Валентин Черных - Москва слезам не верит (сборник)
— Жаль, — сказала Анна. — Те мальчишки, которые видели её в первозданном виде, запомнят это на всю жизнь. И когда они станут старыми, будут вспоминать, что жила в их деревне прекрасная естественная женщина, которая ничего не страшилась. Вы знаете, что она убежала с выпускного бала с лётчиком?
— Знаю, — сказал писатель.
— Я ей завидую. Только одного понять не могу: что она нашла в этом Пехове? Жалкий, безвольный человек.
— Она его любит, — сказал писатель.
— Но ведь он сам никогда ни на что не решится.
— Мы эту проблему как раз сегодня и обсуждали. И пришли к выводу, что ей надо инициативу брать на себя.
— Ой, как интересно! И когда же она возьмёт на себя эту инициативу?
— Наверное, завтра, — ответил писатель.
Звено Тихомирова работало в поле. Поблизости затарахтел мотоцикл, и молодой агроном на мощном «Урале» с коляской подрулил к тракторам.
— Михалыч! — крикнул он. — Буянов срочно вызывает тебя и писателя. Просили доставить.
— А после работы нельзя? — спросил Тихомиров.
— Говорят: срочное дело. Садитесь.
— Свой транспорт есть, — сказал Тихомиров. Он завёл свой мотоцикл, а писатель сел на заднее сиденье.
… Буянов вышел из-за своего стола, пересел за стол заседаний и пригласил садиться Тихомирова и писателя.
— Разговор будет официальный, — предупредил он, — Поэтому я не поехал в поле, а вызвал вас сюда. Произошло чепе. На почте встретились Пехов и модистка, и Пехов пошёл за модисткой. Но подоспела жена Пехова с дочерью, произошло столкновение. На место происшествия вызвали участкового инспектора Гаврилова. Участковый допросил модистку, и та заявила, что так действовать ей посоветовал товарищ писатель. Это правда?
— Правда, — признался писатель.
Сообщаю дальше. Допрошенная участковым жена Пехова заявила, что она подожжёт дом модистки, а её саму обольёт серной кислотой. И она это сделает, у нёс характер аховый!
— С керосином не проблема, — сказал Тихомиров, — а где она серную кислому достанет?
— Я вначале тоже так подумал — не достанет, а потом сообразил — в школе может взять. Её сестра Зинка в школе техничкой работает. Взломают химкабинет и возьмут. Я уже на всякий случай директору школы позвонил, чтобы он принял срочно меры по охранению кислот и реактивов. В общем, дело становится серьёзным. И я склонен принять точку зрения общественности. Семья действительно ячейка государства и её надо оберегать.
— А что толку? — возразил Тихомиров. — Ячейка есть, а счастья нет. И Пехов несчастный, и его жена несчастная, и модистка несчастная.
Я, значит, ещё должен о счастье модистки думать? — спросил Буянов.
— А почему ты не должен об этом думать? Она что, не советский человек?
— Все мы советские, — раздражённо сказал Буянов, — Но Пехов — член нашей партийной организации, а она…
— А народ и партия едины, — возразил Тихомиров.
Буянов пристально взглянул на Тихомирова, и тот выдержал взгляд.
— Тогда вот что! — твёрдо сказал Буянов. — Обязую тебя провести работу с Пеховым. Он должен остаться в семье. Понял?
— Не складывается семья, — вздохнул Тихомиров, — Надо правде в глаза смотреть.
— А вас я прошу, — Буянов обратился к писателю, — осторожно давать советы. Деревенские дела сложные, путаные. Сразу в них но разберёшься. И поверьте мне — всё будет хорошо. Угар у Пехова пройдёт. Очень скоро пройдёт.
Тихомиров и писатель вернулись с поля вечером. Полина нагрела воды, и они долго и тщательно отмывали пыль и въевшуюся в руки солярку.
— Всё болит: плечи, руки, ноги, — пожаловался писатель.
— С непривычки, — утешил его Тихомиров.
Потом они ужинали, молча и сосредоточенно. Подавала Анна.
— Теперь спать, — сказал писатель.
— У меня репетиция, — сказал Тихомиров и пошёл одеваться. Вышел он в чёрном костюме, белой рубашке и при галстуке.
— Тогда и я пойду, — сказал писатель и тоже повязал галстук.
Учительницы, модистка и Ильин уже были в клубе. Модистка вела себя несколько странно — старалась всё время стать боком. Писателя это заинтриговало, он тоже сдвинулся в сторону и увидел на лице модистки свежие царапины.
— Травмировали на любовном фронте, — объяснила модистка.
Тихомиров внимательно к ней присмотрелся и сказал:
— Лицо для певицы — её рабочий инструмент. А рабочий инструмент всегда должен быть в исправности.
— Силы были неравные, — сказала модистка. — И мать, и дочь. И все по лицу старались.
— Что хочешь делай, а чтобы за неделю зажило, — предупредил Тихомиров.
И тут в клуб вбежал Лаптев и крикнул:
— Пехова из петли вынули!
Услышав это, модистка спрыгнула с эстрады и бросилась к выходу. За ней побежали Тихомиров, Ильин, писатель и учительницы.
….. У дома Пехова уже собрались люди. Среди них был и Буянов, и врач в белом халате, и участковый инспектор Гаврилов в мундире, впопыхах надетом на майку. Врач зачем-то мерил Пехову давление. В стороне всхлипывала жена Пехова, ее успокаивала дочь, плотная девица лет восемнадцати.
Модистка оттолкнула врача и вдруг встала перед Пеховым на колени.
— А обо мне ту подумал? — спросила она.
— Не буду я жить, — сказал Пехов. — Потому что это не жизнь, так жить. Все равно на себя руки наложу.
— Я тебе наложу! — возмутилась модистка. — А ну-ка, пойдем!
— Куда? — спросил Пехов.
— Ко мне. Хватит! Больше я тебя ни к кому не отпущу.
И модистка, взяв Пехова за руку, повела его к двери.
— Надо хоть какие вещички собрать… — засомневался Пехов.
— Ничего не надо, — ответила модистка. — Все наживем сами.
И они с Пеховым вышли при полном молчании всех присутствующих. Молчание затягивалось, и только в углу по инерции всхлипывала жена Пехова, наверно, еще не очень понимая, что же все-таки произошло. Первой опомнилась дочь Пехова.
— Что же получается? — с вызовом спросила она. — В присутствии парткома и милиции какая-то проходимка из семьи увела мужа и отца, и никто ничего не делает!
— А что тут сделаешь? — осторожно сказал участковый Гаврилов.
— И это говорите вы — представитель власти! — взвилась дочь Пехова. — Арестовать их надо. В тюрьму. И его и се!
— Его-то за что? — жалобно спросила жена Пехова.
— За все! — сказала дочь. — Это не отец, это изверг!
И тут Венька Ильин, стоявший недалеко от нее, молча с размаху шлепнул се по заду.
— Дядя Веня! — возмутилась дочь Пехова. — Как вы можете! Я уже взрослая. Я же в школе работаю пионервожатой.
— В школе ты вожатая, а здесь помолчи. Здесь более взрослые и к тому же мужики. Михалыч, скажи ты, — обратился Ильин к Тихомирову.
— Вот что, — сказал Тихомиров. — Если человек на себя пытался руки наложить, значит, человека довели и ему дальше, как говорится, некуда. С этим надо кончать. — Он посмотрел на Буянова. — И если кто-нибудь на каком-нибудь собрании его снова попытается обсуждать, то мы… — Тут Тихомиров замолчал, еще не придумав, как надо будет поступить в этом случае.
— И что же мы? — спросил участковый Гаврилов.
— А подгоним бульдозер, — ответил за Тихомирова Венька Ильин, — подцепим за угол и все собрание погребем под обломками…
Писатель работал. Была глубокая ночь. И вдруг за стеной зазвучала музыка. Это были джазовые вариации. Писатель вышел во двор.
В хлеву сонно похрюкивала свинья, в лунном свете поблескивала река, а из раскрытого окна комнаты Тихомирова звучали африканские ритмы. Вспыхнул огонек сигареты, и писатель увидел, что у окна стоит Тихомиров.
— Не спится? — спросил писатель.
— Тебе тоже?
— Работал, — пояснил писатель. — Теперь кончил.
— Музыка не мешает? — спросил Тихомиров,
— Наоборот. Что за ансамбль? — спросил писатель.
— «Биг-ван». Негры, Толковые ребята. С понятием. Слушай, может, перекусим? Мне, когда не спится, всегда есть хочется.
— Согласен.
Тихомиров нарезал сала, хлеба, достал из бочки огурцов.
— Не разбудим? — поинтересовался писатель.
— Полина за день так на ферме уработается, хоть трактор заводи, не проснется. А я, видно, старею — как перепсихую, так заснуть не могу… Нехорошо получилось. Переругались зачем-то. Всегда у нас так: вначале подеремся, потом разберемся.
— Модистка молодец. Это поступок, — сказал писатель.
— Поступок-то поступок, но деревня против них еще больше взбеленится.
— Надо их поддержать, — сказал писатель.
— Конечно надо, — согласился Тихомиров.
— Михалыч, — сказал писатель, — вы же талантливый музыкант. Почему вы не стали учиться музыке?
— Не получилось, — ответил Тихомиров. — Мать, три сестры меньше меня. Потому вначале прицепщик, потом на тракторе, потом, как у всех, армия. Я еще присягу не принял, получаю от Полины письмо — беременна. Я служу, а у нее сын родился. А меня считали способным к музыке. В ансамбль приглашали.
