Самим Али - Проданная замуж
— Забудь! Это никуда не годится! И речи быть не может, чтобы ты танцевала на моей свадьбе! Убирайся отсюда сейчас же!
Я сдержала улыбку и ушла в кухню, где Мена вопросительно посмотрела на меня, подняв брови. Я подмигнула ей.
По случаю столь знаменательного события мать купила всем нам новую одежду. Сайбер зашел к нам в спальню в чудесном белом шальвар-камиз и пожаловался на свой новый наряд.
— Почему нельзя было надеть нормальные вещи? — возмущался он, презрительно поджав губы.
Я считала, что он очень хорошо выглядит.
— Возьми мой, если хочешь, — предложила я, протягивая свой новенький голубой наряд с золотой вышивкой по краям платья и на концах шарфика. Это была моя первая новая одежда с тех пор, как мать сшила мне оранжевый шальвар-камиз, чтобы я ходила в нем в гости. Мне тогда было девять лет, но я до сих пор носила этот костюм, хотя он стал для меня немного маловат. В нем я чувствовала себя особенной, потому что это был единственный подарок, который я получила от матери.
Сайбер насмешливо улыбнулся.
— Спасибо, не стоит, — сказал он и вышел из комнаты.
— Ненавижу розовый, — заявила Мена, глядя на разложенный по кровати шальвар-камиз.
— Если хочешь, можем поменяться. Мне нравится этот цвет.
— Да, пожалуйста.
И мы поменялись одеждой. Розовый шальвар-камиз был украшен вышивкой так же, как и голубой. Когда мы обе оделись, я взглянула на сестру и решила, что она чудесно выглядит.
— Ух ты, Мена, ты похожа на принцессу! — сказала я.
Я надеялась, что сестра подумала обо мне то же самое. Мена помотала длинными черными волосами, стоя перед зеркалом, а потом позволила и мне на себя взглянуть.
Из зеркала на двери шкафа на меня смотрела незнакомка. Красивый наряд не в силах был скрыть суть того, что я увидела в отражении. На самом деле он только усугубил впечатление. Вместо принцессы я увидела жалкую маленькую девочку с печальным лицом и растрепанными волосами, потерянную и одинокую. Ей хотелось рассказать кому-нибудь, как тяжело у нее на душе. Ей хотелось найти друзей. Она не была жадной: хватило бы и одного друга. Особого друга, которому можно было бы рассказать, как она устала: от домашней работы, от побоев, от того, что ее никто не ценит. Ей было тошно из-за того, что все смеются над ней, она хотела, чтобы все это прекратилось. Ей хотелось убежать от этого, но бежать было некуда, кроме как глубоко внутрь себя. Она хотела знать, почему ей досталась такая жизнь.
Я отвернулась от своего отражения. Не было больше сил смотреть.
— Ты здорово выглядишь, — сказала Мена. Я видела, что она просто пытается меня подбодрить. — Во-от… — протянула она, заметив, какое у меня выражение лица.
Я не могла говорить от охватившей меня грусти. Я и без зеркала знала, как выгляжу, потому что была уже не той маленькой девочкой, которая впервые переступила порог этого дома. Я была другим человеком, кем-то, с кем я не была знакома.
Сайбер просунул голову в дверь и сказал:
— Мать велела, чтобы вы спускались, когда будете готовы.
Внизу все выглядело иначе. Серость и грязь исчезли, мебель передвинули, а полы во всех комнатах были застланы белыми простынями. Стены и окна украшали яркие ткани, а солнечный свет играл на блестящих побрякушках. Все это выглядело довольно привлекательно.
Мы с Меной отправились в кухню. По крайней мере мне не пришлось готовить для свадебного пира. Мать решила, что нужно слишком много еды, и организовала стряпню через кого-то, кого называла дядей. Мать заваривала чай, в то время как Ханиф мыла посуду.
— Сэм, пойди расставь бумажные стаканчики, а потом стань у двери и встречай гостей.
Я взяла стаканчики и поставила их рядом с бутылками сока и колы на столе в гостиной. Встречать гостей у двери было весело: люди принарядились в честь праздника, и все женщины были в сияющих шальвар-камиз. Наш мрачный дом никогда не видел столько света и красок, никогда здесь не было так шумно. Как людям удавалось расслышать друг друга?
Меня гоняли из комнаты в комнату: «посчитай тарелки», «принеси пиалы», «наполни солянки», «достань йогурт из холодильника», «порежь огурцы». Я все время старалась не запачкать свой новый наряд, потому что для меня, как всегда, не нашлось фартука, в отличие от матери и Ханиф.
Мать продолжала давать указания:
— Пойди посмотри, готова ли Тара. Имам должен появиться с минуты на минуту.
— Где она? — Я и забыла о Таре, на самом деле я не видела ее весь день.
— В комнате Ханиф, — бросила через плечо мать. — Она там все утро со своими подругами, готовится. Имам будет здесь в час дня. Скажи ей, чтобы не спускалась сама. Я приду за ней.
Я побежала на второй этаж и постучала в спальню Ханиф.
— Войдите, — послышался чей-то голос.
Подруги Тары заполняли все пространство комнаты, порхая туда-сюда и хихикая. Тара сидела ко мне спиной.
— Мама велела поторопиться, — сказала я, — потому что имам скоро будет здесь. Но она еще сказала, что придет за тобой, поэтому будь здесь и жди ее.
В этот момент Тара повернулась ко мне. На ней были длинная красная юбка, такая же камиз, украшенная золотым шитьем, и золотистые туфли. Огромное золотое ожерелье в три ряда хорошо сочеталось с серьгами. Губы Тары были насыщенного красного цвета, а макияж глаз гармонировал с пылающими от волнения щеками. Моя сестра выглядела, будто только что сошла с экрана телевизора, и я в изумлении открыла рот.
— Вот это да, Тара! — прошептала я. — Ты выглядишь прекрасно.
И впервые в жизни старшая сестра улыбнулась от удовольствия в ответ на мои слова.
— Скажи маме, что я почти готова, — сказала она. — Ах, сделай одолжение, сбегай, пожалуйста, вниз и принеси мне стакан колы.
Я побежала в кухню, чтобы принести ей попить.
— Вот ты где! Порежь лук, Сэм, — отрывисто скомандовала Ханиф.
— Но мне нужно отнести Таре колы. Кстати, она уже готова.
— Тогда придется тебе резать лук быстрее.
Поэтому я только пятнадцать минут спустя вернулась к Таре и вручила ей стаканчик с колой.
— Почему так долго? — Она выхватила стакан у меня из рук, и ее прекрасный образ в моей голове разлетелся на осколки. — Я умираю от жажды. И что это за бумажный стакан? Сложно было найти для меня приличную посуду?
Я вздрогнула от голоса, раздавшегося за спиной:
— Ты готова спускаться?
Мать поднялась на второй этаж следом за мной.
Подружки стихли, и, тихо ответив: «да», — Тара подошла к матери.
Мать закрыла красным шарфиком лицо Тары и повела ее вниз. Остальные отправились следом, и я заметила, что, когда Тара достигла подножия лестницы, все разговоры стихли. Люди расходились в стороны, пропуская Тару. Все это казалось настоящим волшебством.
Рядом с окном был поставлен стул. Мать усадила Тару и аккуратно расправила ее наряд, тогда как все женщины не сводили с невесты глаз. Я слышала, как они шептали:
— Она прекрасно выглядит.
— Сколько золота дали ей родители?
— Хорошо, что она выходит замуж за двоюродного брата.
— Его родители в Пакистане, не будут ей докучать.
Мать жестом велела Мене сесть на пол рядом с Тарой. Женщины подходили к Таре и давали деньги, которые она передавала Мене, а та складывала их в дамскую сумочку сестры. Деньгами женщины упрашивали Тару убрать с лица шарфик. По комнате разнеслись вздохи восхищения, потом послышались голоса:
— Разве она не прекрасна?
— Ах, как она хороша!
— Да наградит тебя Аллах всеми сокровищами мира!
Тара светилась от счастья. Сегодня она была совершенно другой, правда, смотрела в пол, будто стеснялась похвал. Я стояла в стороне и любовалась сестрой с таким же восхищением, как и все остальные в комнате, однако я знала, что она пытается выполнять наставления матери.
Несколько дней назад я убирала в кухне после ужина, когда Ханиф и мать поучали Тару.
— Когда мы приведем тебя на первый этаж, ты не должна поднимать взгляд или улыбаться, — сказала мать.
— Нельзя, чтобы люди подумали, будто ты рада оставить родительский дом, — добавила Ханиф.
— Когда настанет время уходить, ты должна расплакаться и обнять всех нас, — продолжила мать. — Ты не должна выглядеть счастливой, иначе гости могут подумать, будто мы плохо с тобой обращались и ты рада уйти отсюда.
— Имам прибыл! — прокричал с порога Манц, и Ханиф повернулась ко мне.
— Принеси мне из кухни стул, — потребовала она. — Скорей!
Я притащила кухонный стул, который поставили рядом со стулом Тары, и на него сел пожилой человек, одетый в белый шальвар-камиз и черный жилет. Он наклонился к Таре и принялся говорить что-то — слишком тихо, и гости не могли разобрать слова. Тара старательно повторяла все, что говорил имам, а потом он встал и направился в гостиную. Стул передали мне, поручив отдать его Манцу, который ждал у входа в другую комнату.
