Бен Шервуд - Человек, который съел «Боинг-747»
Арф, виляя хвостом, подошел к хозяину и положил морду ему на колени. «Ах да, — подумал Уолли. — Еще ведь осталась собака». Он даже не подбирал этого пса: просто в один прекрасный день тот сам увязался за Уолли, который возвращался из города домой на ферму. «Тебя как зовут?» — поинтересовался парень у дворняги. «Арф», — ответил пес. Уолли не стал возражать и всегда называл собаку тем именем, которое она сама для себя выбрала.
— Ну что, жрать хочешь? — ласково спросил Уолли. — Ладно, лохматый. Пойдем, кормить тебя будем.
На кухне в доме Уолли Чабба царил запущенный беспорядок. На плите стояла кастрюля с остатками вчерашнего ужина: макароны с соусом из жирных петель самолетного грузового люка. Занимавшая целый угол куча мусора, которая давно дожидалась сожжения, издавала вполне ощутимое зловоние. Щедро насыпав сухого корма в миску, Уолли залил его водой и поставил ужин перед Арфом. Покопавшись в кипе бумаг и рекламных буклетов, лежавших на кухонном столе, он достал последний номер «Экспресса» и положил его перед собой.
Стоило открыть любую страницу, как взгляд неизбежно цеплялся за подпись под какой-нибудь из статей или заметок. Вновь и вновь: Вилла Вайетт. Да, это она, его Вилла. Но почему она столько лет не обращает внимания на Уолли и на его чувства? Видит бог, он перепробовал уже все средства. Но даже с тех пор, как он начал в ее честь поедать здоровенный «боинг», она ни разу ему не позвонила — хотя бы для того, чтобы просто обменяться парой слов. Ритуал просмотра газеты повторялся в доме Уолли еженедельно, на протяжении уже многих лет. Он переворачивал страницу за страницей, смотрел на имя Виллы, напечатанное под статьями, и все надеялся, что она подаст ему какой-нибудь тайный знак, свидетельствующий о том, что она все же заметила и оценила ежедневно совершаемое им в ее честь безумие. Ничего более величественного и масштабного в качестве доказательства своей любви Уолли придумать не мог.
Конечно, это было глупо и даже походило на сумасшествие. Парню вполне хватало здравого смысла на то, чтобы осознавать некоторую странность того способа, которым он хотел продемонстрировать свои чувства любимой женщине. При этом он ни от кого не скрывал своего чудачества. Все, кто хотел, были в курсе происходящего на его ферме. Так почему же Вилла так ни разу ничего и не сказала, не написала ни строчки о посвященном ей подвиге?
Уолли влюбился в нее в тот день, когда ему исполнилось десять лет. Родители решили устроить праздник прямо в городском парке. Это было, пожалуй, самое приятное место в городе: аллея американских вязов, роща акаций, мемориал в память о Гражданской войне, небольшая эстрада для концертов под открытым небом, пара основательно построенных качелей и бассейн с отличной горкой. Уолли пригласил на день рождения весь класс — двенадцать человек. Его мама испекла пирог с шоколадным кремом и приготовила огромное количество десерта — сладкого рисового хвороста. Лимонада было припасено с избытком, а еще родители пригласили Отто Хорнбассела, циркового клоуна-пенсионера, чтобы он развлекал детей. Отто пришел в назначенное время в красном парике, в мешковатых штанах и с гроздью тонких длинных надувных шариков, которые можно было по-всякому крутить и перевязывать. Уолли, клоун и родители вчетвером накрыли складной стол для пикника и поставили его в тени большого старого дуба. Бумажные тарелки и пластиковые стаканчики заняли свои места. Сбор гостей был назначен на четыре часа.
Уолли внимательно смотрел на машины, проезжавшие мимо парка по улице Блум. Вот Дейви Бинблоссом показал ему язык из заднего окна красного отцовского универсала. Вот Мисси Крингл, сидевшая рядом с матерью в черном «бьюике»… даже не оглянулась. К половине пятого стало понятно, что самые страшные опасения Уолли сбываются.
На его день рождения не пришел никто.
Много лет спустя, когда он начал есть самолет, люди, которых он встречал в городе, неизменно спрашивали у него, не вредно ли есть металлические детали самолетного двигателя и всякие там рули и элероны. Более того, почти каждый встречный считал своим долгом выяснить, не больно ли бывает Уолли, когда он ест свой самолет. Если бы они знали, что такое настоящая боль — такая, какую он испытал в тот несостоявшийся день рождения: боль и ощущение того, что, кроме родителей, тебя никто не любит и ты никому не нужен. Это состояние Уолтер Чабб запомнил на всю жизнь. Он понимал, что не такой, как все: он был выше и крупнее своих одноклассников, всегда отличался неловкостью и неуклюжестью, громко говорил и смеялся, да к тому же учился хуже всех. Родители всегда повторяли ему одни и те же слова, звучавшие как заклинание: «не обращай внимания», «не равняйся на других» и даже цитировали ковбоя-философа Уилла Роджерса: «Хорошо быть великим, но еще лучше быть человеком».
Со временем выяснилось, что «быть человеком» нелегко. Человечность ежедневно приносила боль и страдания.
В тот день в городском парке он плакал — плакал последний раз в жизни. Он проревел навзрыд полчаса, уткнувшись маме в колени. Сквозь слезы он слышал, как отец приглушенно ругается и, один за другим, со злостью топчет клоунские воздушные шары.
Затем раздался мамин голос:
— Уолли, сынок, тут к тебе кое-кто пришел.
Уолли поднял голову и увидел остановившийся неподалеку зеленый «форд-пикап». Из него вышла маленькая девочка в синем платье с огромным бантом на спине и с таким же — в волосах. Это была она, Вилла Вайетт, десятилетняя принцесса.
— Уолли, с днем рождения, — сказала она. — Извини, что я опоздала. Папа должен был развезти читателям газеты.
С этими словами Вилла вручила имениннику подарок, интригующе завернутый в несколько слоев разноцветной бумаги. Это была книга «Чудеса света». Уолли читал и перечитывал ее до тех пор, пока она совсем не развалилась. Впрочем, и обложку, и все страницы до единой он сохранил. Эта бесценная реликвия покоилась теперь в коробке из-под обуви, которая стояла под ночным столиком рядом с кроватью Уолли.
Он достал из буфета большой пакет с мюсли, поворошил его содержимое длинным указательным пальцем, чтобы убедиться, что там не завелись жучки-долгоносики, и высыпал хорошую порцию в свою миску, почти такую же, как у собаки. Готовить ему не хотелось. Добавив в мюсли алюминиево-серого молока из холодильника, Уолли поставил миску на кухонный стол. Вместо варенья он добавил в еду немного стальных опилок, полученных после перемолки гидравлического привода стабилизатора. Помешав получившуюся массу деревянной ложкой, парень принялся за еду.
Поедая свой ужин, он то и дело ласково проводил пальцем по имени Виллы, которое значилось под статьями в газете. Ему казалось, что их имена не случайно так сильно похожи: Вилла и Уолли — в обоих по пять букв, из которых три совпадают. Сколько раз за годы учебы в школе он выцарапывал эти имена рядом на парте.
Кто знает, может быть, теперь все изменится и в городе перестанут его сторониться. Как-никак он собирается установить мировой рекорд. Вилла тоже не сможет остаться в стороне от происходящего. По крайней мере, ей придется написать об Уолли статью. Может быть, она и фотографию его напечатает на первой полосе. Может быть, она наконец осознает, как сильно он любит ее. Может быть, она и сама его полюбит…
Уолли встал из-за стола и выпустил Арфа на улицу. Он немного постоял на пороге, внимательно разглядывая сверкающую под луной тушу самолета, лежащего на его поле.
Этот самолет стал уже частью его самого. Он должен был подарить странноватому фермеру из Небраски свои крылья.
ГЛАВА 7
Вторжение оказалось действительно молниеносным. На то, чтобы оккупировать Супериор, у этой армии ушло не более двенадцати часов.
Малёк наблюдал, как вражеская кавалерия, волна за волной, накатывается на его родной город. Поделать он ничего не мог. На данный момент он насчитал около дюжины телевизионных фургонов и двадцать две машины с номерами других штатов. К десяти утра в Супериоре было гораздо более шумно и многолюдно, чем после полудня в день фестиваля, посвященного памяти уроженки Супериора леди Вести, когда в городок обычно съезжались сотни гостей.
На сей раз все было иначе. Приехавших издалека нежданных и незваных гостей не воспринимали в городе как своих. Мир и покой горожан оказались под угрозой. Малёк прекрасно сознавал, что его долг — во что бы то ни стало сохранить привычный порядок вещей.
Первый тревожный звонок поступил в семь утра. Эдна Нипперт посчитала своим долгом сообщить, что наткнулась в магазине «Кантри» на трех мужчин азиатской внешности. Они основательно закупались консервами и энергетическими напитками. «Офицер, что за безобразие у нас творится? Разберитесь». Естественно, Малёк не мог не откликнуться на запрос представителя гражданского общества. Впрочем, полчаса спустя на въезде в город у магазина автомобильных запчастей «Напа» были замечены другие иностранцы. Они не говорили по-английски и, используя карманный разговорник, пытались выяснить, где в этом городе находится гостиница. Кто-то из местных жителей предположил, что приезжие — итальянцы.
