Ричард Хьюз - В опасности
Внезапно он всем существом ощутил уверенность в собственном могуществе. Встать, заговорить - и люди пойдут за ним. Ничего не стоит напасть на командиров и захватить судно. Можете себе представить, какое это искушение для человека, ни разу в жизни самостоятельно не совершившего ничего значительного. При мысли о капитане, этом Боге-Отце, низведенном до ранга обыкновенного смертного - голенького, если не считать одежды, - в мускулах Ао Лина возникала дрожь, и керосиновый фонарь будто давал красную вспышку.
Да, он мог это сделать.
Но не имел права. Действовать самочинно, без партийного приказа худший вид предательства. Долг категорически это запрещал.
Но только ли долг вынудил его, фигурально выражаясь, разжать кулак, упустить благоприятный случай? Или действовало какое-то более старое препятствие? Во всяком случае, ощущение внезапного упадка, потери соков, державших его прямо и будто вытекающих через подошвы, - ощущение это было хорошо знакомо Ао Лину.
*
Генри Тун рассказывал о том, как однажды обедал с даосами. Стемнело, а лампы не было; тогда старший священник вырезал из белой бумаги луну, приколол к стене, и она залила всю комнату светом. Это была настоящая луна: когда ты смотрел на нее, ты видел богиню Луны Хэн Э, сидящую в коричной роще, и рядом - ее белого зайца. А потом вся компания ступила на Луну, и он, Генри, тоже - чтобы выпить с дамой. Но на тех холодных горизонтах такая стужа, что долго не просидишь.
- Я расскажу кое-что почище, - неожиданно вмешался Ао Лин и разразился необыкновеннейшей историей, случившейся, по его словам, в деревенском трактире, где он работал. Два путника допоздна засиделись за ужином и вдруг увидели, что из стены высунулось лицо девушки и смеется над ними. Один из них вскочил, но лицо исчезло - опять голая стена. Это повторялось несколько раз. Он разозлился, вынул нож, подполз на четвереньках к стене и ждет. Наконец голова снова высунулась, и он со всей силы хватил по белой шее ножом. Голова упала и покатилась по полу, вся в крови.
- Крики! Вбегает хозяин. Тут нож. И окровавленная голова еще моргает. Но чудо! В стене - никакой дырки! Никаких следов! Никакого тела! Мужчин арестовали, а тело так и не нашли...
- Теперь моя говорить, все слушать! - раздался звучный, ясный голос.
*
Все люди повернулись туда, откуда бил луч электрического фонаря. Там они увидели капитана и по бокам от него мистера Сутера и мистера Уотчетта. Все трое шагнули к лампе. Мистер Сутер подавал знаки - показывал капитану на Генри Туна.
- Море сильно бушевать? Кушать нету? - начал капитан и, восприняв их молчание как знак согласия, перешел к наставлениям: - Я делать мое дело, вы делать ваше дело - хороший бог! Корабль приходить порт! Люди сильно работать, получать "камшоу"!
"Камшоу" означает "премия". И перед просветлевшим внутренним взором каждого заплясали по деревянной конторке серебряные доллары.
Капитан, выдержав паузу, сунул руку в карман и перешел ко второму доводу.
- Ваша хотеть бунтовать? Моя иметь пистолет. Ваша помнить - моя стрелять эта штука! - Он выхватил из кармана револьвер. - Моя не хотеть ваша шалить!
Он снова сделал паузу, чтобы второй аргумент как следует усвоили: это было необходимо для перехода к третьей части. И загрохотал:
- Моя крепко знать, тут есть один плохой человек! Человек не моряк, человек пират! Очень плохой человек! Очень плохой бог!
Он круто повернулся и навел пистолет на Ао Лина.
- Мистер Уотчетт, арестуйте этого человека.
Дик живо бросился к Ао Лину - излишне живо, поскольку не привык производить аресты, - и чуть не подмял под себя китайца. Все лица повернулись к ним - удивленные луны, - а мистер Сутер возбужденно повторял: "Но... но..."
Дик поймал одну руку, стал возиться с наручниками, уронил их. Перепуганный Ао Лин заслонил другой рукой лицо. Дик, удивляясь пружинистой силе пойманной руки, подумал, что китаец хочет его ударить, и заехал ему кулаком в щеку. Рука китайца ослабла, стала мягкой, как девичья; Ао Лин повалился навзничь, и Дик надел на него, лежачего, наручники.
- Я давно знаю об этом человеке, мистер Сутер, - обратился к механику капитан. - Он нанялся к нам в Гонконге с фальшивыми документами. Мне телеграфировали из гонконгской полиции, просили арестовать его. По их словам, это известный бандит.
- Вы давно об этом знали, сэр?
- Да, но собирался арестовать его по приходе в порт. А тут вы пришли и сообщили, что затевается бунт: я счел момент подходящим. Теперь вы сами видите, кто тут зачинщик: он разглагольствовал перед ними не закрывая рта. Теперь я думаю, хлопот с ними не будет, и ваш Командор Генри тоже притихнет.
Он повернулся к китайцам.
- Этот человек - очень плохой человек! Вы видали, что я делать с плохой человек: я его ловить и запирать. Вы хорошие люди, вы не бояться. Делайте ваше дело, слушайте приказы, живо-живо - хороший бог! Приходить порт, получать большой "камшоу" - каждый получать два доллара!
Большинство слушателей заулыбались. Их мало заботил Ао Лин: они хотели справедливости для себя. И она ожидала их: справедливостью был "камшоу". Два доллара за катаклизм - вполне справедливо.
Но у капитана Эдвардеса совесть была неспокойна. Он чувствовал, что повел себя по отношению к китайцам не совсем порядочно. И все же, если мистер Сутер прав, ход этот - безусловно своевременный. Что до неуклюжей жестокости молодого Уотчетта, капитану было очень за нее стыдно.
Ао Лин был теперь в наручниках, но все еще без сознания. Ждать, когда он очнется, не стоило: слишком некрасивый финал. И Дик, краснея от острого стыда за то, что без нужды применил силу, нагнулся и поднял его.
Его поразила вялость обмякшего тела, гладкость кожи - и он почувствовал еще больший стыд. Ао Лин, безвольно повисший на его руках, был почти так же легок, как Сюки.
С помощью мистера Сутера он отнес его в лазарет (сейчас это была самая подходящая камера) и уложил на койку нежнее, чем подобало полицейскому, и запер.
Воскресенье
Глава XII
Должно быть, капитан Эдвардес хорошо разбирался в "богах" - или же посмотрел на барометр. Так или иначе, барометр уже поднимался, когда он арестовывал Ао Лина, и продолжал подниматься всю ночь. А на рассвете ветер заметно ослаб. В девять утра стало ясно, что шторм выпустил их из своей пасти; выплюнул наконец. Это не значит, что он кончился: по-прежнему яростный, он продолжал свой путь, но уже не тащил с собой "Архимеда". "Архимед" остался сзади.
Теперь был просто свежий ветер, погода для яхтсменов. Судно лежало носом к северо-востоку, а ветер менялся от юго-западного до западного - дул почти прямо в корму.
Все знают, что на паруснике качка меньше, чем на моторном судне. Ветер держит паруса, стабилизирует судно, что бы ни затевали волны. Но если вдруг штиль, а море еще бурное - закачает так, что застучишь зубами. Нечто похожее происходило сейчас. Пока бушевал ураган, обшивка борта работала как парус: волны не могли вытворять с судном все что им заблагорассудится. Но теперь стабилизирующая сила ветра ослабла, и ничто не сдерживало движения "Архимеда": он плясал, как взбесившаяся пробка, его качало так, как не качало ни разу с начала бури. Все, что было на борту неразломанного, разломалось сейчас. Немногие уцелевшие спасательные шлюпки сорвались с кильблоков и со сломанными спинами кувыркались на своих талях. Стол в салоне, привинченный к полу, поломал ноги. Вокруг стоял немузыкальный лязг - словно били омерзительные колокола. Оттяжки оборвались, и если на свободном конце оставался кусок предмета, они хлопали как бич. Разгром на "Архимеде" превосходил все, что было прежде.
Вдобавок корму захлестывали волны. Лить масло в кормовые гальюны стало невозможно: вода из них била фонтанами. Переборки на юте проломились одна за другой, и вода заливала рулевую машину. Волны катились по юту, так что нос иногда поднимался над водой. При этом, конечно, много воды попадало в люк номер шесть, уменьшая и без того угрожающе маленький запас плавучести.
*
Обнаружив, что ветер ослаб и, судя по подъему барометра, они находятся не в центре шторма, а наконец-то на его окраине, Дик Уотчетт сам себе не поверил. Он бросился на мостик - за подтверждением хорошей новости.
Капитана и мистера Бакстона он нашел в штурманской рубке - оба держались за валик с картой.
- Это правда, сэр? - выпалил он. - Мы вышли из шторма?
Капитан Эдвардес кивнул. Но, посмотрев на лицо капитана, Дик изумился. Впервые за время шторма капитан Эдвардес был напуган.
Дик оглянулся назад - и понял почему. Он увидел, как ютовую надстройку накрыл пенный вал, докатившийся до средней надстройки. Судно вздрогнуло под ним, а нос, на который они смотрели с высоты мостика, задрался почти до горизонта. Волна схлынула, но корма поднялась не очень сильно. Ясно было, что у них сильный дифферент.
В это время появился радист и доложил, что аварийная рация опять работает.
