Уильям Шекспир - Лукреция
"Позор и стыд!" "Лишь если все узнают!" "Как мерзко!" "Но в любви не скрыто зла!" "Любовь жена с супругом разделяет!" "Ну что ж, а мне бы отказать могла!" Нет, сила воли разум прочь смела! Тот, кто морали прописной страшится, И пугала боялся 6м, как птица!"
Так спор бесстыдный меж собой вели Лед совести с пылающею волей... Но прочь все мысли светлые ушли, А черный замысел наглел все боле, Став палачом добра, и в этой роли Так далеко в нем мастерство зашло, Что в добродетель превратилось зло.
Он молвил: "Руку нежно мне сжимая, Она тревожный устремила взор, Как если бы в глазах моих читая Судьбе супруга грозный приговор, Ее румянец, скрытый до сих пор, Был розами на полотне сначала, Потом лицо белее ткани стало.
Затрепетала тонкая рука, Как будто мне свой страх передавала... И ей взгрустнулось, кажется, слегка... Но вот, что муж здоров, она узнала, И радость так в улыбке заблистала, Что, если бы Нарцисс гостил у ней, Пожалуй, не упал бы он в ручей.
Но для чего ищу я оправданье? Немеет в мире все пред красотой... Волнуют робких мелкие дерзанья, В пугливом сердце - тина и застой? Любовь - мой вождь, любовь - властитель мой! Когда развернуты ее знамена, И трус рванется в первые колонны.
Прочь, детский страх! Сомненья, прочь от нас! Морщинам, седине приличен разум! Отныне сердце в грозной власти глаз... Пусть мудрость смотрит осторожным глазом. А я предамся юности проказам: Цель - красота, страсть - у руля, и в путь! И кто здесь побоится утонуть?"
Как сорняками глушится пшеница, Так вожделенье заглушает страх... Прислушиваясь, он вперед стремится С надеждой и сомнением в глазах. Но он совсем запутался в речах Двух этих спутников и в самом деле: То вдруг замрет, то снова рвется к цели.
Ее небесный облик перед ним, Но рядом с ней он видит Коллатина... Взгляд на нее - и вновь он одержим, Взгляд на него - и вновь душа невинна, И нет о вожделенье и помина, Добру внимает сердце, хоть оно Пороком все-таки заражено.
Но снова силы гнусные храбрятся, Им по сердцу его веселый пыл... Как из минут часы и дни родятся, Так их поток в нем ум заполонил И лестью подлой голову вскружил. Подхлестнутый безумством и гордыней, К Лукреции отправился Тарквиний!
Опочивальню сторожат замки! Но взломаны они его рукою... И вот, замками встреченный в штыки, Крадется вор, не ведая покоя. Скрежещет в двери что-то там такое, И хищно в темноте визжит хорек, И трус не слышит под собою ног.
Все двери с неохотой уступают, А ветер в щелях воет перед ним И факел поминутно задувает, Тарквинию в лицо бросая дым И путь окутав облаком густым. Но в сердце тлеет жгучее желанье, Вновь разжигая факел от дыханья.
Лукреции перчатку на полу Он при неверном свете замечает И, с тростника схватив ее, иглу Под ноготь неожиданно вонзает... Игла как будто бы предупреждает: "Шутить со мной нельзя! Ступай назад! Здесь даже вещи честь ее хранят!"
Препятствия злодея не смущают, Им даже смысл он придает иной: Дверь, ветер и перчатку он считает Лишь испытаньем, посланным судьбой, Иль гирями, которые порой Ход стрелок тормозят на циферблате, Ведя минуты медленно к расплате.
"Ну что ж, - он мыслит, - эта цепь преград Как в дни весны последние морозы... Они сильней о радости твердят, И птицы звонче свищут в эти грозы. Борьба за клад всегда таит угрозы: Пираты, скалы, мели, ураган Все в океане встретит капитан".
Он к двери спальни медленно подходит, За нею скрыт блаженства рай земной... Он от задвижки взора не отводит Преграды между злом и красотой. Почти кощунствует безумец мой: Он начинает небесам молиться, Чтоб помогли они греху свершиться.
Но вдруг молитву дерзкую прервав (В которой он просил благие силы Ему помочь, блаженством увенчав, И чтобы все благополучно было), Опомнился: "Ну как ты глуп, мой милый! Твою мольбу отбросит небо прочь... Нет, не захочет мне оно помочь!
Любовь, Удача - будьте мне богами! Решимость закаляет волю мне... Ведь мысль, не подкрепленная делами, Мелькнув, растает дымкой в тишине. Так тает страха лед в любви огне... Луна зашла, туманы и затменья Позор мой скроют после наслажденья".
Рукой преступной он рванул замок И в дверь йогой ударил дерзновенно... Сова близка, голубки сон глубок, Предательством здесь пахнет и изменой! От змей мы удираем прочь мгновенно... Но спит она, и страх неведом ей, Безгрешной жертве яростных страстей.
И, крадучись, он в комнату вступает И видит белоснежную постель... Но занавес Лукрецию скрывает. Глаза горят - злодей приметил цель, А сердце, словно в нем бушует хмель, Дает рукам тотчас же приказанье: Снять облако, открыв луны сиянье.
Как огненное солнце иногда, Прорвав туман, нам взоры ослепляет, Так и его глаза, взглянув туда, Где высший свет властительно сияет, То жмурятся, то без конца мигают... Виной тут свет, а может быть, и стыд, Но взор еще ресницами прикрыт.
Томились бы глаза его в темнице. Тогда 6 они не причинили зла, Тогда бы с мужем счастьем насладиться Лукреция невинная могла... Но их в плену недолго держит мгла, И губит взгляд зловещий вожделенья И жизнь и счастье ей в одно мгновенье.
Румянец щек над белою рукой... Подушка тоже жаждет поцелуя. И, с двух сторон ее обняв собой, Она в тиши блаженствует, ликуя... Лукреция лежит, не протестуя; Как символ добродетели, она Во власть глазам бесстыдным отдана.
Как маргаритка на траве в апреле, Над пеленой зеленых покрывал Ее рука откинута с постели: Алмазный пот на белизне сверкал. Но свет в глазах у спящей не играл, И, как цветы, во тьме они дремали И утреннего солнца ожидали.
Сплелось с дыханьем золото волос, Так скромность с озорством в плутовке слиты... Ликует жизнь над пеленою слез, Хоть дымкой смерти жизни все обвиты... Но здесь, во сне, все это было скрыто, И здесь, друг к другу злобы не тая, И жизнь и смерть предстали как друзья.
Два полушария слоновой кости, Никем не покоренные миры, Не зная власти никакого гостя, Лишь мужу отдавали все дары... Тарквиний входит вновь в азарт игры: Теперь, как узурпатор разъяренный, Он свергнуть хочет властелина с трона.
Все наблюдая, примечая вмиг, Он вновь и вновь желаньем загорался... Томился тем, что счастья не достиг, Но все-таки покуда не сдавался И с негой бесконечной любовался Под нежной кожей жилок синевой, Кораллом губ и шеи белизной.
Как лев играет с жертвою в пустыне И не спешит терзать добычу он, Так медлит нерешительный Тарквиний, Как будто пыл глазами утолен. Он совершенно, впрочем, не смирен И вздох желанья подавить не в силах... И снова кровь неистовствует в жилах.
Как яростных наемников орда Злодейски грабит мирное селенье, Насилует и губит иногда Детей и матерей без сожаленья, Так рвется кровь злодея в наступленье, А сердце гул тревоги захлестнул, Оно войска толкает на разгул.
И сердце будит взоры барабаном, А взоры отдают руке приказ, И дерзкая рука за талисманом В атаку устремляется тотчас На грудь, открытую для жадных глаз... И кровь ушла сквозь жилки голубые, И побледнели башенки пустые.
Кровь хлынула в таинственный покой, Где госпожа властительная дремлет, Напомнить об осаде роковой: И вот уж сердце тайный страх объемлет, Открыв глаза, она с тревогой внемлет, Встречает, взор беду со всех сторон: Он факелом чадящим ослеплен.
Бывает так, что женщина кошмаром Во тьме ночной от снов пробуждена: Ей призраки почудились, недаром Трепещет от волнения она... О ужас беспредельный! Так полна Лукреция и страха и печали: Пред ней живые призраки предстали.
Она дрожит, вся с головы до ног, От страха, как подстреленная птица... Видений фантастических поток Пред ней в тумане пенится и мчится: Он лишь в уме расстроенном родится! Непослушаньем глаз ум разъярен, И тайный ужас в них вселяет он.
Уже рука на грудь белее снега Легла, как разрушительный таран, И сердце, утомленное от бега, Уже на грани гибели от ран... Злодей готовит штурма ураган: Не жалость в нем, а яростное пламя... Прорвался враг, и город взят войсками!
Сперва язык трубою громовой Противника зовет к переговорам, Но бледный лик над простынь белизной Ответствует презреньем и укором... Молчит Тарквиний, он не склонен к спорам! Она упорствует: "Как он посмел? И в чем источник этих страшных дел?"
Он отвечает: "Твой румянец алый! Ведь даже лилия пред ним бледна И роза от досады запылала... Лишь в нем и заключается вина! Моя душа решимости полна Взять замок твой! Сама ты виновата, Что предали тебя твои солдаты!
Но ты меня напрасно не кляни: Здесь красота расставила капканы... Тебя во власть мае отдали они, Чтоб мог я наслаждаться невозбранно. Я к цели шел с могуществом титана: Хоть разум вожделенье сжег дотла, Но вновь желанье красота зажгла!
Я знаю, что меня подстерегает, Я знаю, что шипы - защита роз, Что пчелы жалом мед свой охраняют... И без сравнений ясен тут вопрос. Но я горю, я не боюсь угроз. Желанье жжет - подобно всем влюбленным, Оно не повинуется законам!
Я в глубине души уже постиг То зло, тот стыд, ту скорбь, где я виною, Но зов любви всевластен и велик, Желанье к цели ринулось стрелою... Пусть слезы взор мне застилают мглою. Пусть ждут меня презренье и вражда Я сам стремлюсь туда, где ждет беда!"
