Ричард Райт - Черный
- Это не я, я ничего не сделал!
Она размахнулась стегнуть меня, но я отскочил.
- Стой на месте, тебе говорю! - прорычала она, перекосившись и вся трясясь от бешенства.
Я сдался, меня доконала не тетя Эдди, а богобоязненный отрок, который сидел впереди меня.
- Протяни руку!
Я протянул руку и дал себе клятву, что никогда в жизни больше не позволю чинить над собой такую несправедливость и буду защищать себя любой ценой. Тетя Эдди хлестала меня по ладони, пока та не посинела и не распухла, до кровавых рубцов секла по голым ногам. Я сжал зубы и не издал ни единого стона. Она положила прут на стол, а я все не убирал руку пусть видит, что ее побои меня не трогают, - и в упор, не мигая, смотрел ей в глаза.
- Опусти руку и иди на место, - приказала она.
Я лихо повернулся на каблуках и пошел, ладонь и ноги у меня горели, весь я был как натянутая струна, глаза застилал туман ярости.
- Не радуйся, это еще не все! - крикнула она мне вслед.
Вот этого ей не следовало говорить. Какая-то сила крутанула меня к ней, я в изумлении уставился на нее.
- Не все? - повторил я. - Да что я тебе сделал-то?
- Молчать! - завизжала она.
Я сел. Одно я знал твердо: больше я ей себя бить не позволю. Меня не раз секли без всякой пощады, но я почти всегда знал, что в общем-то заслужил порку, провинился и получаю за дело. Сейчас я впервые в жизни почувствовал себя взрослым, я знал, что меня наказали несправедливо. Неужели мое присутствие до такой степени лишает тетю Эдди уверенности, неужели ей понадобилось публично наказать меня, чтобы утвердить в глазах учеников свой авторитет? Весь день я придумывал предлог бросить школу.
Как только тетя Эдди вернулась домой - я пришел из школы раньше, - она позвала меня в кухню. Я вошел и увидел, что она опять держит в руках розгу. Я подобрался, как зверь перед прыжком.
- Ну уж нет, больше я тебе не дамся! - сказал я.
- Я научу тебя приличному поведению! - пообещала она.
Я стоял и боролся с самим собой, боролся не на жизнь, а на смерть. Наверное, мое бесприютное детство, наши бесконечные скитания из города в город, жестокость, которую мне довелось испытать, не прошли даром, мне хотелось броситься к кухонному столу, схватить нож и защищаться, я с трудом подавил это желание. Ведь женщина, которая стоит передо мной, - моя родная тетя, сестра моей матери, дочь моей бабушки, в наших жилах течет одна кровь, в ее поступках я часто смутно узнаю себя, в ее речи слышу свои интонации. Я не хотел с ней драться и не хотел, чтобы она била меня за поступки, которых я не совершал.
- Ты просто злишься на меня неизвестно за что! - крикнул я.
- Не смей говорить, что я злюсь!
- Разве тебе что-нибудь объяснишь, ты же все равно ничему не веришь, только злиться умеешь!
- Не смей так со мной разговаривать!
- А как мне с тобой разговаривать? Тебе показалось, будто это я насорил орехами, и ты высекла меня, а насорил-то совсем не я!
- А кто?
Мы сейчас были с ней один на один, она довела меня до отчаяния, и я, махнув рукой на свои высокие принципы, запрещающие выдавать товарища, назвал ей имя провинившегося мальчишки, да он и не заслужил, чтобы его щадили.
- Почему же ты мне не сказал раньше? - спросила она.
- Не люблю ябедничать.
- Ага, значит, ты солгал?!
Я не стал отвечать - разве она поймет, что такое для меня законы мальчишеской чести?
- Протяни руку!
- Ты что, опять хочешь меня бить?! Ведь это не я!
- Я высеку тебя за ложь!
- Посмей только тронуть! Дам сдачи!
Миг нерешительности - и она хлестнула меня прутом. Я отпрыгнул в угол, она за мной и как огреет по лицу. Я с воплем подскочил, метнулся мимо нее к столу и дернул ящик, он с оглушительным грохотом шваркнулся на пол. Схватив нож, я встал в стойку.
- Смотри, я тебя предупреждал! - крикнул я.
- Брось нож!
- Не трогай меня, зарежу!
Она заколебалась, потом отбросила сомнения и пошла на меня. Я бросился на нее с ножом, она схватила меня за руку и вывернула ее, чтобы я выпустил нож. Я подставил ей подножку и толкнул, мы оба упали. Она была крепче меня, а мои силы с каждой минутой иссякали. Она все пыталась вырвать у меня нож, по лицу ее я видел: если она его отнимет, то не колеблясь пустит в ход, и укусил ее за руку. Мы катались по полу, вцепившись друг в друга, как враги в смертельной схватке, царапались, лягались.
- Пусти! - вопил я что было мочи.
- Нож отдай, слышишь!
- Пусти, убью!
Вбежала бабушка и остановилась посреди кухни, точно громом пораженная.
- Эдди, что ты делаешь?
- У него нож! - хрипела тетя Эдди. - Скажи, чтоб бросил!
- Ричард, брось нож! - закричала бабушка.
К двери приковыляла мать.
- Ричард, перестань! - крикнула она.
- Не перестану! Я не позволю ей меня бить!
- Эдди, отпусти моего сына, - приказала мать.
Тетя Эдди медленно встала, не сводя глаз с ножа, повернулась к двери, распахнула ее пинком и вышла.
- Отдай мне нож, Ричард, - сказала мать.
- Мама, но ведь она меня изобьет! А я не виноват! Делайте со мной что хотите, я ей не дамся!
- Ты погиб, Ричард, ты погиб, погиб! - зарыдала бабушка.
Я хотел рассказать им, как было дело, но ни та, ни другая не слушали. Бабушка подошла ко мне и протянула руку взять нож, но я прошмыгнул мимо нее во двор. Сидя скорчившись на крыльце, я беззвучно плакал в одиночестве, меня трясло, в душе была пустота. Подошел дедушка; тетя Эдди ему все рассказала.
- Извольте отдать нож, молодой человек, - сказал он.
- Я его на место положил, - солгал я и прижал поскорей локоть к боку, чтобы дед не увидел ножа.
- Какая муха тебя укусила? - спросил дед.
- Просто я не хочу, чтобы она меня била, - сказал я.
- От горшка два вершка, а туда же! - возмутился Дед.
- Ну и что? Все равно не хочу, чтобы меня били.
- Что ты там натворил-то?
- Ничего не натворил, в том-то и дело.
- Врешь, конечно, - решил дед. - Если бы не ревматизм, спустил бы я с тебя штаны да врезал горяченьких. Это же надо - такой сопляк кидается на людей с ножом!
- Не дам ей бить меня, - повторил я.
- Ты погиб, Ричард, - сказал дед. - Опомнитесь, молодой человек, иначе вас ждет виселица.
Деда я уже давно не боялся; он был старый, больной и в домашнюю жизнь не вникал. Иногда женщины просили его нагнать на кого-нибудь страху, но я видел, какой он дряхлый, и все его угрозы были мне нипочем. Погрузившись в смутные воспоминания молодости, он целыми днями просиживал в своей комнате, где в углу стояла заряженная винтовка, с которой он сражался в Гражданскую войну, и лежал его аккуратно сложенный синий мундир.
Тетя Эдди не могла смириться с поражением и молча, холодно меня презирала. Я сознавал, что, пытаясь взять надо мной верх, она опустилась до моего уровня, и потерял к ней уважение. Много лет, пока она не вышла замуж, мы почти не разговаривали друг с другом, хотя ели за одним столом и спали под одной крышей, хотя я был перепуганный мальчишка-заморыш, а она церковный секретарь, учительница церковной школы. Воистину господь благословил наш дом любовью, которая связует навеки...
Я продолжал учиться в церковной школе, но тетя Эдди никогда не вызывала меня к доске, никогда не спрашивала. И я бросил учить уроки, стал играть с мальчишками и скоро увидел, что все их игры - дикие и жестокие. Бейсбол, стеклянные шарики, бег наперегонки, бокс - все это были запретные забавы, измышления дьявола, вместо них они играли в варварскую игру под названием "щелкни, кнут!" - на первый взгляд, вполне невинное развлечение, весь интерес которого заключается в том, что тебя дергало и швыряло, причем швыряло так, что вполне можно лишиться жизни. Как только тетя Эдди замечала, что мы стоим праздно в школьном дворе, она сейчас же предлагала нам сыграть в "щелкни, кнут!". Уж лучше бы она заставляла нас играть в кости на деньги, и душам ребячьим, и телу было бы меньше вреда.
Однажды в перемену она приказала нам сыграть в "щелкни, кнут!". Я тогда еще этой игры не знал и пошел с ребятами, не ожидая никакого подвоха. Мы встали в ряд и взялись за руки, вытянувшись длинной-предлинной цепочкой. Сам того не ожидая, я оказался кончиком кнута. Мальчишка, стоявший первым - рукоятка кнута, - побежал, увлекая ребят за собой, потом круто повернул направо, потом налево, направо, налево, он бежал все быстрее, человеческая цепь извивалась, как змея, с бешеной скоростью. Я изо всех сил вцепился в руку моего соседа, чувствуя, что иначе мне не удержаться. Человеческая цепь натягивалась все сильнее, я боялся, что руку мне вот-вот выдернет из плеча. Дыхание у меня прервалось, теперь меня просто кидало из стороны в сторону. Все, кнут щелкнул! Рука разжалась, меня подбросило в воздух, будто это отскочил от крупа лошади кончик плетеного кнута, проволокло по земле и бросило в канаву. Оглушенный, с разбитой в кровь головой, я лежал и не мог встать. Как смеялась тетя Эдди - ни до этого случая, ни после я не видел, чтобы она смеялась в школе, в этом святом доме господнем.
