Александр Дюма - Адская бездна. Бог располагает
Самуил ошеломленно уставился на него.
– Итак, Самуил, давай поделимся по-братски и выпьем вместе за здоровье той, что дорога нам обоим, – за здоровье Фредерики!
– Но, – возразил Самуил, – ты же сам сказал, что хочешь выпить все, и это для тебя не слишком много?
– А вот ты говорил, что половины вполне хватит.
– Ба! – сказал Самуил. – Мое минутное волнение уже прошло. И потом, когда Трое появятся здесь, уж будь покоен, мне ничего не понадобится пить: вся моя энергия сама вернется ко мне. Перед лицом опасности я стоек и готов ко всему, можешь на меня положиться.
– Так ты отказываешься? – холодно спросил Юлиус.
Самуил в свою очередь пристально всмотрелся в его лицо.
– Ах, черт возьми, – сказал он, – ты что, тоже мне не доверяешь?
– Возможно! – проронил Юлиус, в третий раз за время разговора повторяя тот же ответ.
Самуил гневно выпрямился.
Юлиус встал с места, и было мгновение, когда их взгляды сверкнули и скрестились, словно две шпаги.
Затем вдруг Самуил, то ли потому, что в этом поединке нервов его мрачная и могучая натура жаждала любой ценой взять верх, то ли благодаря некоей внезапной идее, его осенившей, то ли просто потому, что Юлиус ошибся в своих подозрениях, – так или иначе Самуил Гельб принял решение: он взял кубок и отпил из него половину.
И протянул кубок Юлиусу.
– Теперь твоя очередь, – сказал он. – Сам видишь, какова цена твоим подозрениям!
Юлиус взял чашу.
– За здоровье Фредерики! – провозгласил он. – Пусть она надолго переживет нас!
С этими словами он осушил кубок до дна.
В этот миг послышался звон колокольчика.
– А вот и наши долгожданные, – промолвил Самуил. – Они точны.
Почти тотчас дверь, ведущая на нижнюю лестницу, отворилась.
Вошли двое: фигуры их были скрыты плащами, а лица – масками.
LXIII
Мертвый хватает живого
Вокруг стола было всего три кресла, одно из которых располагалось выше прочих.
Двое в масках сели на те кресла, что были ниже.
Казалось, их не удивило присутствие Юлиуса, хотя Самуил не предупредил их, что придет не один.
Самуил с беспокойством поглядывал на третье кресло.
– Вы пришли только вдвоем? – спросил он. – Я надеялся, что верховный предводитель явится сюда вместе с вами. Так что же, он не придет?
– Дело высочайшей важности помешало ему явиться, – отвечал один из людей в масках. – Но где мы, там присутствует и он. Говори так, как если бы мы были здесь все трое. Верховный предводитель – хотя это не я и не мой спутник, – услышит твои слова в точности, все до одного, и все твои мысли откроются ему.
– Что ж, – сказал Юлиус, – раз это кресло свободно, я займу его.
И он преспокойно уселся на самое высокое кресло.
Самуил посмотрел на него с изумлением. Он ждал, что могущественные и досточтимые персоны, стоящие во главе Союза, оскорбятся дерзостью незнакомца, который в их присутствии осмелился сесть, вот так возвышаясь над ними.
Но предводители Тугендбунда не выказали ни возмущения, ни удивления, как будто в поступке Юлиуса не было ничего особенного, и повернулись к Самуилу, жестом предложив ему говорить.
Он заколебался.
Во-первых, то, о чем ему предстояло объявить, было в достаточной мере щекотливо. Какого бы твердого закала ни был ваш характер, а все равно невозможно стать предателем без того, чтобы что-то в душе не воспротивилось, а в ушах не зазвучали голоса, изобличающие ваше бесчестье.
И потом, без верховного предводителя утрачивался главный смысл всего дела. Двое оставшихся… настолько ли они важны, чтобы стоило труда их предавать?
Самуил обещал доставить голову Тугендбунда; если он всего-навсего отрубит две его руки, еще неизвестно, будет ли берлинский двор столь же признателен ему?
Впрочем, неважно: как только будут распознаны и взяты эти двое, через них, быть может, удастся добраться и до третьего. Даже если предположить, что они окажутся способны все снести, вытерпеть любые муки и все-таки не назвать его, вероятно, при них или у них в домах найдутся какие-либо бумаги, где есть его имя и откуда можно будет узнать о составе и строении Тугендбунда, что позволит правительству наконец-то наложить руку на гнездо заговора.
Следовательно, Самуил решил действовать так, как если бы на совещание явились все трое.
– Так что же, Самуил Гельб, – снова подал голос тот человек в маске, который уже говорил с ним вначале, – ты нас вызвал сюда для важного сообщения. Мы тебе полностью доверяем, и вот мы здесь. Теперь мы ждем, чтобы ты объяснился.
– И вы не спрашиваете, кто этот человек? – Самуил указал на графа фон Эбербаха.
– Этого человека привел сюда ты, – отвечал его собеседник. – Поэтому мы предполагаем, что ты в нем уверен и его присутствие необходимо в связи с тем сообщением, которое ты намерен нам сделать. Если ты его привел, это, видимо, значит, что он может выслушать все то, что ты скажешь нам. Говори же.
– Так вот… – начал Самуил. – Но позвольте мне прежде всего задать один необходимый вопрос: каковы ваши новые планы в связи с последней революцией во Франции?
Человек в маске покачал головой в знак отрицания.
– Мы пришли сюда, – напомнил он, – чтобы слушать, а не отвечать. У нас нет ни права, ни желания оповещать тебя об этом.
Самуил прикусил губу. Он видел теперь, чего на самом деле стоит это полное доверие к нему, о котором только что говорили предводители Союза.
Что ж! Тем лучше! Нанесенная обида избавляла его от последних остатков щепетильности. Он снова, уже далеко не впервые, отметил про себя, что ему нет смысла рассчитывать на этих людей, которые обращаются с ним так презрительно. И это после тридцати лет преданности, трудов и служения!
– Вы неверно истолковали мой вопрос, – возразил он. – У такого смиренного, ничтожного служителя, как я, не могло быть притязаний проникнуть в замыслы таинственных и неприступных сеньоров, предводительствующих нами. Я не спрашиваю ни о ваших планах, ни о том, какие пути к их осуществлению вы намерены избрать. Я только хотел бы знать, не отказались ли вы от борьбы за независимость. Мое любопытство ограничивается желанием узнать, все ли еще существует Тугендбунд.
– Почему бы ему не существовать? – спросил один из предводителей с заметным удивлением.
– И вы по-прежнему за свободу и против власти, за народ против королей?
– По-прежнему.
– И даже исход июльских событий, ловкое присвоение французскими буржуа завоеванной народом победы, все эти мучительные, кошмарные роды нации, которая в итоге принесла мертвое дитя, – все это вас не обескуражило?
– Само время ткет основу дела революции. Народ терпелив, ибо всегда верит в то, что грядущее принадлежит ему.
– Народ вечен, – сказал Самуил Гельб, – но каждый из нас смертен, и это дает ему право заботиться о настоящем. Так вот, исход июльской революции есть достаточно неоспоримое доказательство, что в наши дни у народовластия нет шансов овладеть миром. Следовательно, если не отречься от всего личного и не смириться с мыслью, что вся твоя жизнь только в грядущем благе человечества, позволительно искать иного пути, куда более прямо ведущего к власти.
– Выражайся яснее, Самуил Гельб, – отвечал человек в маске тоном, в котором удивление уже сменялось негодованием.
– Таким образом, – продолжал Самуил, – вопреки последствиям трех парижских дней, вопреки крушению Республики и провозглашению Луи Филиппа Первого королем французов вы продолжаете стоять на своем?
– Да.
– В ваших идеях ничего не изменилось, и в вашей деятельности тоже ничего не изменится?
– Ничего.
– Что ж! Я, человек, не похожий на вас, не настолько самодовольный, чтобы не придавать ни малейшего значения опыту, пригласил вас сюда, чтобы предложить вам – и я вам предлагаю именно это – отказаться от ваших идей, если же нет, я воспротивлюсь вашей деятельности.
– Ты?
– Да, я, Самуил Гельб, один из безвестных собратьев Союза, тот, для кого вы всегда были его господами и повелителями, покорный исполнитель ваших чрезвычайно высоких предначертаний, ничтожное орудие, которое вы никогда не соблаговолили бы поднять с земли, я встаю лицом к лицу с вами, какими бы всемогущими сеньорами и князьями вы ни были, и моей единоличной властью распускаю Тугендбунд.
Он говорил стоя, гордый, надменный, грозный.
Двое в масках пожали плечами.
– А, вы пожимаете плечами? – продолжал Самуил. – Вы не верите моим словам? Вы, перед кем все трепещут, не привыкли, чтобы с вами говорили подобным образом? Этот бедный безумец Самуил Гельб, в помрачении ума один ополчившийся на могущественное сообщество, внушает вам жалость? Но поединки – это по мне. Я вызываю на бой весь Тугендбунд. А для начала я захватил его предводителей и уж не выпущу их из рук.
И, обернувшись к графу фон Эбербаху, прибавил:
– Юлиус, подай сигнал.
Граф поднялся, подошел к стене и повернул вделанное в нее железное кольцо.
