Кормак Маккарти - Поминки по Сьюзан
При его появлении сбежались заполошно чирикающие цыплята. Он махнул на них ведром и рассмеялся, когда они в ужасе бросились врассыпную. Проходя мимо поленниц, с удовлетворением отметил, что почти все дрова нарублены и уложены в идеальном порядке меж забитых в землю колышками. Перевязанная веревкой поленница, полная треугольных желтых сосновых дров. Сам воздух казался вязким и плотным. Дойдя до амбара (а точнее, небольшого сарая из посеревших от погоды досок), он снял с гвоздя кожаный фартук и вошел внутрь, шумно и тепло приветствуя удивленную корову.
Каждый день силы природы накрывали лесную почву толстым одеялом из свалявшихся коричневых листьев, сорванных с полуобнаженных деревьев. Достаточно листья дарили тень лесным склонам и холмам. Теперь они вернулись в землю, чтобы сгнить и помочь выжить своим еще не существующим потомкам. Достаточно, листья.
Шел год 1834, и то был добрый год. Стояла осень, и то было хорошее время года.
В скалистой лесной долине разыгралась маленькая трагедия… Лиса, припав к земле (даже осторожные лисицы шуршат хрустящими листьями), спугнула юркого полосатого бурундука из норки в кучке камней. Она набросилась на жертву, но прежде, чем острые зубки вонзились в пушистую добычу, тот ускользнул меж ее лап… Лиса тут же развернулась и снова отчаянно прыгнула, и на сей раз поймала бурундука передними лапами. Она осторожно опустила мордочку к добыче, чтобы довершить дело. Раскрыла пасть и ослабила хватку, но бурундук оказался слишком быстр. И зубы звонко щелкнули в морозном воздухе.
А бурундук золотисто-коричневой молнией сверкнул к трещине в скале. Как только зверек оказался в безопасности, лиса, благодаря ловкости и удаче, тут же вновь его прижала. Но расщелина оказалась слишком узкой, и хищница не могла просунуть в нее лапку. А бурундук продолжал ввинчиваться внутрь, вопреки всем стараниям лисы, и скоро забрался так глубоко, что та никак не могла его выковырять. Она попыталась просунуть узкую морду в трещину, и, почувствовав теплого бурундука всего в паре дюймов от ее носа, заскулила, как щенок. Она царапала и кусала бурундука, пока его окровавленное тельце не перестало подавать признаков жизни, шумно вдохнула и с отчаянным тявканьем бросилась вон по шуршащим листьям, оставив зверька на растерзание хищникам поменьше.
Становилось слишком холодно, чтобы гулять с любимой на улице. (Стоял октябрь, и долина окуталась белым сиянием от косых лучей встающего солнца). Хорошая погода для охоты, и по лесу время от времени далеко разносился треск винтовок и глухой грохот охотничьих ружей. Но слишком холодно для ухаживаний на улице. Сьюзан и парень частенько посиживали в передней комнате у нее дома и беседовали с ее родителями и братьями. Братья относились к нему неплохо, но всегда посмеивались, и парень чрезвычайно смущался.
Иногда все отправлялись спать, и они оставались вдвоем, пока для парня не наступала пора возвращаться домой. В такие моменты он был смущен сильней, нежели когда в комнате сидела вся ее семья.
Он говорит: «Ну, Сьюзан, мне, пожалуй, пора». А она отвечает: «Ой, не уходи пока, еще совсем не поздно». А он отвечает: «Ну, мне правда скоро уходить», и глядит на нее исподлобья, пока она не опускает голову, смущенно улыбаясь, а он, неловко наклонившись, целует ее в щечку. Она бросает быстрый взгляд, едва заметный, а он обнимает ее за плечи и целует в губы. Никогда он не чувствовал ничего мягче, теплее и слаще. Он еще немного обнимает ее, ничего не говоря, но это оттого, что у него перехватывает дыхание, и потому он не доверяет своему голосу. Спустя пару минут она поднимает голову, смотрит на него, как ему кажется, слишком смело, и спрашивает, увидятся ли они завтра, или приедет ли он в Арвуд в субботу вечером, или еще что-нибудь, а он отвечаеь, что обязательно постарается, целует ее в щеку и бормочет, что ему уже пора, резко выпрямляется, стоит твердо, даже навытяжку, а потом пересекает комнату и забирает пальто.
В дверях она дарит ему поцелуй, полный смысла, и он выпадает в морозную ночь и бежит изо всех сил домой. А звезды говорили, что завтра ночью они опять встретятся.
Сьюзан стоит в дверях, пока он не исчезает из виду, тихо дыша и представляя, что она еще в его объятьях.
А потом идет к себе, освещая путь лампой, смотрится в зеркало и гадает, почему он считает ее такой красавицей.
Быстро раздевшись в холодной комнате, она бросается под одеяло. Завтра вечером они вновь увидятся.
Звезды вернулись; но блеск их побледнел — ведь не было уже на земле той красоты, что могла их отразить. В соленом же море его глаз они плыли размытые и мутные. То был 1834 год, октябрь.
Как она умерла? Немой камень не дает ответа.
Тогда было немало причин для смерти.
В Уэсе заволновалось море любви и жалости. Слезы текли одна за другой по щекам. Он заключил в объятия надгробный камень и зарыдал о забытой Сьюзан, о всех забытых Сьюзан, о всех людях; таких прекрасных, таких жалких, таких забытых, умерших в безвестности и неоплаканных.
Потом Уэс приподнялся, опустошенный — у него кончились слезы. Поднял винтовку и направился домой. Задули ветра. Под ноги бросилась горстка сухих листьев, закружилась и опала на землю, затем вновь дико взметнулись по солнечному коридору леса, заскакала на ветру, в танце, похожем на жизнь.
Уэс улыбнулся. Уставшие листья со вздохом опадали с ветвей.
Достаточно, листья.
Он улыбнулся и двинулся домой, возвышаясь даже над самими высокими деревьями.
