Чарльз Сноу - Возвращения домой
Маргарет уже собиралась уйти, чтобы встретиться с Элен, но тут явилась Бетти Вэйн.
Я их познакомил, и Бетти сказала, что звонила ко мне на работу и Гилберт Кук посоветовал ей поискать меня здесь, потому что это один из моих излюбленных баров, а сама в это время разглядывала Маргарет и во все уши слушала, каким тоном мы говорим друг с другом. Маргарет, правда, больше молчала и нетерпеливо поглядывала на висевшие над стойкой часы; вскоре она извинилась и ушла. Ее уход можно было расценить как грубость или желание оставить нас вдвоем; на самом же деле она просто не хотела заставлять сестру ждать.
- Ну? - сказала Бетти.
На мгновение меня смутил неожиданный уход Маргарет. Я попытался было объяснить недоразумение, но Бетти не хотела слушать. Она сказала, посмотрев на меня дружески и одобрительно:
- Во всяком случае, выглядите вы намного лучше.
Я давно ее не видел, но теперь был рад встрече. Когда Шейла умерла, заботу обо мне приняла на себя Бетти. Она нашла мне квартиру, перевезла меня из Челси, а затем, когда больше уже ничего не могла для меня сделать, исчезла из виду. Она решила, что мне тяжело видеть тех, кто может напомнить о моем браке. С тех пор я всего раза два-три встретил ее да получил от нее несколько писем.
В отличие от большинства моих знакомых она работала не в Лондоне, а в Мидлэнде, в конторе какой-то фабрики. И произошло это по самой неожиданной причине: из всех моих друзей она была самого благородного происхождения, но получила самое скверное образование; частные учителя учили ее дома совсем не тому, чему учат в школе, и поэтому она, смышленая от природы, не обладала нужными для службы знаниями, и приобрести их сейчас ей было бы слишком трудно.
И вот она сидит против меня за столиком. Ей уже около тридцати пяти. Нос ее еще больше заострился, а в прекрасных глазах появилась проницательность. Она всегда любила выпить и сейчас вместе со мной опрокидывала пинту за пинтой горького пива. Она ни словом не обмолвилась ни о Шейле, ни о других постигших меня бедах, но с удовольствием болтала о прошлом. В приливе сентиментальности вспоминала она не какое-либо одно радостное событие, а нашу юность вообще.
Сладкая грусть о прошедших днях, легкая, как дымка тумана, обволакивала нас; эта грусть не исчезла и тогда, когда мы пошли обедать. Мы направились в другой ресторан, где можно было поесть так, как не приходилось в течение всего года, - Бетти, хоть она и не жила в Лондоне, знала все новейшие рестораны; она интересуется этим, подумал я, как одинокий, энергичный и потворствующий своим слабостям мужчина. И вот, сидя в уголке ресторана на Перси-стрит, мы с участием, тактом и грустью старых друзей задавали друг другу вопросы, а где-то в глубине души, скрытое легкой тоской, таилось ощущение, что, сложись обстоятельства по-иному, наши отношения могли бы стать более близкими.
Я расспрашивал ее о людях, с которыми она встречается, о ее новых друзьях, в сущности желая узнать, есть ли у нее любовник и не собирается ли она выйти замуж. Глупо было, конечно, вести столь витиеватую и уклончивую беседу, в стиле мистера Найта, с этой женщиной, которую я так хорошо знал и которая частенько сама не стеснялась в выражениях. Но Бетти не стеснялась лишь в разговорах о плотских отношениях; в обсуждении же чувств она была скрытной, как школьница. Я давно знал, что из нее не вытянешь и слова о ее чувствах к какому-нибудь мужчине. Даже сейчас она отвечала, как молоденькая девушка, которая твердо решила не обращать внимания на насмешки. Да, на фабрике она встречается со многими людьми.
- Некоторые из них довольно интересные, - сказала она.
- Кто же они?
- Управляющие и другие.
- Кто-нибудь особенно интересен?
Я был уверен, что ей хотелось со мной поделиться.
- По правде говоря, - вдруг решилась она, - есть человек, который мне, пожалуй, нравится.
Я спросил о нем. Вдовец, намного старше ее, более или менее преуспевает.
- Вам, конечно, - сказал я, - раньше не приходилось встречаться с людьми подобного рода.
- Он славный человек.
- Значит все в порядке, - ласково сказал я.
- Возможно, - заметила она с оттенком надежды, никогда ее не покидавшей, но без всякой уверенности.
- Вы недооцениваете себя, дорогая, - заметил я.
Она застенчиво улыбнулась.
- Не знаю...
- Почему, скажите, ради бога, все не может сложиться к лучшему?
- Понимаете, - ответила она, - не всякому я подойду.
Она сказала это твердо. Ей стало легче, когда она чуть открыла мне душу, хоть это признание и далось ей с большим трудом. Она замолчала, словно оглушенная собственной откровенностью. А потом сразу заговорила обо мне.
- Кто эта девушка, что убежала из бара?
- Мы познакомились прошлой осенью, - ответил я.
- Это серьезно?
- Да.
Бетти кивнула и дружески, почти укоризненным тоном продолжала:
- Вам здорово не повезло в прошлый раз. Эта не такая?
- Ничего общего.
Она пристально взглянула на меня.
- Было бы очень хорошо, - сказал она, и голос ее внезапно смягчился, если бы вы сумели стать счастливым. - И добавила; - Вы заслуживаете этого больше других.
Даже воздух в этом уголке ресторана был, казалось, насыщен взаимным дружеским участием. Бетти подходила к жизни трезво: в отношении самой себя, до такой степени трезво, что явно портила себе жизнь; так же строго и без скидок она оценивала и Других людей. Что же касается меня, то тут она ошибалась, ибо считала меня лучше, чем я есть на самом деле.
А насколько лучше, я убедился час спустя. Из ресторана я отправился к Маргарет и застал ее за разговором с Элен. Обе были веселы и счастливы. Элен ожила; подобно Маргарет, она нелегко сдавалась. Я узнал, что она была у врача, и больше ей не хотелось обсуждать собственные неприятности. Когда я вошел, мне сразу стало ясно, что вместо этого они с удовольствием, увлеченно говорили о нас с Маргарет.
В этот летний вечер двухстворчатая дверь из гостиной в спальню Маргарет была распахнута; сестры сидели по обе стороны холодного камина в гостиной, которой мы никогда не пользовались зимой. На улице играли дети, было еще светло, хотя уже шел десятый час, и за окном - оно находилось на уровне наших стульев - мелькали головы и плечи прохожих. Совсем как в "парадной зале" из моего детства.
Элен была одета так же подчеркнуто элегантно, как в парке, и здесь это особенно бросалось в глаза. Мне пришла в голову мысль, насколько не похожи друг на друга сестры. Несмотря на то что Элен была замужем, несмотря на ее модный вид, мне снова, как и в первый раз, почудилась в ней умная, щепетильная старая дева. И все же обе они были одинаково независимы, одинаково уверены в своих поступках, обе выросли в одной семье, где Маргарет бунтовала больше, чем ее сестра, их роднило все, вплоть до родинки на бедре, которая, как сказала мне Маргарет, была фамильной. У Элен не было беспечности Маргарет, и все же в других отношениях столь непохожая на сестру, которая была счастлива тем, что дает наслаждение мне и обладала глубокой и здоровой чувственностью женщины, для коей самая большая радость - доставлять радость другому, она действовала не менее обдуманно.
- Ты не должна так жить, - сказала Элен, оглядывая комнату. - Здесь очень неуютно. Майлс говорит, что ты бы лучше...
- Ну, если Майлс... - заметила Маргарет. - Он-то знает.
Они говорили о муже Элен, к которому обе относились с ласковым снисхождением, словно договорившись спасать его от самого себя. А ведь из того, что мне довелось о нем слышать, у меня сложилось впечатление, что он преуспевающий человек, любезный, независимый и серьезно смотрящий на вещи.
- Какая удача, что он выбрал именно тебя.
- Вот именно удача, - ответила Элен, - потому что ты сделала бы его несчастным.
Когда она говорила о нем, ее лицо становилось ласковым, удовлетворенным. Это была удовлетворенность матери; как любящий и послушный ребенок, он давал ей почти все, чего она желала.
Маргарет улыбнулась в ответ, и на мгновение мне показалось, что в глубине души и она мечтала о такой же удовлетворенности, о таком же доме, где царит раз и навсегда заведенный порядок, уютно горит в камине огонь и шторы надежно защищают от ночного мрака.
- Да, такое счастье не для меня, - согласилась Маргарет.
И тут я внезапно почувствовал, что разговор с Бетти, навеявший радужное настроение, затронул какие-то струны в моей душе и поверг меня в грусть и отчаяние.
Я припомнил другой вечер - не какой-то определенный, а один из многих, - когда так же вот, посидев с Бетти в баре, я шел домой к Шейле, где меня ожидала только Шейла и больше ничего.
Мысль о том вечере заслонила этот. Я слушал Маргарет и Элен, но ощущал какую-то тяжесть во всем теле; на мгновение мне показалось, что все это происходит во сне, когда бываешь лишь безучастным зрителем и не можешь пошевелиться.
Когда Маргарет незадолго перед тем рассказывала мне, как мечтает ее сестра иметь детей, она повторяла то, что уже говорила прежде; и, как прежде, что-то утаивала.
