Роже Вайян - 325 000 франков
- Нынешний покупатель ничего не смыслит в качестве, - заметила мать.
- И я делаю всего несколько сотен эдельвейсов в год, - продолжал отец.
- А мне все же интересно, почему старик Морель так упорно отливает кареты? - вмешалась Элен Бюзар. - Современный покупатель предпочитает автомобили.
- Я же тебе объяснил, он выпускает кареты потому, что американцы ему продали по дешевке форму для литья катафалков, - сказал Бернар.
- Это не довод... - возразила Элен. - Я веду дела нашей мастерской и изучила потребности покупателя. Я не берусь продать и три сотни карет в год.
- А катафалки? - спросил брессанец.
Элен пожала плечами.
- На катафалки во Франции нет спроса, - ответила она.
- Старик Морель сбывает свои катафалки неграм, - сказал Бернар Бюзар. Я узнал это от Поля Мореля.
- Негритята наверняка похожи на наших детей, - вставила Элен. - И я убеждена, что они тоже предпочитают автомобили.
- Все идет в Африку. Больше я ничего не знаю.
- Может быть, они принимают эти кареты за катафалки, - сказала мать. Этих людей тянет на все мрачное.
- В таком случае Морель должен был бы выпускать их черными, проговорила Элен.
- А может быть, у негров траурный цвет красный, - возразила ей мать, раз у них черная кожа. Это было бы вполне разумно.
- Вы несете чушь, - сказал отец. - Просто Морель нашел какой-то фокус, чтобы сбывать неграм свои кареты.
- Да нет же, папа, - возразил Бернар. - Морель продает свои игрушки колониальным торговым конторам, которые покупают у негров все их товары и снабжают их всем, в чем те нуждаются. Неграм ведь тоже нужны игрушки...
- Я именно это и говорю. У них забирают слоновьи рога и взамен всучивают пластмассовые кареты.
- У слона нет рогов, - сказала Элен.
- Забирают каучук.
- Каучук везут из Индокитая, - сказала Элен.
- В Африке он тоже есть, - вмешался брессанец. - Я читал об этом в "Альпийском стрелке".
- Я знаю, что говорю, - продолжал отец. - Бернар стал сообщником фальшивомонетчика. На него следовало бы подать в суд.
- Ты преувеличиваешь, - заступилась мать. - Эти кареты не бог весть что, но все же они стоят каких-то денег.
- Бернар принимает участие в некрасивом деле.
- Черт побери! - взорвался Бернар.
- Будь повежливее с отцом, - остановила его мать.
Бернар встал и прошел к себе в комнату. Брессанец последовал за ним. Они легли рядом на кровать и немедленно заснули. Впервые с середины мая их не угнетала необходимость через три часа возвращаться в цех.
Когда Бюзар проснулся, он увидел, что брессанец сидит перед отцовским шедевром - макетом площади Согласия и переключает светофор при въезде на улицу Руаяль: красный свет, зеленый, желтый и снова красный.
- Твой отец тут кое-что забыл сделать.
- Только не говори ему.
- Тут есть все, даже пожарная машина. Но нигде ни одного велосипедиста.
- Наверное, в Париже мало велосипедистов. Тем более на площади Согласия.
- А мне говорили, что встречаются...
- Ты прав! - воскликнул Бюзар. - Я даже знал одного, приезжал к нам в отпуск. Он развозил газеты.
- Давно приезжал?
- В тысяча девятьсот сорок шестом году.
- Теперь, должно быть, газеты развозят на мопедах.
- Не обязательно, - сказал Бюзар. - Это зависит от себестоимости и расходов на амортизацию.
- Конечно, - согласился брессанец.
- Все это мне объяснил Поль Морель, пока ты был на велогонках в своей деревне.
- Ты с ним дружишь!
- А что мне это дает?
Оба помолчали.
Потом взглянули друг на друга, и брессанец сказал:
- Поехали?
- Я как раз об этом же подумал.
Они вытащили свои велосипеды, висевшие в дровяном сарае, и тихонько поехали рядом по Сенклодской дороге к перевалу Круа-Русс.
Прошел дождь, и в лугах пахло грибами. Было свежо, но еще не холодно. Столько месяцев Бюзар не тренировался и даже не ожидал, что ехать будет так легко.
- Как дела? - спросил брессанец.
- Все в порядке.
- Я тебя подожду на перевале, - сказал брессанец и умчался вперед.
Бюзар дал ему отъехать, потом сам приналег и с легкостью нагнал его. При каждом повороте педали он преодолевал большее расстояние, чем брессанец.
Поравнявшись с крестьянином, он посоветовал ему:
- Переходи на большую передачу.
- Ты думаешь?
- Попробуй.
Брессанец переключил передачу и поехал с меньшим напряжением. На первом же повороте Бюзар обошел его и остановился, поджидая своего товарища.
- На вираже ты должен был переключить на малую передачу.
- А разве у тебя не та же передача, что у меня? - спросил брессанец.
- Нет, сейчас меньше, ты же видишь, что я верчу педали с большим напряжением, чем ты.
- Я сильнее тебя, - сказал брессанец.
- Конечно, - согласился Бюзар. - Но я лучше знаю велосипед.
Так, болтая, они поднимались к перевалу, а в пятистах метрах от него сделали рывок, и Бюзар пришел первым благодаря своей сноровке.
Они уселись у подножия креста.
- На первом моем велосипеде не было переключателя скоростей, рассказывал брессанец.
- Сколько тебе было лет?
- Это было в феврале этого года.
- А прежде ты никогда не ездил?
- Нет.
- Ты чемпион.
- Верно... Знаешь, пожалуй, мне больше нравятся велосипеды без переключателей. Все эти передачи сбивают меня с толку.
- А у твоего первого велосипеда сколько было зубьев на задней шестерне?
- Шестнадцать.
- И на нем ты одолел перевал Фосий?
- Да.
- Ты чемпион из чемпионов!
- Ты прав, - согласился брессанец.
- Если бы ко всему еще ты умел как следует пользоваться своим велосипедом, ты бы стал чемпионом чемпионов из чемпионов.
Бюзар перевернул велосипед и принялся объяснять принцип устройства переключателя скоростей и какие нужно выбирать передачи в зависимости от подъема, от спуска, от ветра, от того как проходишь вираж - срезая или нет, а также исходя из тактики противника и учитывая свой запас сил.
- А в общем бесспорных правил нет, - сказал Бюзар. - От слишком многих вещей это зависит. Правда, кое-кто тебе скажет, что существуют бесспорные правила. По-моему, это не совсем так. Хороший гонщик, кроме всего, должен чувствовать, в какой момент ему следует переключить передачу и какую именно выбрать. Но если даже в тебе развит инстинкт, все равно ты прежде всего должен знать...
Брессанец задавал вопросы, повторял ответы. Ему захотелось сразу же применить на практике вновь приобретенные знания, и он предложил спуститься в Клюзо, а на обратном пути проделать подъем с тринадцатью поворотами. Но было уже поздно. Солнце скрылось за горами.
- Ничего, поднимемся при свете фонарей.
- Никто не устраивает гонок при фонарях.
- Прошлой зимой я тренировался при фонарях.
- Ну ты же чемпион из чемпионов, - повторил Бюзар.
Но все же он настоял на немедленном возвращении в Бионну. К чему ему тренироваться, раз он больше никогда не будет участвовать в гонках?
Спускались они медленно, чтобы растянуть удовольствие.
"Собственно говоря, почему это я больше никогда не буду участвовать в гонках?" - спросил себя Бюзар.
Ему пришло в голову, что работа в снэк-баре не помешает ему остаться гонщиком-любителем. И что есть даже возможность перейти в категорию "независимых", промежуточную между любителями и профессионалами; Робик, Антонен, Роллан и Дарригад начинали свою спортивную карьеру "независимыми". И что, пожалуй, для "независимого" должность управляющего самая подходящая. И что Мари-Жанна - женщина с головой и сможет управлять заведением, пока он будет на тренировках.
Бюзар почувствовал такую же радость, как в тот день, когда нашел способ заработать триста двадцать пять тысяч, необходимых, чтобы заполучить Мари-Жанну и снэк-бар.
С тех пор, как он стоял у пресса, у него было время, даже слишком много времени, во всех подробностях представлять себе будущее. И картина близкого счастья потускнела, подобно контактам старого аккумулятора, покрывшимся окисью. Ток перестал проходить. Честно говоря, снэк-бар самый обычный ресторан. Управлять им - это работа. "Кадиллак", "остен" или "мерседес" - это всего-навсего автомобили. Утренний завтрак в постели это чашка шоколада с рогаликами. Деньги - это деньги. Мари-Жанна - просто женщина.
Последние недели его воодушевляла только одна мысль: разделаться наконец с прессом, с четырехчасовой сменой, с трехсменной работой, дождаться сто восемьдесят седьмого дня. В цеху каждый рабочий прикалывает на стенке рядом со своей машиной изображение того, чем он увлекается, или чем, как кажется ему, он увлекается, или хочет увлекаться. У большинства на стенке висит фотография какой-нибудь красотки, чаще всего Лоллобриджиды. Но из стыдливости люди часто немножко кривят душой. За Лоллобриджидой может на самом деле скрываться какая-нибудь худенькая девушка, чье имя не решаются называть даже самому себе, так что скульптурные формы Лоллобриджиды напоминают о той, у которой их нет. Другие вешают снимок мотоциклетки или мотороллера, взятый из каталога; Бюзар прикрепил вырезанную из календаря полоску начиная с 16 мая, где были целиком июнь, июль, август, сентябрь, октябрь и часть ноября - до воскресенья 18-го. Ежедневно он вычеркивал по одному дню.
