Теодор Фонтане - Сесиль. Стина (сборник)
Глава четырнадцатая
Но им не суждено было обогнать авангард, так как у самой околицы, при въезде в деревню, Сесиль, которая первой подъехала к реке, обнаружила сидящую в траве даму-художницу.
И в самом деле, это была мадемуазель Роза, погруженная в работу за мольбертом, который она смастерила из трех подпорок для фасоли. Художница и новоприбывшие выразили искреннюю радость при виде друг друга. Роза вскочила с раскладного стула, бросила кисть в траву и протянула Сесиль освободившуюся правую руку, не выпуская, однако, палитры из левой руки.
– Добро пожаловать в Альтенбрак… Ах, ну как же, помню… Трое господ? Всего минуту назад. Конечно… господин полковник и этот любезный пожилой пенсионер. А третий… Да, кто был третий?
– Господин приват-доцент.
– Ну, ему бы лучше оставить в гостинице «Десять фунтов» свое занудство и самого себя в придачу. Но как же я рада снова видеть вас, сударыня. И вас, господин фон Гордон. Ах, в долине, на мой вкус, слишком пыльно, слишком много воскресных гостей. Лысая гора и Конское копыто нынче похожи на Темпельхоф[96] и Тиволи, пиво и снова пиво. А здесь первозданная природа. Вы только взгляните, сударыня, вон на ту корову в белых и коричневых пятнах. Что за славная скотинка, стоит и не шевелится, натурщица, да и только. Ей-богу, она все понимает и вместе со мной радуется вашему появлению.
Когда художница, наконец, замолчала, Сесиль, со своей стороны, задала ей несколько вопросов и попыталась, пользуясь случаем, взглянуть на этюд. Но Роза решительно этому воспротивилась.
– Нет, милостивая государыня, не будем снова заводить спор об искусстве. Вы приехали сюда совсем с другой целью, и я наперед знаю, с какою именно. Вас интересует наш старый брюзга, наставник, с его гнусавым басом, самодержец Альтенбрака и местный авторитет по вопросам разведения гольцов. Я столуюсь у него каждый день (он ведь хозяин пансиона), а он подсаживается ко мне, говорит любезности и даже предлагает меня удочерить. А я ему сказала, пусть он лучше на мне женится, я по-другому не согласна, желаю, дескать, стать хозяйкой замка на горе Роденштайн, короче говоря, Роденштайнершей, и целый день напролет бряцать связкой ключей.
– И вы живете у него в пансионе?
– Нет, предпочитаю этот конец деревни. Я живу вон там, третий дом отсюда, сразу за изгородью.
И она указала на хорошенький домик с палисадником, где росло несколько кустов крыжовника и буйно цвели вперемешку мак и порей. Однако на заборе сушились сети, а на старой липе висел серп.
– Завидую, – сказал Гордон. – Умеют же некоторые люди повсюду находить идиллию, а если не находят, то создают ее себе сами. Думаю, вы из этих счастливчиков.
– Я и сама иногда так думаю, но, должна признать, что моей личной заслуги в этом нет. Небеса возлагают на человека лишь посильное бремя, а мои плечи не созданы для трагедий.
Эта брошенная вскользь шутка, казалось, чем-то задела Сесиль. Во всяком случае, она поспешила прервать беседу.
– Это длинный разговор. И если господин фон Гордон и мадемуазель Роза начнут философствовать…
– … этому не будет конца.
Сесиль согласно кивнула и учтиво простилась.
– Au revoir[97].
Она повернула осла и, сопровождаемая Гордоном, выехала на широкую проезжую дорогу, где их поджидал в тени мальчик.
– Далеко еще до обители?
– Четверть часа.
– Вот и славно.
И они снова двинулись вперед.
И в самом деле, они тряслись на своих ослах еше четверть часа, так как дом, где обитал наставник, стоял на противоположном краю деревни. Но, хоть путь оказался долгим и Сесиль нуждалась в отдыхе, она ни словом не обмолвилась о своей усталости, потому что живописная деревенская улица чрезвычайно ее заинтересовала. Слева стояли дома и хижины, обрамленные садами, а справа, на другом берегу Боде, высилась поросшая лесом скала. На полянах паслись стада, и оттуда доносился звон колокольчиков и рокот реки, струящейся по гравийному руслу.
Так они проехали всю деревню, минуя мостки и мосты через Боде, до того места, где ее русло снова расширяется. Здесь мальчик указал на причудливую группу строений, вырубленных в скале на средней высоте, над которыми красовалась белая вывеска огромными буквами: «Странноприимный дом „У Роденштайна“».
– Наставник здесь живет.
Вот они и добрались.
И пока мальчик заводил ослов в конюшню у подножия скалы, Гордон и Сесиль поднимались вверх по ступеням, ведущим вверх к хозяину Роденштайна.
На верхней ступени уже стоял Сент-Арно, приветствуя опоздавших весьма любезно, но все же не слишком стараясь скрыть насмешку.
– Кажется, господа, – начал он, – вы отказались соперничать с брауншвейгским конем и асканийским медведем. К моему великому сожалению. Впрочем, нет худа без добра. Я был лишен вашего приятного общества, но попытался извлечь пользу из этого досадного обстоятельства. Я так близко познакомился с Альбрехтом Медведем, да и с маркграфом Вальдемаром, что ни один мельник, будь он хоть сам Якоб Косуля[98], не обведет меня вокруг пальца. Я бы посоветовал ему раз и навсегда оставить подобные поползновения. Не стоит и спрашивать, был ли господин фон Гордон равным образом расположен расширять свой кругозор. Зная мою дорогую Сесиль, могу ручаться, что дело обстояло с точностью до наоборот. Ну а теперь – в ружье! Мне хватило десяти минут, чтобы свести знакомство с отшельником из Роденштайна, и я горю желанием представить вас обоих многомудрому старцу. Наш друг Эгинхард, не говоря уж о господине пенсионере, в данный момент состязается с ним в красноречии. Если я не ослышался, пять минут назад он вытащил из своего колчана стрелу под названием маркграф Отто. Надеюсь, она еще в полете. Так что поторопитесь, пока он еще раз не натянул тетиву.
Продолжая острословить, все трое переступили порог обители. Пройдя несколько закоулков и довольно задымленных горниц, они вышли на пристройку – то ли балкон, то ли веранду – под навесом, покоившимся на трех деревянных столбах. Тыльной стороной навес опирался на стену цвета индиго, вдоль стены тянулся длинный обеденный стол, уставленный банками с постным маслом, уксусом и, увы, горчицей. В центре стола восседали Эгинхард и пенсионер, погруженные в оживленную беседу с третьим участником трапезы. Этим третьим был не кто иной, как хозяин замка и всех его угодий – наставник Роденштайн собственной персоной.
Сент-Арно отвесил глубокий поклон.
– Досточтимый господин наставник, позвольте представить вам мою супругу. А это господин фон Гордон.
Наставник поднялся со своего стула, оперся на вишневый посох с набалдашником из слоновой кости и поклонился Сесили. Второй поклон был адресован Гордону. Снова усевшись за стол (стоять ему было трудно), старец предоставил гостям удобную возможность рассмотреть в деталях и оценить по достоинству явленный им феномен.
Кряжистый, словно высеченный из цельного дуба, он вполне мог бы сойти за крестьянина из Нижней Саксонии или Вестфалии, и больше всего ему нравилось слышать комплимент, что у него «голова, как у Вальдека»[99]. Он и в самом деле чем-то походил на Вальдека. Давным-давно он сломал при падении ногу и с тех пор ходил, опираясь на посох, но выглядел, впрочем, сравнительно молодо, лет этак на пятьдесят, с копной курчавых волос, лишь кое-где тронутых сединой. Но главным его достоинством был воистину трубный глас. Неудивительно, что таким голосом он сорок лет держал в узде своих альтенбракцев и заменял им пастора, читая с амвона псалмы Ветхого завета и послания апостолов.
Сесиль сразу же поддалась притяжению его личности. Непринужденно и дружески она сказала, что рада знакомству, что в лице господина пенсионера он имеет своего горячего поклонника, что господин пенсионер очень много рассказывал о нем, об Альтенбраке и о гольцах, но она сейчас видит, что рассказал он даже мало, ведь Альтенбрак такое прелестное место, а что касается гольцов…
– … то они, – перебил ее наставник, – оправдают свою репутацию. Мадам останется довольна. Пусть только мадам изволит назначить, в каком часу она желает отобедать.
– Разумеется, – продолжал он, – кухонным департаментом заправляет жена, но ежели ему, тем не менее, будет позволено вмешаться со своим предложением, то он хотел бы рекомендовать: для начала гольцов, а затем лопатку косули из Альтенбракского бора. Ибо гольцы сами по себе – еще не обед и относятся к блюдам, возбуждающим аппетит.
Сесиль выразила свое согласие, для консультации были приглашены хозяйка и ее дочь – молодая жена лесника, и принято решение назначить обед на веранде в пять часов. До обеда оставалось два часа, и каждый мог провести их, как ему угодно: либо совершить прогулку к Боде, либо поспать и отдохнуть.
Да, Сесиль нуждалась в отдыхе и потому удалилась в дальнюю горницу, выходившую на палисадник. На открытых окнах под порывом ветра шевельнулись желтые занавески. Сесиль, падавшая с ног от усталости, растянулась на удобном кожаном диване, а молоденькая жена лесника (она навестила родителей, чтобы помочь при приеме гостей) укрыла ее легким летним плащом.
