Джон Пассос - 1919
Либералы ринулись в Вашингтон; кое-кто из друзей уговаривал его влезть в шарабан школьного учителя Вильсона; приятно было воевать, сидя на вращающихся креслах в бюро мистера Крила в Вашингтоне.
На него рисовали карикатуры, за ним следила разведка и контрразведка; во время прогулки с двумя знакомыми девушками в Вудс-Холе он был арестован, в Коннектикуте у него украли чемодан с рукописями и письмами. ("Насилие вплоть до последних пределов", - гремел школьный учитель Вильсон.)
Он не дожил, не увидел ни грандиозного цирка Версальского мира, ни вопиющей посредственности Пустозвона из Огайо.
Через шесть месяцев после перемирия он умер, замышляя труд об основах грядущего американского радикализма.
Если это правда, что у человека есть дух,
то дух Борна остался на земле,
крошечный, уродливый, бесстрашный дух в черной пелерине, он семенит по грязным, старым улицам, сложенным из кирпича и песчаника, кое-где еще уцелевшим в нижнем Нью-Йорке,
и кричит пронзительно, беззвучно хихикая:
_Война - это здоровье государства_.
НОВОСТИ ДНЯ XXIII
Если ты не любишь дядю Сэма
Если ты чуждаешься звезд и полос
завтра в полдень в Бренч-парке (Ньюарк, штат Нью-Джерси) будет производиться съемка улыбок патриотического Эссекского округа. Под музыку духовых оркестров, которые будут исполнять военные марши и песни, бодро продефилируют неисчислимые толпы. Матери национальных героев, жены, из коих многие принесут своих младенцев, родившихся после отправки их отцов на фронт, примут участие в живописной демонстрации Эссекского округа; родные и друзья героев, несущих миру весть Свободы, пройдут мимо целой батареи фотокамер и пошлют героям свои улыбки согласно пункту 7-му программы кампании "Посылайте улыбки за океан". Собравшиеся начнут улыбаться в 2:30
ЧЕРНЬ ГРАБИТ ГОРОДА
ГАЗЕТЧИК ИДЕТ ПЕРВЫМ СКВОЗЬ ЗАГРАДИТЕЛЬНЫЙ ОГОНЬ
тяжело было смотреть как ежевечерне с наступлением сумерек все население покидало город и уходило до зари в поля. Старухи и малые дети, калеки на тележках и в тачках, мужчины, несущие на стульях слабых и дряхлых стариков
ЖЕНЩИНЫ - АРТИЛЛЕРИСТЫ В ЧАСТЯХ ДЖЕРСИ
причина волнений - требование восьмичасового рабочего дня, выставленное докерами
Если Знамя Звездное тебе не мило
Марш назад откуда бог тебя принес
Скатертью дорога
Стран на свете много
ЛИДЕР ДСП (*21) БРАЛ ВЗЯТКИ ЗА ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ ВОИНСКОЙ ПОВИННОСТИ
Если ты чуждаешься звезд и полос
Не кусай ту руку что тебя кормила
Как неблагодарный пес
ЭВЕЛИН ХЭТЧИНС
Малютка Эвелин, и Арджет, и Лайд, и Гого жили в верхнем этаже желтого кирпичного дома на Норт-шор-драйв. Арджет и Лайд были сестры малютки Эвелин. Гого был ее малютка братик, он был еще меньше малютки Эвелин; у него были такие хорошенькие голубые глазки, а вот у мисс Матильды были препротивные голубые глаза. Во втором этаже помещался кабинет доктора Хэтчинса, там Твойотец занимался, ему нельзя было мешать, и комната мамули, там она все утро сидела в светло-голубом капоте перед мольбертом. В нижнем этаже помещались гостиная и столовая, там принимали прихожан, и маленьким детям запрещалось шуметь, а в обеденное время пахло вкусными кушаньями, и звякали ножи и вилки, и звучали веселые голоса гостей и раскатистый, страшный голос Твойотца, и, когда Твойотец начинал говорить, голоса гостей стихали. Твойотец был доктор Хэтчинс, а Отченаш был на небеси. Когда Твойотец подходил вечером к кровати послушать, хорошо ли малютки читают молитву, Эвелин от страха закрывала глаза. Только юркнув в кровать, и съежившись, и натянув одеяло на нос, она чувствовала себя уютно.
Джордж был дуся, хотя Аделаида и Маргарет вечно дразнили его и говорили, что он их помощник, как мистер Блессингтон - помощник папы. Джордж всегда заболевал первый, а вслед за ним и остальные малютки. Это было прямо замечательно, когда они все сразу заболели корью и свинкой. Они лежали в кровати, и им приносили гиацинты в горшках и морских свинок, и мамуля приходила к ним наверх и читала "Книгу джунглей", и Твойотец тоже приходил наверх и складывал из бумаги, смешных птичек, раскрывавших клюв, и рассказывал сказки, которые тут же выдумывал, и мамуля говорила, что он молился за вас, дети, в церкви, и они были ужасно горды и чувствовали себя взрослыми.
Когда они выздоровели и уже играли в детской, Джордж опять заболел воспалением легких, потому что он застудил себе грудь, и Твойотец стал очень торжественным и сказал, чтобы они не грустили, если боженька возьмет к себе их малютку братца. Но боженька вернул им малютку Джорджа, только он стал с тех пор очень хрупким и носил очки, и, когда мамуля позвала Эвелин, чтобы она помогла выкупать его, потому что мисс Матильда тоже была больна корью, Эвелин заметила, что там, где у нее нет ничего, у него торчит какая-то странная штучка. Она спросила мамулю, не свинка ли это, но мамуля выбранила ее и сказала, что она гадкая девчонка, зачем она смотрела. "Тш, дитя мое, не задавай вопросов". Эвелин страшно покраснела и расплакалась, а Аделаида и Маргарет несколько дней не разговаривали с ней за то, что она такая гадкая девчонка.
Летом они все вместе поохали в сопровождении мисс Матильды в салон-вагоне в Мейн. Джордж и Эвелин спали на верхней полке, а Аделаида и Маргарет на нижней; мисс Матильду укачало, и она всю ночь просидела, не смыкая глаз, на диване напротив. Поезд гремел бум-бубум-чок-чок, и деревья и дома плыли мимо, и ночью ревел паровоз, и дети не могли понять, почему высокий, сильный, такой милый проводник так мил с мисс Матильдой, такой противной, и притом больной. В Мейне пахло лесом, и отец и мать уже ожидали их там, и они все надели защитного цвета блузы и отправились в лагерь с отцом и проводниками. Раньше всех научилась плавать Эвелин.
Когда они возвращались в Чикаго, была уже осень, и мама так любила прелестную осеннюю листву, от которой мисс Матильде становилось traurig [грустно (нем.)] на душе, потому что приближалась зима, и, когда они утром выглядывали из окна, на траве за тенью, отбрасываемой вагонами, был иней. Дома Сэм скоблил эмалевую краску, а Феба и мисс Матильда развешивали занавески, и в детской traurig пахло нафталином. Осенью папа вздумал по вечерам, когда они уже лежали в кроватках, читать им вслух отрывки из "Королевских идиллий" (*22). Всю ту зиму Аделаида и Маргарет были королем Артуром и королевой Джиневрой. Эвелин хотелось быть златокудрой Еленой, но Аделаида сказала, что ей нельзя, потому что у нее волосы мышиного цвета и лицо как паштет, так что ей пришлось быть служанкой Эвелиной.
Служанка Эвелина часто захаживала в комнату мисс Матильды, когда та уходила из дому, и подолгу разглядывала себя в зеркале. Волосы были у нее вовсе не мышиного цвета, а определенно белокурые, если бы ей только позволили завивать их, а не заплетать крысиными хвостиками, а глаза у нее были, правда, не такие голубые, как у Джорджа, но зато с маленькими зелеными точками. А лоб у нее был благородный. Однажды мисс Матильда накрыла ее, когда она гляделась в зеркало.
- Кто слишком много любуется собой, тот любуется дьяволом, - сказала мисс Матильда в своей противной, сухой немецкой манере.
Когда Эвелин минуло двенадцать лет, они переехали на Дрексел-бульвар, в более просторный дом. Аделаида и Маргарет отправились на восток, в Нью-Хоп, в пансион, а мать поехала на всю зиму к знакомым в Санта-Фе поправлять здоровье. Забавно было завтракать по утрам только с папой, Джорджем и мисс Матильдой, которая сильно постарела и уделяла больше внимания домашнему хозяйству и романам сэра Гилберта Паркера (*23), чем детям. Эвелин в школе не нравилось, но ей правилось, когда папа занимался с ней по вечерам латынью и решал для нее алгебраические уравнения. Он казался ей прямо изумительным, когда он так благостно проповедовал с амвона; и по воскресеньям, на уроках закона божьего, она гордилась, что она дочь пастора. Она очень много думала о боге-отце, и самаритянке (*24), и Иосифе Аримафейском (*25), и прекрасном Бальдуре (*26), и братстве людей, и любимом Христовом апостоле (*27). На рождестве она раздала массу корзин с подарками бедным семьям. Какой ужас - нищета, и какие забитые бедняки, и почему бог не обращает внимания на чудовищные условия жизни в Чикаго, спрашивала она отца. Он улыбался и говорил, что она еще слишком молода, чтобы ломать себе голову над такими вопросами. Она теперь называла его папой и была его "дружком".
В день ее рождения мама послала ей дивную иллюстрированную книгу "Небесную подругу" Данте Габриеля Россетти с цветными репродукциями его картин и картин Берн-Джонса (*28). Она часто повторяла про себя имя "Данте Габриел Россетти", как слово traurig, - до того оно ей нравилось. Она начала рисовать и писать стихи об ангельских хорах и бедных рождественских малютках. Первая ее картина, написанная масляными красками, изображала светлокудрую Елену, и она послала ее маме в подарок к рождеству. Все говорили, что картина свидетельствует о незаурядном таланте. Папины друзья, приходившие к обеду, говорили, знакомясь с ней: "Ага, это та, что такая талантливая".
