолбенел, и необычный блеск ослепил твой взор; ведь изумление, говорят, есть начало любви, оттого и сказано у поэта, хорошо знавшего жизнь:
Глянула - и обомлела, дивясь, сидонянка Дидона...
и затем следует:
Глядит - пламенеет и любит.
Хотя весь этот рассказ, как ты хорошо знаешь, вымышлен, однако поэт в своем вымысле соблюдал порядок природы. Но почему, оцепенев при встрече с нею, ты предпочел свернуть на левый путь? Вероятно, потому, что он показался тебе более отлогим и более широким, тогда как правый крут и тесен; другими словами, ты боялся усилий. Но почему, когда ты колебался и {177} дрожал, эта знаменитая женщина, которую ты выдаешь за твоего надежнейшего вожатая, не направила тебя к высшим целям и, как поступают со слепыми, не удержала тебя, взяв за руку, и не указала, куда надо идти?
Франциск
Она делала это, сколько могла. Ибо что же другое, как не эта цель, заставило ее, не поддаваясь никаким мольбам, никаким сладким речам, соблюсти свою женскую честь и, наперекор своему, равно как и моему возрасту, наперекор многим различным обстоятельствам, которые могли бы смягчить и сердце, твердое как алмаз, остаться неприступной и твердой? Поистине, эта женская душа учила меня долгу мужчины и предстояла мне затем, чтобы в трудной школе стыдливости, говоря словами Сенеки, у меня не было недостатка ни в примере, ни в укоризне; когда же, наконец, она увидела, что я разорвал узду и несусь стремглав, она предпочла оставить меня, нежели последовать за мною.
Августин
Значит, ты иногда желал зазорного,- а ведь ты только что отрицал это. Но уже таково общеизвестное свойство влюбленных или, вернее, помешанных; к ним ко всем приложимы слова:
{178}
"Хочу - не хочу, не хочу - хочу". Вы сами не знаете, чего хотите, чего нет.
Франциск
Я нечаянно попался в сети. Но если в прежнее время я подчас желал иного, то к этому меня толкали любовь и возраст; теперь же я знаю, чего хочу и к чему стремлюсь, теперь я наконец укрепил свой колеблющийся дух. Она же, напротив, осталась твердою в своих решениях и всегда неизменной. Чем более я понимаю это женское постоянство, тем более удивляюсь ему, и если некогда меня огорчало, что она приняла такое решение, то теперь я рад и благодарен.
Августин
Кто раз обманул, тому в другой раз не следует легко верить; тебе придется изменить свой характер, наружность и жизнь, прежде чем ты убедишь меня, что ты изменил свою душу. Может быть, твое пламя несколько утихло и ослабело, но оно не угасло. И ты, приписывающий столь многое предмету твоей любви, разве ты не замечаешь, как сильно ты осуждаешь себя, оправдывая ее? Тебе угодно выставлять ее образцом святости - тем самым ты признаешь себя безумным и преступным; она, по твоим словам, была в высшей степени счастлива, ты {179} же - глубоко несчастлив любовью к ней. Ведь с этого, если помнишь, я и начал.
Франциск
Помню и не могу отрицать, что это так. Теперь я вижу, куда ты незаметно привел меня.
Августин
Для того чтобы ты ясно видел это, напряги свое внимание. Ничто в такой степени не порождает забвения Бога или презрения к нему, как любовь к преходящим вещам, в особенности та, которую, собственно, обозначают именем "Амор" (что превосходит всякое кощунство), которую называют даже Богом, очевидно, для того, чтобы сколько-нибудь извинить человеческое безумие небесным оправданием и чтобы под видом божественного внушения свободнее совершать этот страшный грех.
Нельзя удивляться тому, что эта страсть имеет такую силу в человеческих сердцах; ибо в других страстях вас увлекают наружный вид вещи, надежда на наслаждение или вспышка вашего собственного воображения, в любви же не только действует все это, но еще присоединяется взаимность чувства, и если эта надежда вовсе потеряна, то и сама любовь неизбежно ослабевает; так что в других случаях вы просто любите, здесь же любовь обоюдна, и смертное сердце как бы подстрекается {180} взаимными шпорами.
По-видимому, недаром наш Цицерон сказал, что "из всех душевных страстей, бесспорно, ни одна не лютее любви", и, очевидно, он был твердо убежден в этом, если прибавил: "бесспорно" - ведь он же в четырех книгах защищал Академию, сомневавшуюся во всем.
Франциск
Я часто замечал это место и удивлялся тому, что он назвал любовь лютейшею из всех страстей.
Августин
Ты вовсе не удивлялся бы этому, если бы забвение не овладело твоей душою. Но краткого напоминания будет довольно, чтобы ты вспомнил многие горести. Подумай только: с тех пор как эта чума охватила твой ум, ты внезапно весь изошел в стонах и дошел до такого жалкого состояния, что с пагубным сладострастием упиваешься своими слезами и вздохами. Твои ночи были бессонны, всю ночь напролет в твоих устах было имя любимой, ты презирал все на свете, ненавидел жизнь и жаждал смерти, искал печального уединения и бежал людей, так что о тебе не с меньшим правом, нежели о Беллерофонте, можно было сказать словами Гомера:
Он по равнине Скитаний блуждал, одинок, и, тоскуя,
Сам себе сердце снедал, и стези убегал человечьей.
{181} Отсюда бледность и худоба и преждевременное увядание молодости, далее - печальные и вечно влажные от слез глаза, помраченный ум и беспокойные сны и жалобные стоны во сне, слабый голос, хриплый от печали, и прерывистая, запинающаяся речь, и всевозможные другие признаки крайнего смятения и горя. Это ли, по-твоему, приметы здоровья? Не она ли создавала и кончала для тебя дни праздничные и дни печали? С ее приходом всходило солнце, с ее уходом возвращалась ночь; когда менялось выражение ее лица, менялось и твое настроение; ты становился весел или печален смотря по тому, была ли она весела или печальна; наконец, ты всецело зависел от ее воли. Ты знаешь, что я говорю правду, и даже известную всем.
И - верх безрассудства: не довольствуясь видом ее живого лица, ввергшего тебя во все эти беды, ты добыл себе его изображение, созданное талантом знаменитого художника, чтобы иметь возможность всюду носить его с собою, предлог для неиссякаемых слез. Вероятно, опасаясь, чтобы не иссяк их источник, ты с величайшим усердием изыскивал всевозможные средства, будучи небрежным и беспечным во всем остальном. А чтобы достигнуть вершины твоего безумия, перейдем к тому, чем я тебе недавно грозил. Можно ли достаточно осудить или достаточно надивиться на этот
