Мария Романушко - В свете старого софита
Что же мне остаётся?… Ну, не так уж и мало. Прежде всего – каждый день, по мере своих сил, совершать восхождения на свои любимые горы. А, иначе, зачем они так призывно сверкают снежными вершинами?…
А в часы раздумий – бродить по берегу океана памяти, неутомимо зарисовывая меняющуюся линию побережья… (Мне с детства хотелось быть художником.)
* * *
Но когда-нибудь… когда-нибудь я вновь соединюсь со всем, что было отнято у меня океаном… когда-нибудь… – когда я сама стану каплей океана…
Я не знаю
Я не знаю, для кого я пишу свои книги.
Да и может ли об этом знать цветок, цветущий посреди безлюдного острова?…
А вдруг – никто его и не сорвёт? Даже и не увидит… И не ощутит его аромата.
А вдруг – никто их и не прочтёт, мои книги? А кто-то прочтёт – да не поймёт. Не поймёт самого главного. И скажет: ты всё про то же. Хотя ты об этом уже писала тысячу раз!
И он будет прав.
Я всё про то же…
Зачем мне это надо – не знаю.
Просто я этим живу. Дышу. Пишу – дышу – живу.
Хотя писание физическое происходит очень редко. Но в голове (и там – ещё глубже) это происходит постоянно. Даже когда сплю. Хотя сплю я совсем мало.
Я ни для кого не стараюсь. И никому не хочу ничего доказать. Или чем-то удивить. Я не хочу кем-то или чем-то казаться. Мне это совершенно не нужно. И не интересно.
Я никогда не писала для денег. Или для славы. Хотя эта дорожка была передо мной открыта. Как перед каждым пишущим. Но я по ней не пошла. Не захотелось. Ясно увиделось: пойди я по ней – и очень скоро это буду уже не я. И слова на бумаге – будут уже не мои. Для денег, или для славы – но не для Бога.
* * *
…Но, сказав грустные слова: «Может, мои книги никто и не прочтёт», – я сказала абсолютную неправду. Точнее так: я имела в виду других людей, иных – тех, с континента…
Говоря так, я не имела в виду моих дорогих и любимых – мужа, сына, дочь. Вот они – мои читатели, пониматели, ценители. И пишу я, прежде всего, для них, конечно. Им я посвящаю свои книги, им я дарю свою любовь, свои воспоминания, свои мысли – как дарят цветы: берите! это – вам! я вас люблю!
…Хотя когда-то я надеялась на то, что мои книги попадут на Большую Землю. И, благодаря им, что-то там изменится – станет меньше зла и больше любви. И люди будут более внимательно и нежно относиться друг к другу, и чаще говорить друг другу добрые слова. И взрослые научатся понимать своих детей. И будут их беречь.
Но пока этого не случилось. Пока Большая Земля не принимает меня. Там у людей совершенно другие ценности и интересы. Пока…
И всё же… порой… (каждый раз это так неожиданно и радостно!) вдруг – на моём острове оказывается человек с Большой Земли! Случается – доселе мне не знакомый.
Как они доплывают до моего острова?… Ну, кто как. Кто-то на вёсельной лодочке, кто-то на плоту, а кто-то и вплавь… Но все при этом говорят, что добраться до острова было легко, несмотря на его удалённость от континента. И вот что самое удивительное: все, как один, утверждают, что помогли им доплыть… мои книги! Ведь там много ясных ориентиров: как плыть, и куда.
Ах, это всё Ветры Судьбы!… Ветры Судьбы порой проносятся над нашей планетой, над моим островом и, подхватив на свои крылья мои книги, уносят их на континент…
Ну, ещё мои любимые – муж и наши непоседливые дети – помогают моим книгам покинуть остров и найти Неожиданного Адресата.
Слова мои распыляются по свету, как цветочная пыльца…
А самое радостное то, что среди посетивших мой остров много детей. Маленьких. И подросших. А порой, вроде, совсем взрослых. Но это только с виду. Они все очень разные, эти дети: грустные – и смешливые, молчаливые – и говоруны. Но чем-то они все похожи друг на друга. У них удивительные глаза – умные, полные света и надежды… Такие же прекрасные глаза у моих родных детей. И мне кажется, что все они, все-все – МОИ дети. Я их люблю. Мне хотелось бы, чтобы все они постоянно жили на моём острове. Чтобы нам не разлучаться. Чтобы дни и ночи напролёт, всем вместе, заниматься самым разным творчеством (на моём острове столько возможностей для этого!) и говорить о самых важных вещах. О любви. О вере. О смысле жизни.
И всё же это не мои дети.
И кто-то, погостив недолго, уплывает навсегда.
А кто-то возвращается вновь и вновь…
На них – моя надежда.
Надежда на то, что они будут любить своих будущих детей, будут их беречь и при этом не лишать их свободы, будут жить радостно и говорить друг другу добрые слова…
* * *
…Когда я оглядываюсь на свою жизнь (а на неё уже можно оглянуться, ведь почти вся дорога пройдена), я с удивлением обнаруживаю, что всю жизнь мечтала только об одном. И стремилась к этому одному. И ценила только это одно. И училась этому одному. (И продолжаю этому учиться.) И страдала только из-за этого одного. И писала только об этом одном. И продолжаю об этом писать.
О любви
Собственно, писательство для меня и есть – вечное и ежечасное признание в любви. Тем, кого я люблю. И самой жизни, конечно. И – Богу, который это всё так удивительно задумал и раскрутил… Вселенную моей жизни.
* * *
Сколько себя помню, мне всегда (порой даже неосознанно) хотелось оставаться собой. Быть собой. Даже в навязанных обстоятельствах. Даже когда приходилось играть чужую роль. (К сожалению, такое случалось. Не часто, но…)
Почувствовать, понять, кем тебя задумал Господь. И быть этим – задуманным. Вот и всё.
В сущности, всё очень просто. И так трудно!…
Наверное, вся моя жизнь (и все мои книги) – это путь к себе.
С Божьей помощью, конечно.
А так как в своей сердцевине я ощущаю только любовь (одну лишь любовь – без каких-либо примесей), то к ней я всю жизнь и стремлюсь. Её и ищу. Ей учусь. О ней и тоскую. О ней и горюю. О ней и пишу.
К себе настоящей – к любви истинной – к Богу мудрому и милосердному.
К вечной жизни. Которая возможна ещё тут, на земле. В какие-то лучшие мгновения…
* * *
Из всех жизненных благ я более всего ценю свободу.
Свободу быть собой. И делать своё дело, для которого ты призван в этот мир.
Свобода – это единственная реальная, не умирающая ценность. Самое большое благо. Благо – от Бога.
Все же другие жизненные блага – это тщета…
* * *
…А книгу своей жизни лучше всего писать на маленьком острове.
В одиночестве.
И любить тех, кого любишь, – лучше всего на острове.
В одиночестве.
Один на один с Богом.
Это называется – молитва.
Вот тебе, неведомый читатель, и ответ на твой не прозвучавший вопрос: о чём и зачем мои книги?
Это – молитвы о тех, кого я люблю.
А ещё – благодарения за те удивительные минуты жизни, которые дают возможность ощутить вкус вечности.
Если хочешь – давай помолимся вместе.
Ты – о своём, я – о своём.
Но где-то – высоко – наши молитвы встретятся.
И окажется, что они – об одном…
* * *
А ещё мои книги – о той волшебной цепочке жизненных событий, которую хотелось бы досмотреть до конца…
Это мой сын меня всегда так утешает и ободряет, когда я сильно о чём-то горюю:
«Надо досмотреть цепочку событий до конца», – говорит он.
Мудрые, спасительные слова.
ДА. НАДО ДОСМОТРЕТЬ ЦЕПОЧКУ СОБЫТИЙ ДО КОНЦА.
Надеюсь, что последним событием в этой цепочке будет – Встреча.
Со всеми, кого я люблю.
Но это произойдёт лишь тогда, когда я навсегда покину свой остров.
И сама стану каплей океана…
В СВЕТЕ СТАРОГО СОФИТА
Хотя я живу в огромном городе – всё равно я живу на острове.
Можно сказать, что мой остров – это моя крошечная квартирка на тринадцатом этаже. На северной московской окраине, где неподалёку, минут десять пешком, – тихий залив.
И когда я стою на берегу этого чудного залива, особенно когда закат… то мне кажется, что это и есть мой океан памяти. А побережье залива, живописно изрезанное, всё в таинственных бухтах и бухточках, – это и есть моё побережье памяти.
Но на самом деле мой остров – у меня внутри. В моём сердце. И мой океан – тоже внутри. Это – моя память. Моя любящая память, которая не хочет ничего и никого забывать.
…И вот я стою на берегу нашего маленькие залива. И – одновременно – на берегу своего бескрайнего океана, невидимого никому, кроме меня. Осень, октябрь, на берегу ни души, только я одна, и солнце заваливается за горизонт, и золотая дорожка света бежит по воде – прямо ко мне… А к кому ж ей ещё бежать, если на берегу только я? Этот золотистый широкий луч похож на луч циркового софита… и мне вспоминается мой старенький софит, маленький и допотопный, с кремневыми углями, которые ярко и быстро сгорали…
