Отто Вальтер - Немой. Фотограф Турель
Непроясненности прошлого и будущего соответствует непроявленность отношений между героями. В тесноте барака, в каждодневном совместном труде они как будто бы досконально изучили друг друга. Известно, как каждый расшнуровывает башмак и кто чем занимается после обеда. Но откуда тогда странное чувство одиночества, не отпускающее ни одного из тринадцати? «Ничто больше не связывает тебя с этой длинной комнатой и теми, кто в ней спит».
Отто Вальтер делит повествование на двенадцать глав по числу ночей, проведенных Немым в строительном бараке. В бессонные ночи Немой вспоминает прошлое и мучается жаждой понимания, любовью, обидой, ненавистью к не узнающему его отцу. Кроме ночей, в книге описаны и двенадцать рабочих дней строительной группы — описаны, надо сказать, с замечательным знанием дела, напоминающим «техническую» информативность романов американца Артура Хейли. (Потом в «Фотографе Туреле» Вальтером с той же профессиональной точностью будет описано ремесло фотографа.)
Но писатель добивается не просто достоверности. Если бы это было только так, произведение Отто Ф. Вальтера можно было бы, пожалуй, назвать словом, оставшимся нам от 20-х годов, — «производственный роман», роман об условиях труда швейцарских рабочих. Но такая характеристика этой книги и недостаточна, и бедна. Действительной темой и внутренним смыслом романа, а вместе с тем и всего творчества Вальтера является выяснение возможностей человека в его отношениях с окружающим миром — проблема человека как существа общественного.
Кроме разбивки на главы, в тексте есть еще один принцип деления. Рассказчик как будто становится за спиной у своих персонажей. Каждый из тринадцати героев оказывается попеременно втянутым в диалог с рассказчиком. И каждый раз перед читателем будто распахивается целый мир. Своим контактом с героями автор как бы демонстрирует меру возможного взаимопонимания между людьми. Он показывает, какая напряженная, сложная жизнь могла бы открыться в каждом человеке. Но между самими героями контакты поверхностны, а часто мнимы.
Какие мысли бродят в голове молчаливого Керера, когда угасает очаг в кухне? Как может проявить себя по отношению к окружающим «здоровенный бандюга» Брайтенштайн, никого особо не замечающий и желающий лишь получить свое удовольствие? А тихий Гайм, член методистской общины, читающий по вечерам, шевеля губами, свои обычные пять страниц из священных текстов? В самом ли деле полон он доброты и милосердия к людям? Что вообще скрыто за налаженным порядком этой тяжелой жизни, в которой теперь уже вряд ли может случиться что-нибудь неординарное? (Работы должны быть свернуты ввиду приближения зимы.)
Все течет с такой же размеренностью, как и в других не столь отдаленных от общей жизни уголках страны. Героям как будто бы предстоит расстаться полузнакомыми не только друг с другом — с самими собой.
Здесь необходимо сделать отступление, чтобы прояснить далеко не прямые, но вполне ощутимые связи нарисованной Вальтером картины с общешвейцарской ситуацией.
Существование маленькой Швейцарии как будто на редкость стабильно. До сих пор не преодолено отчуждение между четырьмя языковыми регионами — немецкой, французской, итальянской и ретороманской Швейцарией. (В романе Вальтера «Фотограф Турель» герой будет часто пересекать языковую границу, неожиданно оказываясь в зоне господства французского языка.) По традиции сохраняется автономия каждого из двадцати двух кантонов. Буржуазная демократия отмечена чертами патриархальности: местная кантональная власть еще не стала здесь анонимной, в ее решениях принимает участие значительная часть населения. Однако также не подлежат сомнению узость и консерватизм этой жизни. Большинство населения стремится, по свидетельству Макса Фриша, сохранить положение вещей таким, каково оно есть. Настоящее видится в качестве будущего. Жить в Швейцарии, несомненно, удобнее, чем во многих других беспокойных уголках мира. Правда, в годы войны фашистская идеология легко проникала через швейцарско-германскую границу, а многие крупные военные фирмы работали тогда на Гитлера.
И все же история не поставила население Швейцарии перед всеобщим испытанием, которое позволило бы каждому узнать свою настоящую цену. Социальные потенции народа остались невыявленными.
Швейцарская литература последних десятилетий занята своего рода рентгеноскопией. Выясняя возможности современника, она стремится проникнуть за покров ровного течения жизни.
Можно писать о некоторых внешне ощутимых противоречиях, например, о нищете (кстати, не столь уж характерной для Швейцарии). Можно задумываться о высоком уровне преступности. (Среди многих других произведений швейцарской литературы последних лет этой проблеме посвящен, например, переведенный у нас роман Фридриха Дюрренматта «Обещание».)
Однако можно устремляться и вглубь. К общественным следствиям «личных» поступков, пока не проявившимся в полной мере в самой жизни. К социальным потенциям «частного» человека.
Чтобы выполнить эту задачу, многие швейцарские писатели пользуются сегодня средствами условной художественной конструкции. В искусственно сконструированных обстоятельствах, в условиях «чистого опыта», яснее проявляются некоторые потаенные тенденции современной швейцарской действительности.
Отто Ф. Вальтер, несомненно, стремится к тем же целям, но избирает для этого свои особые художественные средства.
Тот, кто помнит новеллу Фр. Дюрренматта «Авария», заметит сходство описанной в ней ситуации с одной из последних сцен романа «Немой». И там и здесь перед нами импровизированный суд, неожиданно приводящий к трагическим результатам. «Камерное» и не совсем всерьез задуманное испытание приоткрывает в людях склонности, имеющие далеко не только сиюминутные следствия: на какой-то неизведанной глубине испытанию подвергается общественное сознание человека. Не случайно сцена суда в бараке выделена в общем ходе романа уже внезапно сменившимся ритмом, как будто спешащим теперь к важному итогу. Напряженный, отрывистый ритм не изменится вплоть до самого конца, ибо до конца главные герои будут действовать на пределе своих возможностей. Новоиспеченный судья водрузит на голову шляпу вверх дном — и люди вдруг начнут поступать тоже не совсем привычно. Все получит неожиданную значительность, и смех судьи прозвучит «как пулеметная очередь в спину».
И все же в отличие от Дюрренматта обобщение не доведено у Вальтера до степени гротеска. Чрезвычайно важными для него остаются конкретность быта и неповторимость каждого человека, как и неповторимость того уголка горной Швейцарии, который он избрал местом действия своих произведений. Да и роль этой сцены в романе не сводится, как у Дюрренматта, к сатирическому разоблачению (сатирическими по преимуществу будут два следующих романа Вальтера). Провоцирующая ситуация дознания выявляет не только безудержную и самодовольную жестокость (Брайтенштайн, Муральт); не только неожиданный фанатизм («Мы хотим справедливости. Мы хотим справедливости», — лихорадочно, с расширенными зрачками твердит обычно тихий, как мышь, Гайм). Она обнаруживает не одну лишь озлобленность, в результате которой на смертельный риск «в наказание» посылают ни в чем не повинного человека (в иных условиях — в кризисных политических обстоятельствах — жертв могло бы быть и гораздо больше). Та же ситуация показывает еще и способность людей к солидарности и героической самоотверженности.
Разные характеры, разные «миры» героев как будто погружены в романе в стихию особой душевной чистоты и всепонимающей строгости, исходящей от самого молодого среди них — Немого. Это в его мире так остро ощутимы запахи осеннего леса. Это он не принимает жестокости не только к человеку, но и к зверю. Ненавязчивый и работящий парень относится с глубоким пониманием к людям. Немой, он ни о чем не спрашивает и не говорит о себе — он слушает.
Во всех романах Отто Ф. Вальтера особое значение придано языку как средству общения между людьми, как способу взаимопонимания и объединения. Может быть, чтобы подчеркнуть это значение, героем романа и сделан немой — человек, обреченный на муку безъязыкости, лишенный естественного права быть услышанным и понятым. «Довольно одного-единственного слова, — вдруг чувствует Лотар Ферро, — и огромное расстояние между ним и этим человеком, его отцом, исчезнет…»
В первом романе О. Ф. Вальтера именно Немой пробуждает в людях в конечном счете способность выйти из скорлупы замкнутого эгоистического существования. Но как часто, констатирует писатель, слово разъединяет, а не объединяет людей; как часто оно, подобно ровному ходу обыденной жизни, прикрывает озлобленность и отчужденность; как часто люди пользуются словами, чтобы утвердить свою якобы единственно правомочную точку зрения, чтобы узурпировать правду.
