Макс Фриш - Пьесы
Томас. Знаете, что люди говорят? Говорят, опять они поют! Каждый раз, когда они слышат выстрелы или когда вообще совершается какая-нибудь несправедливость, они опять поют!
Слышно пение заложников.
Двадцать один человек...
За оставшимися в живых, слушающими пение, возникает стол, за
которым сидят в ряд погибшие: двадцать один заложник, у каждого в
руке хлеб, губы сомкнуты. За ними - священник, который их
угощает, погибшие летчики, Мария, учитель и Карл, который все еще
стоит на коленях перед заложниками, закрыв лицо руками. Но живые
не видят того, что происходит за их спинами.
Эдуард. Друзья! Если бы вы могли слышать: война кончилась, мы победили...
Капитан. Это Дженни, моя жена. Дженни с детишками. Вот так они идут по улице. Дженни в черном...
Сын капитана. Мама, почему ты плачешь?
Дженни. Здесь твой отец, маленький. Здесь твой отец!
Сын. Я его не вижу.
Дженни. Мы никогда уже его не увидим... (Беззвучно плачет.)
Капитан (приближается к ней сзади). Дженни, одно только слово, прежде чем ты уйдешь.
Дженни. Господи, о господи!
Капитан. Нам нужно было жить иначе, Дженни. Мы бы смогли.
Дженни. Где цветы, маленький, где цветы?
Сын. Мама, они совсем мокрые...
Капитан. Наш дом, Дженни, - не отстраивай его. Никогда!
Дженни. Такие чудесные цветы...
Капитан. Ты слышишь меня, Дженни?
Дженни. Положи их теперь сюда...
Сын. Куда, мамочка?
Капитан. Наш дом, Дженни, - не отстраивай его. Никогда! Мы не были в нем счастливы, нет. Дженни! Мы могли бы быть счастливы...
Мальчик кладет цветы на землю.
Дженни. Как бы он обрадовался, твой отец, если бы мог увидеть твои чудесные цветы! Если бы он мог увидеть, какой ты хороший...
Сын. Это ты их мне дала, мама.
Дженни. Ты должен быть мужчиной, как он.
Капитан. Дженни!
Дженни. Он всегда тобой так гордился...
Капитан. Ты меня не слышишь, Дженни?
Дженни. Все благородное, все почетное, к чему твой отец всю жизнь стремился...
Капитан. Это была ошибка, Дженни, самая большая ошибка!
Дженни. Ты, его сын,- ты это продолжишь.
Капитан. Дженни...
Сын. Мама, ты опять плачешь?
Дженни закрывает лицо руками и отворачивается.
Капитан. Она не слышит меня, отец. Скажи им ты! Пусть он стрижет овец, ему не надо быть моим наследником. Скажи им: стать лучше других никому не возбраняется, но жить лучше других не должен никто, пока он сам не станет лучше других.
Священник. Они не могут нас услышать.
Капитан. Так кричи им!
Свящeнник. Они это услышат когда-нибудь - когда умрут.
Эдуард кладет венок.
Радист. Теперь они кладут венок! Чтобы легче стало на душе, когда уйдут. И лента с надписью: чтобы господь бог мог прочесть.
Эдуард. Друзья, настал ваш час - час безмолвного суда! За это все наступит, должна наступить кара! Ты был прав! Нельзя жить в мире с дьяволом... Тогда я еще не потерял отца, брата. Ты был прав!
Радист. Эдуард...
Эдуард. Друзья!..
Радист. Он думает, что теперь мы поняли друг друга.
Эдуард. Что бы мы ни делали в будущем - мы будем это делать, помня о вас! Карающий меч - в ваших руках! Настал ваш час - час безмолвного суда, и суд этот будет услышан! (Кладет на венок офицерский кортик.)
Радист. Мы никого не обвиняем, Эдуард, поверь нам. Мы ищем жизнь, которую мы могли бы вести все вместе. Вот и все. Разве мы нашли ее, пока жили?
Эдуард. С этими мыслями, друзья, мы оставляем могилы, но не память о вас - вы погибли не напрасно.
Капитан. Напрасно!
Эдуард. Мы клянемся в этом.
Капитан. Мы погибли напрасно.
Эдуард отходит от венка с явным облегчением и снова надевает
фуражку.
Радист. Отец, они делают из нашей смерти то, что им нравится, что им нужно. Они берут слова из нашей жизни, делают из них завет, как они это называют, и не дают нам стать мудрее их.
Эдуард (предлагает Дженни руку; совершенно другим тоном). Ну что, пошли?
Дженни. Ах, да...
Эдуард. Пока не стемнело.
Дженни. Мое единственное утешение - что мы все отстроим снова, все как было...
Эдуард. Точно так, как было.
Томас. Да, к сожалению...
Эдуард. Пошли. Надо немного перекусить. У нас еще есть время.
Уходят; цветы остаются на земле.
Капитан. Все было напрасно.
Священник. Не печалься, капитан. Мы напечем много хлеба. Все напрасно: и смерть, и жизнь, и звезды на небе - они тоже светят напрасно. А что же им делать иначе?
Бенджамин. А любовь?
Священник. Любовь прекрасна...
Бенджамин. Скажи, отец, а любим мы тоже напрасно?
Священник. Любовь прекрасна, Бенджамин, прежде всего любовь. Она одна знает, что все напрасно, и она одна не отчаивается. (Передает кружку соседу.)
Пение становится громче.
ДОН ЖУАН, ИЛИ ЛЮБОВЬ К ГЕОМЕТРИИ
КОМЕДИЯ В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ
Перевод К. Богатырева
Действующие лица
ДОН ЖУАН.
ТЕНОРИО его отец.
МИРАНДА.
ДОН ГОНСАЛО командор Севильи.
ДОННА ЭЛЬВИРА его жена.
ДОННА АННА их дочь.
ОТЕЦ ДИЕГО.
ДОН РОДЕРИГО друг Дон Жуана.
ДОННА ИНЕС.
СЕЛЕСТИНА сводница.
ДОН БАЛЬТАСАР ЛОПЕС супруг.
ЛЕПОРЕЛЛО.
ВДОВЫ СЕВИЛЬИ.
ТРОЕ БЬЮЩИХСЯ НА ШПАГАХ КУЗЕНОВ.
МАСКИ, ЖЕНЩИНЫ, ДЕВУШКИ, МАЛЬЧИКИ, ТРУБАЧИ, МУЗЫКАНТЫ, СТРАЖНИКИ, СЛУГА.
Место действия - театрализованная Севилья.
Время действия - эпоха красивых костюмов.
АКТ ПЕРВЫЙ
Перед замком.
Ночь. Музыка. Молодой человек крадется вверх по лестнице, чтобы с
террасы наблюдать за происходящим в замке. Крик павлина. Кто-то
входит на террасу, и молодой человек прячется за колонну.
Донна Эльвира. Дон Жуан! Дон Жуан!
Донна Инес. Здесь никого нет.
Донна Эльвира. Его конь в конюшне.
Донна Инес. Не может быть, донна Эльвира. Что человеку делать в такой темноте? Я и так озябла, а от этих павлиньих криков и вовсе мороз по коже проходит.
Донна Эльвира. Дон Жуан! Дон Жуан!
Донна Инес. Пальмы на ветру... Звенят, как шпаги о каменные ступени. Мне это знакомо, донна Эльвира,- я это каждую ночь слышу, как только подхожу к окну: шелест пальм и ничего больше.
Донна Эльвира. Он здесь, я знаю. Его конь в конюшне.
Они исчезают. Молодой человек выходит из-за колонны, чтобы
взглянуть в окно. Но тут же вновь прячется: с противоположной
стороны входят старик и толстый священник.
Тeнорио. Вы говорите: терпеть. Легко сказать, отец Диего. А если этот олух вообще не явится? Ведь полночь уже. Терпеть! Вы уж не защищайте моего сына. Он просто бессердечный, весь в мать. Холодный как камень. Чтобы человек в двадцать лет говорил, что женщины его не интересуют... Непостижимо! Но самое ужасное, отец Диего,- он не врет. Говорит что думает. Его возлюбленная - геометрия. Это он мне прямо в глаза заявил. Сколько я из-за него пережил! Вы же сами говорите, что его имя не упоминают ни в одной исповеди. И это называется мой сын, единственный сын, продолжатель рода, так сказать. В двадцать лет не знать женщин... Что вы на это скажете, отец Диего?
Отец Диего. Потерпите.
Тeнорио. Вы ведь знаете Селестину...
Отец Диего. Тсс...
Тeнорио. Самая знаменитая сводня Испании. В числе ее клиентов даже епископы, только сына моего среди них нет. А сколько ей денег от меня перепало! Он ведь изредка посещает публичный дом. Но знаете, чем он там занимается? Играет в шахматы! Собственными глазами видел. В шахматы!
Отец Диего. Тише, Тенорио!
Тeнорио. Женщины его не интересуют!
Отец Диего. Сюда идут.
Тенорио. Ей-богу, он меня на тот свет спровадит. Уверяю вас, отец Диего, я умру от разрыва сердца.
Входит дон Гонсало, командор.
Отец Диего. Он здесь?
Дон Гонсало. Но еще нет двенадцати.
Тенорио. Дон Гонсало, командор Севильи, пожалуйста, не думайте плохо о моем сыне. Ведь Дон Жуан - мой единственный сын. Он будет заботливым зятем, вот только бы он здесь появился. Я просто не верю, чтобы он мог забыть о дне свадьбы. Просто не верю.
Дон Гонсало. У юноши позади долгий путь и трудные дни. Я не думаю плохо о вашем сыне. Он великолепно сражался.
Тенорио. Правда?
Дон Гонсало. Я не льщу вам как отцу. Я просто сообщаю о том, чего никогда ее забудет история нашего отечества. Он - герой Кордовы.
Тeнорио. Вот уж никогда бы не поверил!
Дон Гонсало. Откровенно говоря, я тоже. Мои шпионы очень плохо о нем отзывались. Утверждали, что он над всеми издевается, в том числе надо мной.
Тeнорио. Какой ужас!
Дон Гонсало. Я однажды вызвал его в мой шатер. "Зачем, - спросил я его с глазу на глаз, - мы ведем этот крестовый поход?" Он улыбнулся - и только. Тогда я спросил его: "За что мы ненавидим неверных?"
Тeнорио. И что же он вам ответил?
Дон Гонсало. Что не питает к ним ненависти.
Тeнорио. Какой ужас!
Дон Гонсало. Напротив, сказал он, у них есть чему поучиться. В другой раз я увидел его под пробковым деревом. Он лежа читал книгу. Арабскую.
Тенорио. Я знаю, это была геометрия, черт бы ее побрал.
Дон Гонсало. Я спросил его, зачем он ее читает.
