Виктор Вяткин - Человек рождается дважды. Книга 2
В углу теплилась свеча. Валерка лежал на кипе газет и слушал Краевского. Тот неторопливо читал письмо.
Юра разделся, прилёг рядом с Расмановым и попросил читать громче. Где-то за брезентовой стенкой бродила лошадь и громко жевала. В пекарне хлопали дверями, видно, отгружали выпечку на отдалённые участки. Эти звуки мешали слушать.
Писал Белоглазов, как всегда, небрежно, и Игорь постоянно запинался.
— «…к весне, как видно, закончу, и обратно на Колыму. Да и, сказать по правде, соскучился. Жизнь налаживается. Теперь в магазинах уже всё — живи и радуйся. Это колоссальный успех, путь к которому лежал через столько трудных и полных лишения лет. Злопыхатели стихли. Генеральная линия на высоте…»
— Ты можешь погромче? — снова попросил Юра. Игорь придвинулся к свечке.
— «…Так всё складывалось хорошо. Казалось, всё трудное позади — и на тебе. Ну кто бы мог подумать, до чего докатятся троцкисты? Когда опубликовали обвинительное заключение по делу Зиновьева и Каменева, весь народ охватило негодование. На что я, и то был потрясён и горлопанил больше других, требуя расстрела. Как же мы все были беспечны! Теперь нет. Урок хороший. Проверка партийных документов показывает, сколько же двурушников и врагов просочилось в партию. В октябре ожидают возобновление приёма, я готовлю документы. Наше место там, в её рядах».
Было время последних известий. Колосов настроил приёмник на Хабаровск. Передавали сообщение из-за рубежа.
…Военно-фашистский мятеж в Испании. Слышимость испортилась. Юра безуспешно пытался настроиться на нужную волну.
— Татьяна! К начальнику прииска!
Маландина оперлась на перила эстакады и посмотрела вниз. Рядом с прибором остановился курьер прииска и, приподнявшись в стременах, старался перекричать грохот тачек, пробегающих по трапам.
— Вода! Вода! Совещание по промывке! — выкрикивал он, помогая себе жестами. Заметив, что девушка поняла, рванул поводья и, пригнувшись к седлу, поскакал к другому прибору.
— Вода? — повторила Татьяна про себя и посмотрела на разрез забоя. По всему участку копошились люди. По трапам сновали вверх и вниз рабочие с тачками. Из далёких забоев тянулись подводы. У ключа белели платки девушек. Люди работали хорошо, но сегодня Ещё ленивей падала вода со шлюзов.
Было знойно и тихо. От пыли першило в горле. Речки и дороги были одинаково коричневыми. Татьяна сбежала вниз, перескочила клейкую лужу, залившую тропинку, и пошла к посёлку.
— Что делать, что делать? — твердила она себе. На плечо легла сильная рука.
— Рвать котлованы для сбора воды и мыть. Сегодня поступит взрывчатка! — проговорил знакомый голос.
— Игорёк, ты? А я и не слышала, как ты подошёл. Я так тебе рада.
Игорь взял Её руку выше локтя и, сдерживая шаг, пошёл рядом.
— Хорошая моя. Василёк мой синеглазый. Хочу быть с тобою всегда, всегда.
Татьяна прижалась щекой к плечу. Помолчали.
— Скоро мы будем вместе, родной. А сейчас бежим, опаздываем.
У приискового магазина лежала собака. Игорь позвал. Она бросилась к нему. Татьяна обняла собаку за шею и посмотрела на Краевского.
— Хорошего человека и животные любят. Я ревную.
Игорь улыбнулся, но, вспомнив что-то, помрачнел.
— У тебя неприятности?
— У нас всех. Фомина сняли с работы и отозвали в Магадан. Он впутался в эту историю с Урмузовым. Матвееву вызвали на парткомиссию.
— Бедная Нина. Ей только этого не хватало. Но она не покривит душой, — вздохнула Татьяна и добавила: — А Фомина жаль. Человек он неплохой, но, как видно, не заметил и сам, как засосало…
Показалась контора прииска. Из открытого окна кабинета донёсся голос Дымнова.
— Международная обстановка накаляется. Японская военщина провоцирует у наших восточных границ. Империализм расчищает путь фашизму, Муссолини напал на Абиссинию. Гитлеровские войска вступили в рейнскую зону. Германия лихорадочно готовится к войне против Советской России. Фашизм, как спрут, раскинул свои щупальца по всем странам Европы. Используя троцкистских отщепенцев, агенты пятой колонны проникли в наш государственный аппарат и ряды нашей партии. Сплочённость наших рядов — вопрос жизни и смерти социалистического государства…
— Опоздали… — Татьяна схватила Игорька за руку.
Пока они протолкнулись к дверям кабинета, говорил уже Краснов.
— Задерживать воду в котлованах и подавать на приборы насосами. Оборудование на днях поступит. Разрыв в плане перекрывать проходнушками и лотками. Управление проводит мобилизацию людей с подсобных предприятий. Мыть будут все. Потребуется — закроем отделы управления и конторы. План должен быть выполнен. Обстановка и задача Ясна?
— Да, да, всё понятно, — ответили с мест.
— Сколько человек дополнительно может выставить управление прииска?
— Сотню наберём, — поднялся Успенский.
— Хорошо. Что дадут участки?
Один за другим поднимались горняки и сообщали о своих возможностях.
— Отлично. Есть Ещё вопросы?
Встал Колосов.
— Значит, пока создадим водоёмы, тянуть, как получится?
— Что же делать?
— Использовать предложение главного инженера — зажечь тайгу в верховьях ключа Говорливого. Там сплошные линзы, леса нет, кустарник и чахлые лиственницы. Сухостой для дров будет Ещё лучше. Можно было бы десяток дней перебиться…
— А Если пожар распространится на тайгу? Кому-то придётся ответить, — бросили из рядов.
— Опасно. Уже обсуждали. Всё высохло, и огня не удержишь, — ответил Дымнов.
— Тогда всё. Можно расходиться, — махнул рукой Краснов.
Татьяна подошла к столу.
— Михаил Степанович, у меня просьба. — И она протянула Ему листок.
Он посмотрел первые строчки и покачал головой.
— Расконвоировать Алексеева Едва ли удастся. У него, как опасного рецидивиста, спецограничение. Управление вряд ли на это пойдёт.
— Он бригадир лучшего прибора. Комитет берёт Его на поруки. Тут решается вопрос о человеке.
— Может, и так. Хотя, откровенно говоря, доверия он не внушает. Работает, правда, хорошо. Но не потому ли, что идёт высокое содержание золота и это выгодно бригаде.
Татьяна вспыхнула:
— Михаил Степанович, да что с вами? Вы ли это? Там же написано поручительство.
— Это значительно сложней, чем думаешь ты, — тряхнул головой Краснов. — Если бы вопрос касался заключённой женщины, другое дело.
— Хорошо. Поручится Ещё Краевский. А Если этого мало, буду звонить Репину. Ты не побоишься, Игорёк, поставить здесь свою подпись?
Краевский внимательно прочитал бумажку, подумал и очень неохотно расписался.
— Теперь вас устраивает?
— Меня устраивает. Но, — Краснов сложил листок и сунул в карман гимнастёрки, — советую тебе не забывать два момента. Ты имеешь дело с лагерем, и второе — ты девушка.
Татьяна усмехнулась.
— Вы случайно не вспомните, кто это постоянно твердит слова Горького, что не надо стараться думать о людях хуже, чем они Есть, или что-то в этом роде.
Краснов не ответил и вышел.
— Неужели он такой же недоверчивый, как и большинство? — прошептала Татьяна.
— Из руководителей, которых я знаю, он лучше всех. Если бы я не был уверен, что ты всё равно своего добьёшься, то никогда бы не подписал этого поручительства. Он прав, ты забываешься, а мне за тебя боязно. Пойдём. — Игорь взял Её за руку, и они вышли.
Чёрная «эмка» убегала за отвалы, оставляя за собой коричневый хвост пыли. Из забоя доносился шум работы и ленивое журчание воды. Звуки были до грусти тихие.
Ночью запахло гарью, а к рассвету синий дым застлал долину и проник в общежитие. Первым поднялся Краевский, и Его торопливые шаги всполошили ребят.
Когда Татьяна вышла из барака, у крылечка уже была толпа. С верховьев ключа Говорливого поднимались к небу белые столбы дыма, и красноватая каёмка огня сползала полукольцом в распадок. Весь склон сопки чернел потухшей скобой выжженного кустарника.
— Это Юрка со своей ордой.
— А кто же Ещё? Допрыгается, лоботряс.
— Ты чего на него? Он большое дело сделал.
— Пусть всё и получилось хорошо, но так нельзя. Я думаю, Его следует вызвать на комитет. Он не получил разрешения, — предложил Расманов.
Татьяна промолчала, не поддержал и Игорь. Было видно, что члены комитета не настроены поднимать этот вопрос. Кто-то сказал, пусть разбирается управление. Важно, что теперь линза растопится и будет вода.
Скоро из распадка/ с лопатами, топорами/ к прибору проследовала цепочка людей. И почти тут же, с киркой на плече, из кустов выскочил Колосов и быстро пошёл по дороге. Был он грязный, мокрый, с прилипшими ко лбу припалёнными волосами и дырами на куртке.
— Ну, братцы, пришлось работнуть — всю ночь не разгибаясь. Видали? — показал он на ползущее пламя. При этом на лице Его было столько восторга, что заулыбались и ребята.
