Брэм Стокер - Проклятие мумии, или Камень Семи Звезд
Роман о Дракуле Стокер посвятил своему близкому другу Холлу Кейну. Однако самой страстной поклонницей этой книги была мать писателя Шарлотта Блэйк-Торнли.
Восстанавливаясь после инсульта, сразившего его после смерти Ирвинга, Стокер написал книгу, которую назвал «Личные воспоминания о Генри Ирвинге» (1906). В промежутке между этими значительными произведениями он опубликовал также роман «Тайна моря» (1902), в котором большое внимание уделил роли женщин в истории человечества и в современном ему обществе.
В последние годы жизни здоровье Стокера резко ухудшилось. Причины его смерти так и не были выяснены доподлинно, что породило массу некрасивых спекуляций. Официальные биографы были сдержанны, поэтому обстоятельства кончины писателя остаются загадкой. Недавно Даниэль Фарсон, которого мы упоминали вначале, опубликовал свидетельство о смерти Стокера, в котором в качестве причины смерти писателя значится медицинская атаксия опорно-двигательного аппарата, которая была известна в те дни как общий паралич мозга. По мнению Фарсона, этот диагноз может означать, что приблизительно на рубеже веков Стокер заразился сифилисом и впоследствии умер от него 20 апреля 1912 года в возрасте шестидесяти четырех лет. В наши дни эта болезнь может показаться скандальной и одиозной, однако в Викторианскую эпоху, когда безопасный секс был еще неведом цивилизации, сифилисом болели во всех слоях общества. От него не могли спастись даже почтенные матроны, ни разу в жизни не остававшиеся наедине с посторонним мужчиной. Им сифилис приносили их неблагонравные мужья, охотно посещавшие дома терпимости, что тоже было в порядке вещей. Впрочем, остается реальной и версия «инсульт». Стокер перенес их несколько в последние годы жизни.
Стокера кремировали, его останки находятся ныне в колумбарии крематория Голдерс Грин в Лондоне.
Роман, который мы представляем вашему вниманию, был написан в 1907 году. В нем писатель отдает дань всеобщему увлечению образованной публики на рубеже XIX и XX веков – оккультизму. Стокер был членом ордена Золотой Зари – самой известной в Европе организации масонского толка, действовавшей как раз во второй половине XIX века и первой трети XX-го. Члены ордена Золотой Зари, в отличие, например, от масонов американских, были чужды политики. Будучи людьми просвещенными в области наук, они искали какую-то точку в области человеческих знаний, где наука могла бы сойтись с магией. Они хотели научиться управлять биологическим течением своей жизни, а еще точнее – искали бессмертия. Египетская мифология, соединенная с опытом средневековых арабских алхимиков, каббалистов и христианских мистиков, казалась этим людям, и в их числе Стокеру, весьма перспективной в этом вопросе. Ядром их учения было представление о том, что аскетичный и просвещенный человек, пройдя определенные магические ритуалы, может покинуть свое физическое тело и вечно путешествовать по миру в виде бесплотного духа. При этом он имеет возможность при соответствующих обстоятельствах вернуться в свое или другое подходящее тело по собственному желанию. «Проклятие мумии, или Камень семи звезд» – роман об этом. Но не только. Еще это потрясающе тонкое романтическое произведение Викторианской эпохи. Стокер удивительным образом в мелких деталях и нюансах передает образ мыслей и чувств джентльмена своего времени, благоговеющего перед избранницей своего сердца. Этот настрой, эта искренность и благородство души рассказчика, которые мастерски передает автор, возможно, являются самым привлекательным достоинством романа.
По настоятельной просьбе издателя Стокер вынужден был изменить финал романа, превратить его в хеппи-энд. В таком виде эта книга и дошла до нас. Но вы, читатель, конечно, почувствуете, что завершиться так, как мы это видим, роман просто не мог, и вы сами закончите его для себя. Эта особенность книги дает читателям возможность участвовать в событиях.
Нашел ли Абрахам Стокер за порогом могилы то, что искал, – возможность путешествовать по миру в виде бесплотного духа, – мы никогда не узнаем. Но мы благодарны этому писателю за то, что он подарил человечеству незабываемые образы, которые оказались близкими многим поколениям читателей.
Проклятие мумии, или Камень Семи Звезд
Глава I
Ночной посыльный
Все казалось таким реальным, что мне почти не верилось, будто это уже случилось раньше. Однако каждое следующее событие происходило не по логике развития – я как бы наперед знал, что произойдет в следующий миг. Так память играет с нами, перемешивая добро и зло, наслаждение и боль, благо и несчастье. Именно благодаря этому жизнь приобретает сладко-горький вкус, а то, что свершилось, становится вечным.
Я вижу, как легкий ялик с поднятыми веслами, замедляя движение, скользит по тихим водам прочь от неистового июльского солнца в прохладную тень, отбрасываемую ветвями старых ив. Я стою в раскачивающейся лодке, она сидит молча, ловкими пальцами отводя надвигающуюся листву и длинные гибкие ветки. Под пологом зелени я вижу воду золотисто-медового цвета и заросший травой берег, играющий всеми оттенками изумруда. И вновь я вижу, как мы сидим в прохладной тени, окруженные мириадами звуков первозданной природы: доносящиеся из-за нашего укрытия и возникающие внутри его, они сливаются в один сплошной умиротворяющий шум, который заставляет забыть, что где-то существует и другой огромный мир, наполненный своими волнениями, тревогами и еще более волнующими радостями. И вновь я вижу, как в этом блаженном уединении юная дева, позабыв все правила чопорного и строгого воспитания, обращаясь ко мне, произносит слова, которые услышишь только в сновидениях. Она рассказывает об одиночестве, наполнившем ее новую жизнь. С грустью она поведала о том, что в их огромном доме все угнетены безмерным богатством ее отца и ее самой, что доверию к ближнему и состраданию там не осталось места и даже лицо ее отца теперь казалось таким же далеким, как и их прошлая деревенская жизнь. И вновь мудрость мужчины и опыт прожитых лет были брошены к ногам молодой женщины. Это как будто произошло по их собственной воле, поскольку осознание своего «Я» не принимало никакого участия в принятии решений, лишь подчиняясь приказу. И вновь быстролетные мгновения начали бесконечно множиться, потому что одной из тайн мира сновидений является возможность слияния и обновления различных реальностей, которые остаются самостоятельными, подобно тому, как игра отдельных музыкантов сливается в прекрасную фугу. Итак, память в моем сне закружилась в безумном танце, все быстрее и быстрее.
Наверное, идеальной безмятежности не бывает. Даже в самом Эдеме среди ветвей древа познания добра и зла кажет свою голову змий. Тишина ночи взорвалась грохотом низвергающейся лавины; шипением внезапного наводнения; гудением клаксона автомобиля, оповещающего спящий американский город о своем продвижении по его улицам; грохотом лопастей парохода, плывущего где-то в море… Что бы это ни было, оно разрушило волшебство моих грез. Зеленый балдахин над нашими головами, сотканный из переплетающихся ветвей и усыпанный алмазами пробивающегося сквозь листву света, задрожал в такт непрекращающимся ударам, а неугомонный звон, казалось, не смолкнет никогда…
Неожиданно ворота сна широко распахнулись, и мои уши уловили причину раздражающих звуков. Пробуждение оказалось прозаично – где-то на улице кто-то стучал в дверь и звонил в дверной звонок.
За время своей жизни в квартире на Джермин-стрит я уже успел привыкнуть к доносящимся с улицы звукам. Ни бодрствуя, ни во сне я не обращал внимания на жизнь своих соседей, какой бы шумной она ни была. Но этот звук был слишком продолжительным, слишком настойчивым и повелительным, чтобы на него можно было не обратить внимания. За этим бесконечным звуком скрывались осмысленные действия, требующие быстроты решений, а за осмысленными действиями – какая-либо срочная нужда или тяжелые душевные переживания. Я не был эгоистом, и при мысли о чьей-то нужде я недолго думая поднялся с кровати. Инстинктивно я взглянул на часы: было всего три часа утра. Через зеленую штору, закрывавшую окно, просвечивал неровный серый круг. Стало очевидным, что звонят и стучат в дверь именно нашего дома, также стало очевидным, что в доме не было никого бодрствующего, кто мог бы открыть дверь. Накинув халат и сунув ноги в тапочки, я спустился к двери в прихожей. Когда я открыл ее, то увидел приличного вида грума, который одной рукой настойчиво нажимал на кнопку электрического звонка, а другой непрерывно стучал дверным молотком. В ту же секунду, как он увидел меня, шум прекратился. Одна его рука потянулась к козырьку шляпы, а другой он вынул из кармана письмо. Перед входом стоял изящный экипаж, лошади, впряженные в него, тяжело дышали, будто только что неслись изо всех сил. Рядом стоял привлеченный шумом полисмен, на поясе которого висел все еще зажженный ночной фонарь.
