Родриго Рей Роса - Зачарованные камни
— Но, Армандо, наверняка было много свидетелей, «дискавери» — машина заметная. Кто-нибудь мог запомнить номер. Думаю, надо было остановиться.
Армандо снова мотнул головой. Поднялся, вернулся в гостиную, принес рюкзак. Вынул завернутый в газету пакет, положил на стол.
Хоакин развернул его — полфунта кобанской марихуаны.
— Это тебе, — сказал Армандо. — Ты бы с таким грузом остановился? Вот и помалкивай!
— Ладно, садись. Давай позавтракаем. Надо все спокойно обдумать. На машине остались следы?
— Ни царапинки.
Они выпили кофе и прослушали десятичасовой выпуск новостей.
О происшествии на Лас-Америкас не сказали ни слова.
Хоакин скрутил косячок. Сделал две-три затяжки, похвалил кобанскую травку.
— Нет, не хочу! — замахал руками Армандо, когда Хоакин предложил ему самокрутку. — Как ты вообще можешь это курить?
«Я-то никого не убивал», — подумал Хоакин. Выпустил дым и снова затянулся.
— Что бы ни случилось, ты мне ничего не рассказывал, ОК?
— Естественно. Черт, что теперь делать? — Армандо обхватил голову руками и тупо уставился в стол.
— Пойдем прогуляемся, — предложил Хоакин. — Осмотрим место происшествия. Только мне надо переодеться.
Он пошел в ванную и оттуда услышал голос Армандо: тот звонил по сотовому. Сначала Хоакин подумал, что он говорит с женой, но потом понял, что разговор шел с одним из подчиненных. Он выключил воду, чтобы лучше слышать: Армандо утверждал, что якобы прошлой ночью у него из гаража в Кобане украли машину.
— Так и скажи им, — приказал Армандо. — Мы сами только что спохватились. Да-да, именно так.
Когда Хоакин вышел из ванной, Армандо слушал другой радиоканал.
— Ничего? Ну тем лучше, — сказал Хоакин, вытирая полотенцем мокрые волосы. — Я бы на твоем месте все-таки сходил в полицию.
Он отнес в мойку грязную посуду, положил марихуану в пакет и спрятал в ящик письменного стола.
Пока Хоакин одевался, Армандо быстро помыл посуду.
Они спустились в гараж, где Армандо оставил «дискавери».
Консьержа поблизости не было.
Хоакин осмотрел машину — на бампере никаких следов, на крыльях и капоте ни царапинки. Колеса тоже в полном порядке.
Он поднялся и вытер руки.
— Ты меня не разыграл? Нигде ни следа.
Они сели в «шевроле» Хоакина.
— Признавайся, шутки шутишь? Дурака из меня делаешь?
Армандо громко хохотнул — что ему еще оставалось?
2
Они ехали по Авенида-де-Лас-Америкас на север.
— Может быть, он выжил? Может, все-таки, лучше пойти в полицию? — спросил Хоакин.
На площади Коста-Рики они развернулись и на месте происшествия увидели несколько автомобилей: два полицейских патруля и пожарную машину. Зеваки (их было довольно много) уже начинали расходиться. Армандо кивком указал на троих мужчин в черных костюмах и белых рубашках — по виду не то секретных агентов, не то телохранителей.
— Не хватало только, чтобы это оказался сынок какой-нибудь шишки.
Они свернули на боковую улицу. Хоакин припарковался возле кафе.
— Хочешь мороженого? — спросил он, выходя из машины.
Армандо ответил, что нет.
Влажный южный ветер гнал серые кучевые облака, над ними ревела эскадрилья военных самолетов. Они отбрасывали тени на зеленые поляны парка, по которым с криками носились детишки многочисленных семейств, расположившихся здесь на пикник.
Хоакин и Армандо направились в сторону полицейских патрулей. Хоакин лизал лимонное мороженое.
Полицейские во флуоресцентных жилетах свистели, пытаясь наладить движение. Хоакин и Армандо пересекли проспект, пробираясь между еле ползущими машинами, и вошли в парк.
Возле площадки, где можно было взять напрокат пони, мотоциклы и повозки, запряженные козочками, лежала, окруженная толпой детей, тощая пегая лошадка. Рой мух облепил ее глаза, уши, распоротый живот с вывалившимися кишками и золотистую кучку под хвостом.
Из микроавтобуса «мицубиси» с эмблемой «Общества защиты животных» вывалилась толстая старуха и тут же завопила: «Чья это лошадь, кто хозяин?»
Хоакин выронил подтаявшее мороженое, оно упало на землю возле гильз от ракетниц, еще пахнувших порохом. Ему припомнились битвы, в которых не раз приходилось участвовать в детстве. В красноватой мягкой пыли он заметил еще и гильзу от пистолетного патрона, но равнодушно отвернулся: обычное дело.
— Пошли?
— Еще секунду, — ответил Армандо и направился к ближайшей телефонной будке.
Возле нее стоял высокий худой человек, наряженный как шериф из вестерна. Он о чем-то спорил с заплаканной женщиной в красном костюме («Какая красотка!» — подумал Хоакин) и двумя полицейскими.
Армандо некоторое время постоял в будке, делая вид, что звонит, а затем вернулся к Хоакину.
— Арестовали мальчишку, который присматривал за лошадью, — рассказал он по дороге к машине. — Этот ряженый старик — хозяин заведения. И они, кажется, знают про «дискавери».
— Бедняга! — посочувствовал Хоакин. — Это я о мальчишке.
— Так ему и надо, — ответил Армандо. — Сам виноват. А вот другой действительно ни при чем.
— Что ж, — сказал Хоакин, — не такая уж плохая смерть, согласись. Погиб в седле. Что может быть лучше?
Армандо усмехнулся:
— Может, ты и прав. Но если серьезно, то чувствую я себя ужасно. Просто не знаю, что делать.
— Как думаешь избавиться от машины?
— Ничего, если до утра она постоит в твоем гараже? А я больше надоедать не буду, у тебя наверняка и своих дел по горло.
Хоакин улыбнулся:
— Да не думай об этом. Обедаю у Элены, как обычно по пятницам, а вечером мы с ней куда-нибудь пойдем. Так что особых дел нет.
Они поехали по Лас-Америкас в сторону Обелиска и бульвара Ла-Реформа.
— Элена тебе еще не дала? — вдруг спросил Армандо.
— Дала, но еще не все. Что, впрочем, одно и то же.
Армандо улыбнулся.
Дальше они молчали.
3
Бульвар Ла-Реформа.
Бульвар имени безжалостной реформы, которая отняла у гватемальских аборигенов права на испокон веку принадлежавшие им земли, превратив их в кофейные плантации.
Эта реформа увековечена в названии широкой магистрали, выровненной и заасфальтированной теми самыми аборигенами.
Неподалеку от улицы Монтуфар Армандо попросил:
— Высади меня здесь. Нужно немного подумать. Во сколько встретимся?
Хоакин остановил «шевроле»:
— Позвони домой часов в шесть. Если не застанешь, то на сотовый.
— За травку тысяча песо, — напомнил Армандо, выходя из машины. — Когда сможешь.
Он аккуратно захлопнул дверцу, наклонился к окошку и показал два больших пальца — пожелал Хоакину удачи. Потом повернул на 12-ю улицу — к небоскребам «Джемини-2» (гордость Гватемалы, копии нью-йоркских башен-близнецов), где находилась приемная его старого школьного приятеля, ныне очень влиятельного адвоката. Он вошел в лифт (тот самый, в котором за несколько лет до того президент одной мошеннической компании убил своего непокладистого компаньона), и на него нахлынули воспоминания. Франко Вайина, тот знаменитый адвокат, к которому он шел в пентхаус «Джемини-2» (что бы там ни говорили пуристы, это все-таки не мансарда), был когда-то жуликоватым парнишкой, собиравшим со своих доверчивых товарищей деньги на форму для футбольной команды (никогда не существовавшей) и облагавшим данью маленьких и слабых за то, что защищал их от обидчиков в школьном автобусе. Этот пройдоха за довольно скромное денежное вознаграждение выкупил у испытывавшего материальные затруднения преподавателя варианты годовых экзаменационных работ, а потом с колоссальной выгодой для себя перепродал нерадивым одноклассникам. Ну что еще… К тридцати годам он уже сколотил себе состояньице и пользовался большим авторитетом среди своих друзей-миллионеров. Все они обожали риск, с которым связан любой из способов молниеносного обогащения в такой стране, как Гватемала, — начиная с уклонения от налогов и подкупа чиновников и кончая торговлей детьми и наркотиками. Сейчас он принадлежал к высшим кругам общества, коллекционировал спортивные автомобили, пристрастился к авиации (приобрел в личное пользование небольшой самолет и вертолет) и к хорошеньким девушкам. Дорогие, очень дорогие пристрастия.
У него был просторный, залитый светом кабинет, обстановку которого можно было назвать скорее строгой, чем роскошной. У секретарши (дамы лет пятидесяти, очень серьезной, с прямой спиной и большим чувством собственного достоинства) была такая прическа, которые носили лет тридцать тому назад. Грязную работу местного значения выполняла явно не она.
Франко Вайина с отвращением протянул Армандо бледную и очень ухоженную ручку. При этом он широко улыбнулся:
