Шон О'Фаолейн - Деточка
За три месяца такой жизни оба совершенно издергались, и, отправляясь на лето в Биарриц, Бенджи окончательно выдал себя, заверив ее не меньше трех раз, что едет один. Тогда-то она и решилась обратиться за помощью к управляющему банком.
- Что же я могу поделать, дорогая миссис Спилейн? - сказал управляющий, когда она закончила свой необычный рассказ. - Я не вмешиваюсь в личную жизнь подчиненных, разве что дело доходит до публичного скандала или мешает нормальной работе банка. Уверяю вас, Бенджи - образцовый служащий, и меня очень удивляет то, что я сейчас услышал. У вас есть какие-нибудь доказательства?
Не могла же она признаться, что вскрывает письма своего сына, поэтому главное доказательство пришлось утаить. А сказала она так:
- Разве я не мать? И если вас эта история удивляет, то меня, с вашего позволения, и вовсе поражает, как это вы разрешаете подобным особам работать в уважаемом учреждении? Женщина в банковском деле - это вообще противоестественно, это противно Богу! В банке, скажите пожалуйста! Знаете, как называются дамочки, которые только и ждут случая вцепиться мертвой хваткой в первого же чистого мальчика?
Управляющий смутился. Он сам женился на служащей банка и очень жалел об этом.
- Ваш сын уже не мальчик, миссис Спилейн. Он взрослый человек. Такими разговорами вы ему только повредите. Со временем он, может быть, сам займет пост управляющего, если не останется холостяком. Так что для всех будет лучше, если ваш мальчик женится на этой девушке.
Она выпрямилась во весь свой рост: маленькая, кругленькая старушка, в блеклых голубых глазах - горечь, в голосе - ненависть.
- Я скорее соглашусь увидеть его в луже крови у своих ног, чем мужем этой Иезавели, - сказала она.
Бенджи вернулся из Биаррица и на следующий день свалился к ее ногам, истекая кровью. Его спешно увезли в больницу с прободением язвы. Перед операцией пригласили священника, и Бенджи уже так ослаб духом, телом и разумом, что не мог ему противиться. Побывав на волосок от смерти и едва выкарабкавшись, он совершенно изменился. Когда миссис Спилейн, глаза которой так покраснели от слез, что сравнялись цветом с накрашенными губами, поднялась по крутой больничной лестнице в палату сына и увидела, что он по собственной воле листает "Жизнеописание арского кюре", она поняла, что материнская любовь одержала полную победу.
* * *
Бенджи теперь проникся глубоким уважением к святому Августину. Каждый вечер, сидя бок о бок на веранде их маленькой виллы, мать и сын спокойно наблюдали, как гаснет солнце над заливом. Вечерами Бенджи выходил из дому только по делам благотворительности вместе с другими прихожанами церкви Святого Винсента. Он отказался от крепких напитков. Перестал читать "Спортивную хронику". Навещали их только постоянные прихожане церкви Святого Винсента, отец Бенайнас из монастыря капуцинов и еще отец Семпль из Южной церкви или викарий, спасший в больнице его заблудшую душу. Застав однажды мать за чтением романа под названием "Любовник в пурпуре", Бенджи встал, подошел к полкам и, порывшись среди книг, протянул ей с грустной улыбкой новую биографию отца-иезуита из Перу, бичевавшего себя хлыстами с вплетенными в них притупившимися лезвиями. Был и еще один тревожный эпизод. Как-то, вернувшись пораньше из похода по благотворительным делам, Бенджи нашел за диванной подушкой полупустую бутылку бренди "Хеннесси", три звездочки, и почуял в комнате явный запах спиртного. Он ничего не сказал, промолчал и несколько дней спустя, когда, развернув утреннюю газету, чтобы посмотреть спортивную страничку в память о прежнем безрассудстве, обнаружил, что все старты на скачках в Херст-парке отмечены "плюсами" и "минусами", а рядом записаны ставки. Тут Бенджи стал кое-что вспоминать. Он даже стал сопоставлять - мясо вечером было жесткое, а вместо бургундского мать подала бордо. Он припомнил, как год назад нашел на полке за шеститомной "Историей Ирландии" Д'Альтона тонкую пачку разноцветных билетиков, принял их за свои, очень испугался и тут же сжег. Он понял, что рассказы про матушку Луни - сплошная клевета.
- Сегодня утром после мессы, - говорила она, - встретила эту старую клячу Луни, прости Господи, и только расстроилась. Вечно злословит и врет. До чего завидущая! Помнишь, как она старалась убедить меня, что ты женишься? Чистейшая зависть - вот что это такое! Просто покоя ей не дает. Теперь ты понимаешь, что она из себя представляет...
В прежние времена погрязший в грехах Бенджи выслушал бы ее со снисходительной улыбкой, теперь же он смотрел на мать холодно, как на случайную попутчицу в автобусе. Она запнулась, заерзала, наконец замолкла и смиренно спросила, не прогуляет ли он собаку. Он пошел. Она воспользовалась его уходом - пропустила две рюмочки. На следующий вечер Бенджи в свою очередь воспользовался отсутствием матери - она поплелась на исповедь - и перевернул дом сверху донизу. Удалось найти две пустые бутылки из-под бренди, еще восемь билетиков, уличающий счет из магазина и три анонимных письма. Опечаленный, он положил все это на место.
- Бедная старушка, - сказал он себе, - какая у нее скучная, пустая и одинокая жизнь! И все из-за меня. Боже мой! Ну и свинья же я!
Когда мать вернулась с исповеди, ее уже ждала непочатая бутылка с тремя звездочками. Но она заставила долго себя упрашивать, прежде чем отважилась на крошечный глоточек перед сном. С каждым вечером уговоров требовалось все меньше, но она всегда выпивала свой глоточек в смирении и унижении. Ради нее он стал прислушиваться в банке к разговорам о скачках и шансах на выигрыш.
- Мамочка, поставь-ка пару шиллингов, - говорил он, весело похохатывая, - в этом ничего дурного нет, а все-таки развлечение.
Он радовался, когда мать протягивала ему утром шиллинг, смущенно хихикая над своей слабостью к лошадям. Но однажды, поставив на аутсайдера, она выиграла десять к одному и так разволновалась, что даже застонала: "Ну и сглупила же я! Полкроны надо было ставить, полкроны!"
Потрясенный Бенджи подумал, что раньше она, видимо, тратила на свою прихоть не один, а десять шиллингов. Он тут же осудил себя за скаредность.
- Пустяки, - успокоил он мать. - Ты ведь играешь просто для удовольствия. Зачем тебе деньги?
- Ну вот еще, - сказала она капризно, - деньги всем нужны. Тебе-то нечего беспокоиться. Ты хозяйством не занимаешься. С тех пор, как ты был маленьким, жизнь очень подорожала.
- Мамочка, давай я сам буду оплачивать счета, сниму с тебя эту заботу.
- Нет-нет, - запричитала она. - Не надо. О чем ты говоришь? Уф! Бога ради, какая же это забота?
И все-таки на следующее утро он заскочил перед работой к бакалейщику. Когда он вышел из магазина, его трясло. За полгода ни одного оплаченного счета. То же самое у мясника. Все утро ему мешали работать печальные мысли о бедной старушке, изворачивающейся ради денег, пока он обхаживает и развлекает свою даму в Париже, Биаррице или Канне. В обеденный перерыв он мрачно потащился в букмекерскую контору Джо Розенберга - поставить шиллинг на лошадь по кличке Серебряный Подбой. Его обслужил сам Джо. Он взглянул на деньги, потом на Бенджи и сказал:
- Мистер Спилейн, можно вас на два слова?
Бенджи, очень удивленный тем, что его здесь знают, прошел за барьер, где владелец уже листал большой жирной рукой толстенный гроссбух. Бенджи обмирал на каждой странице. И конечно же, когда Джо разгладил пальцами, словно расплющенными от постоянной возни с деньгами, один из листков, Бенджи увидел в самом верху свою фамилию. Он опустил глаза в конец страницы. Общая сумма, выведенная красным, равнялась 125 фунтам 17 шиллингам 6 пенсам.
- Я подумал, может, вы не знаете? - сказал Джо, внимательно следя за выражением его лица. И добавил, выстукивая на итоговой сумме "Похоронный марш": - Полагаю, за вами не пропадет?
- Я заплачу, - сказал Бенджи, прекрасно понимая то, что прекрасно понимал и Джо: отказаться заплатить и подать на него в суд, ссылаясь на закон об азартных играх, означало бы потерять работу. Еще он увидел, что не было ни одной ставки меньше чем в два фунта, некоторые достигали пяти, а один раз мать так разошлась, что рискнула десяткой.
- На какую лошадь она столько просадила?
Джо рассмеялся:
- Вы помните четырехлетку Билли Моргана? Она бежала в прошлом году на скачках в Панчестауне.
- Боже! - простонал Бенджи. - Ее, видать, до сих пор ждут на финише. Джо, я буду выплачивать частями. И не давайте ей больше в кредит.
В банке он рухнул в кресло. И когда по проходу поплыли ножки Анджелы в черных нейлоновых чулках со швом, ровным и выпуклым, как обводка яхты, Бенджи почувствовал, что у него сейчас будет второе прободение язвы. Он уже дважды видел сегодня, как Анджела напропалую кокетничает с кассиром из соседнего окошка, и у него так закружилась голова, что пришлось вцепиться в край стола.
Дома за ужином царило молчание, мертвое, как пластинка на выключенном проигрывателе. Но как только они пересели к камину, Бенджи решился.
