Раймон Кено - С ними по-хорошему нельзя
Она топнула ногой.
- Вы не понимаете, что вы скоро умрете? Вы не понимаете, что через несколько часов вы будете мертвы? Вы не понимаете, что до наступления ночи вы превратитесь в труп?
- Вы красивая, - пролепетал ОТРурки, - я люблю вас.
- Мне противны ваши грязные сантименты. А потом, что это за омерзительные капельки крови на ваших щеках?
- Вы моя невеста перед Богом, - сказал ОТРурки.
Он закатил глаза к потолку; еще немного, и он бы увидел Всевышнего.
Герти снова топнула ногой.
- Подите прочь! Прочь отсюда! Ваши гнусные суеверия мне отвратительны.
Но Ларри уже протягивал к ней руки.
- Моя жена, моя дорогая женушка.
- Уходите. Уходите. Вы сумасшедший.
- Бог благословляет наш идеальный союз.
- Оставь меня в покое, мерзкий поп!
Он шагнул к ней.
Она отступила.
Он сделал еще один шаг.
Она попятилась.
Так как комната была небольшой, Герти скоро уперлась в стенку.
Короче, влипла.
Ларри приближался, вытянув вперед руки, как человек, который ничего не видит в тумане. Его пальцы дотронулись до Герти; уткнулись чуть выше груди. Ларри быстро отдернул руки, как человек, который обжегся.
- Что я делаю? - прошептал он. - Что я делаю?
- Сумасшедший! - завопила Герти. - Сумасшедший!
LIX
- Слышишь? - спросил Кэллехер у Маккормика.
Маккормик пожал плечами.
- Надо было сразу пристрелить ее. Только корректно. Впрочем, теперь это не имеет значения. Главное - это наше общее дело. Будет плохо, если скажут, что мы вели себя недостойно в эти трагические минуты.
- Вас простят, - сказал Кэллехер. - Здесь не только ваша вина.
- Да, но кто об этом узнает? - спросил Маккормик.
- Нужно, чтобы она осталась в живых, - сказал Кэллехер. - Она ничего не расскажет. Если британцы найдут ее труп рядом с нашими, получится некрасиво. А вот если она останется в живых, я уверен, что она скажет, что мы к ней отнеслись очень хорошо. Так оно и было, несмотря ни на что.
- У меня идея, - сказал Маккормик. - Отведем ее в подвал. Здесь же должен быть подвал.
- Пойду посмотрю, - сказал Кэллехер.
Они снова услышали крики.
- Ну и ну, - сказал Гэллегер, - я вижу, что все ее поимели, кроме меня.
- А я? Или ты думаешь, что она меня не интересует? - спросил Кэллехер.
Кэллинен повернулся к ним и объявил, что на "Яростном" что-то затевается.
LX
ОТРурки заключил Герти в объятья и задумался: он не знал, что с ней делать дальше. Она вырывалась и осыпала его ругательствами. Он крепко, изо всех сил, прижимал ее к себе. Он уже не думал о том, что говорил несколько минут назад. Он продумывал тактику, которой следовало придерживаться, совершенно не отдавая себе отчета в том, что он вообще что-то обдумывал. Он подумал, что лучше всего было бы повалить ее на пол; он не очень хорошо представлял себе, как можно было бы справиться с ней в кресле.
Пока мозг разрабатывал план дальнейших действий, руки распустились и загуляли по телу Гертруды; ОТРурки по-прежнему прижимал девушку к себе, а посему смог познать в основном лишь ее спину да груди, которые упирались в него сосками. Руки инсургента спустились ниже и прикоснулись к эластичной, что было само по себе любопытно, ткани, которая скрывала под собой - что было не только любопытно, но и невообразимо приятно - самые главные прелести.
Он тяжело задышал. План действий так и не был разработан.
Внезапно она перестала сопротивляться и, прижавшись, прошептала ему, блаженному от щекочущих волос:
- Неужели такой придурок, как ты...
Однако она, похоже, была уже согласна на все. И даже, похоже, проявляла теперь удивительную предприимчивость и решительность, что казалось странным для юной особы, которая от общения с такими мужланами, как Кэллинен и Кэффри, должна была приобрести только негативный опыт. Он посчитал, что настало время ее поцеловать. Но Герти предупредила дальнейшие вольности и нанесла сокрушительный удар по его иллюзиям.
Взвыв от боли, он отскочил назад.
Его поразила не столько причиненная боль, сколько проявленное коварство.
LXI
- Огонь!
Так командор Картрайт лично возглавил окончательную операцию.
LXII
- Вжжж, - прожужжал снаряд.
LXIII
Снаряд пробил витрину почтового отделения на набережной Эден и, попав в стенку, разорвался в зале. Следующий снаряд повторил траекторию. Третий снаряд снес второй этаж. Крыша рухнула. Некоторые снаряды падали на тротуар, некоторые стремились во что бы то ни стало распахать сад Академии и изувечить статуи. Но большинство залетало со свистом прямо в почтовое отделение на набережной Эден.
Шесть минут спустя Картрайт посчитал, что руинообразное состояние почты покажется генералу приемлемым и удовлетворительным. Он приказал прекратить огонь, чтобы дождаться, когда дым рассеется и можно будет оценить результаты. А может быть, даже - предположительно - высадиться, чтобы подобрать уцелевших.
LXIV
Как только все вроде бы стихло, Мэт Диллон вылез из воронки, послужившей ему укрытием во время обстрела. Он с удовольствием отметил, что коробка, которую он нес под мышкой, уцелела после инцидента.
Чтобы попасть из сада Академии в почтовое отделение на набережной Эден, лестницы не требовалось: стена рухнула, ему оставалось лишь забраться на кучу битых кирпичей. Маленькую дверь вышибло напрочь. Первое, что он увидел, проникнув в почтовый зал, была Герти, которая стояла прислонившись к стене и оглядывала весь этот развал туманным взором. За время отсутствия Диллона одежды на ней не прибавилось. Паркетный пол был усеян трупами. Кэллехер, вцепившись в свой пулемет, шатался и тряс головой; его просто оглушило. Но Маккормик, Гэллегер и Кэллинен, похоже, погибли. ОТРурки постанывал. Лишь он один вздумал довольно пошло агонизировать. Внизу его живота разбухало большое пурпурное пятно.
- Герти... Герти... - тихо взывал он.
Диллон поставил коробку на кучку разномастных обломков и подошел к продолжающему стонать ОТРурки.
- Герти... Герти...
Герти не двигалась. Диллон подумал, что Ларри досталось изрядно и что он вряд ли выживет.
- Мужайся, старина, - сказал Диллон, - тебе осталось недолго.
- Герти, я люблю тебя... Герти, я люблю тебя... Герти, я люблю тебя...
- Ну ладно, старина, не дури. Хочешь, я прочту молитву для умирающих?
- Почему она не подходит? Где она? Она жива, я знаю.
Диллон приподнял ему голову, и Ларри, приоткрыв глаза, увидел по-прежнему обнаженную и по-прежнему красивую Герти. Он улыбнулся ей. Она строго на него посмотрела.
- Я люблю тебя, Герти. Подойди.
Она даже не шелохнулась.
- Подойдите же к нему, - сказал ей Мэт. - В таком состоянии он не причинит вам вреда.
- Вы принесли мое платье? - спросила она.
- Да. Сделайте то, о чем он просит.
Она сделала, не скрывая враждебности. Когда она оказалась рядом с ним, Ларри оглядел долгим, полным эстетического восхищения взглядом точеные бедра, изгиб талии и округлость грудей. Затем грустно покачал головой и закрыл глаза. Чуть пошевелился. С трудом засунул руку в штаны. Потом вытащил ее, что-то сжимающую и окровавленную. Глядя на Герти, протянул ей руку и разжал кулак. Герти наклонилась, чтобы рассмотреть.
- Герти, это предназначалось для тебя, - прошептал он. - Герти, это предназначалось для тебя.
Он опустил голову, и глаза его на этот раз окончательно закрылись. Рука упала, сжимаемый кусочек плоти выкатился на паркет. Ларри ОТРурки был мертв. Диллон поправил ему голову, встал и перекрестился, хотя, как и любой истинный католик, явно тяготел к атеизму.
Носком туфельки, небрежно-небрежно, Герти принялась подталкивать окровавленный ошметок человеческого тела, пока тот не исчез в паркетном проломе.
- Жалкая безделушка, - прошептала она.
Затем повернулась к куче обломков и схватила коробку.
- Это мое платье? - спросила она у Мэта.
- Requiescat in pace, - пробормотал Диллон. - Между нами говоря, он, должно быть, умер в момент совершения смертного греха.
Диллон сел на сломанный стул и принялся задумчиво скручивать сигарету. Он внимательно разглядывал Герти.
- Видите ли, - сказал он наконец, - я понял, что с корсетами покончено, но это не значит, что когда-нибудь они не войдут снова в моду в том или ином виде.
- Вы меня смешите, - сказала Герти.
- Разумеется, вы очень красивы и в этом эластичном поясе. Который вас совсем не стесняет. Но...
- Согласитесь, в этом есть что-то строгое, спортивное, классическое, разумное...
- Да уж, разумное, разумное. Чтобы раздеть женщину, одного разумного недостаточно. Видите ли... - Диллон запнулся. - Вы позволите называть вас Гертрудой?
- Ой-ой-ой, - заойкал присохший к пулемету Кэллехер, который не упустил из разговора ни одного слова, - какая обходительность.
- Видите ли, - повторил Мэт Диллон, - я очень хорошо представляю себе возвращение корсетов лет через двадцать - тридцать.
- Какое отношение это имеет ко мне?
- Я очень хорошо представляю себе статью в парижской газете того времени, что-нибудь в духе: "Давно забытый корсет - сенсационное появление в начале этого сезона. Придает новую форму женскому телу. Корсет - это оживающая скульптура. Повеления моды еще более категоричны, чем требования высшей философии".
