Эдвард Бульвер-Литтон - Мой роман, или Разнообразие английской жизни
– Без сомнения; если бы мне суждено было занять трон, то я и тогда не изменил бы своему обещанию, данному в бедности и изгнании. Я не мог бы отказать в руке моей дочери тому, кто готов был пожертвовать всеми мирскими выгодами и жениться на девушке без всякого состояния. Дочь моя не противоречит моим видам.
Виоланта дрожала; руки её были крепко сжаты и взоры её постоянно обращались на Гарлея.
Мистер Дэль отер слезы, выступившие из глаз его, при мысли о бедном изгнаннике, питавшемся миногами и скрывавшемся в тени деревьев Казино от многочисленных кредиторов.
– Ваш ответ вполне достоин вас, герцог, продолжал Гарлей: – но если бы было доказано, что мистер Лесли, вместо того, чтобы свататься за герцогиню для неё самой, только расчитывал на деньги, намереваясь предать ее графу Пешьера, что вместо того, чтобы избавить ее от опасности, которой вы страшились, он теперь скова подвергал ее тем же оскорблениям, от которых она раз уже освободилась; считали ли бы тогда данное вами слово….
– Какое злодейство! Нет, конечно нет! воскликнул герцог. – Но это ни на чем не основанное предположение! Говорите, Рандаль.
– Лорд л'Эстрендж не в состоянии оскорбить меня тем, что ок считает это не одним лишь бездоказательным предположением, произнес Рандаль, отважно подняв голову.
– Я заключаю из вашего ответа, мистер Лесли, что вы с презрением отвергаете подобное предположение?
– С презрением…. именно. Но так как предположение это, продолжал Рандаль, выступая на шаг вперед: – высказано громко, то к прошу у лорда л'Эстренджа, как у равного себе (потому что все джентльмены равны, когда дело идет о защите их чести) или немедленного опровержения сделанных им обвинений или доказательств справедливости его слов.
– Вот, первое слово слышу от тебя достойное мужчины, вскричал сквайр. – Я сам дрался на дуэли и из за каких еще пустяков! В то время пуля пробила мне правое плечо.
– Ваше требование основательно, отвечал Гарлей спокойным тоном. – Я не могу опровергать сказанного мною, я немедленно представлю требуемые вами доказательства.
Он встал и позвонил в колокольчик; вошел слуга, выслушал приказание, отданное ему тихо, и опять вышел. Настало молчание, равно тягостное для всех. Рандаль между тем обдумывал в уме своем, какие доказательства могли быть приведены против него, и ни одного не мог себе представить. Между тем двери в гостиную отворялись и слуга доложил:
– Граф ди-Пешьера.
Если бы бомба пробила в это время крышу дома и упала посреди комнаты, то она не произвела бы такого сильного впечатления, как появление графа. Гордо подняв голову, с смелым выражением на лице, со всем наружным блеском манеров, граф вошел в средину кружка и после легкого вежливого поклона, относившегося ко всем присутствующим, стал обводить взором комнату с ироническою улыбкою на устах, с полною самоуверенностью и хвастливостью человека, опытного на поприще интриг и притворства.
– Герцог, начал граф, обратившись к своему изумленному родственнику и произнося слова твердым, ясным голосом, который громко раздавался в комнате: я возвратился в Англию, вследствие письма милорда л'Эстренджа и в тех видах, чтобы требовать от него удовлетворения, какие люди, подобные нам, всегда дают друг другу, с чьей бы стороны и по какой бы причине и была нанесена обида. Теперь, прекрасная родственница…. и граф с легкою, но важною улыбкою поклонился Виоланте, которая при первых словах его хотела было закричать: – теперь я оставил это намерение. Если я слишком поспешно принял старинное рыцарское правило, что в деле любви всякая уловка похвальна, то я должен согласиться с лордом л'Эстрэнджем, что я противодействие подобным уловкам имеет похвальную сторону. Вообще, мне кажется, – более кстати смеяться над моею печальною фигурою побежденного, чем признаваться, что я чувствительно оскорблен происками, имевшими более счастливые исход в сравнении с моими. Граф остановился и глаза его подернулись облаком грусти, что очень мало гармонировало с шуточным тоном его речи и развязною дерзостью его манеров.– Ma foi! продолжал он:– да позволено будет мне говорить таким образом, потому что я деспотично доказал свое равнодушие к опасностям, которым когда либо подвергался. В последние шасть лет я имел честь десять раз драться на дуэлях, имел несчастье ранить шестерых из моих противников и отправить на тот свет четверых, которые были самыми любезными и достойными джентльменами под луною.
– Чудовище! проворчал пастор.
Сквайр вздрогнул и механически ощупывал свое плечо, которое было ранено пулею капитана Лэнсмера. Бледное лицо Рандаля сделалось еще бледнее и глаза его, встретившись с дерзким взором графа, невольно потупились.
– Но, продолжил граф с жестом, выражавшим полную изящества угодливость:– я должен благодарить теперь л'Эстренджа, который мне напомнил, что человек, поставивший собственное мужество вне всякого сомнения, не только должен просить извинения, если он оскорбил другого, но должен сопровождать свое извинение каким бы то ни было удовлетворением. Герцог Серрано, я пришел сюда собственно с этою целию. Милорд, вы изволили выразит желание сделать мне некоторые важные вопросы, касающиеся герцога и его дочери; я буду отвечать с полною откровенностью.
– Monsieur le Comte, сказал Гарлей, – полагаясь на вашу снисходительность, я прошу вас, во первых, объяснить мне, кто открыл вам, что эта девица жила в доме моего отца?
– Открывший мне это стоит перед вами – мистер Рандаль Лесли. И я ссылаюсь на барона Леви, который может подтвердить справедливость моих слов.
– Это действительно правда, сказал барон едва слышным голосом и как бы невольно подчиняясь повелительному тону графа.
Бледные губы Рандаля издали в это время глухой звук, похожий на свист.
– И мистер Лесли участвовал в ваших планах, имевших целью похитить вашу родственницу и жениться на ней?
– Без сомнения…. и барону Леви это очень хорошо известно. Барон наклонил голову в знак согласия. – Позвольте мне присовокупить еще, – я обязан это сделать в отношении к леди, состоящей в родстве со мною, – что только вероломные убеждения со стороны Лесли, как я уверился впоследствии, доставили мою родственницу, когда моя собственная попытка не удалась, принять участие в планах, которые иначе она с такою же решимостью отвергла бы, её какою я в настоящее время, герцог Серрано, отвергаю и презираю их, с полным сознанием всей низости надобных действий.
Пока он говорил таким образом, в нем было столько личного достоинства, натурального или искусственного, которое сообщалось словам его, – достоинства, которому содействовали его прекрасный рост, изящные черты лица, патрицианские манеры, что герцог, тронутый до глубины души, протянул руку вероломному родственнику и забыл в эту минуту всю макиавеллевскую мудрость, которая могла бы убедить его, что человек с такими сомнительными правилами нравственности, как граф, едва ли мог руководствоваться какими либо благородными побуждениями в исповеди, по видимому, столь чистосердечной и в раскаянии столь искреннем. Граф пожал руку, протянутую к нему, и низко преклонил голову, может, быть, чтобы скрыть улыбку, которая готова была разоблачить темную сторону его сердца. Рандаль все еще стоял молча и бледный как смерть. Язык его отказывался произнести какое бы то ни было слово. Он заметил, что все присутствовавшие готовы были обратиться против него. Наконец, с неимоверным усилием над самим собою, он произнес отрывистые фразы.
– Клевета столь внезапная, конечно, могла… могла привести меня в замешательство; но кто же. кто же её поверит? И законы, и здравый смысл всегда предполагают какую нибудь побудительную причину для совершения преступления. Что же могло служить мне побуждением в подобном случае? Я сам, будучи претенентом на руку дочери герцога, я вдруг предаю ее! Нелепость…. нелепость. Герцог, герцог, я передаю это обстоятельство на суд вашей опытности и знания людей. Кто идет против собственных выгоде и влечения своего сердца?
Это воззвание, хотя сделанное слабо, с недостатком энергии, произвело некоторое влияние на философа.
– Правда, сказал он, пожав руку своему родственнику, – я не вижу никакой побудительной причины.
– Может быть, отвечал Гарлей: – барон Леви объяснит нам эту загадку. Не знаете ли, барон, какие причины, соединенные с собственною выгодою, могли побудить мистера Лесли участвовать в планах графа?
Леви медлил. Граф предупредил его.
– Pardieu! сказал он внятным, решительным тоном.– Pardieu! я совершенно убежден в том, что намерен сказать. Прошу вас, барон, подтвердить, что, в случае брака моего с дочерью герцога, я обещал подарить сестре моей сумму, на которую она давно еще простирала претензию, и которая должна была пройти через ваши руки.
