Бертрам Глас - История розги (Том 2-3)
В пансионах и школах маленькие девочки очень любят играть в "учительницу и учеников". В сущности, игра является просто благовидным предлогом сечь якобы провинившихся учениц. И нужен внимательный надзор настоящей учительницы, чтобы наказание не производилось по обнаженным ягодицам.
Во время этих первоначальных приступов любовных мечтаний девочка-подросток часто рисует в своем воображении образ известного ей мужчины, грубого, очень властного, ласки которого граничат с насилием... Она почти постоянно воображает, что страсть сопровождается болью и страхом. Не зная ничего о половых отношениях или зная о них мало, она рисует в своем воображении страстные картины, где насилие и флагелляция играют важную роль и как бы заменяют совокупление.
Я лечил одну девочку, которая мне поведала, что, начиная с четырнадцати и до пятнадцати лет, она никогда не засыпала без того, чтобы не нарисовать в своем воображении почти всегда одной и той же сцены, которая глубоко возбуждала ее и доставляла ей сильное сладострастное наслаждение. Она воображала себя замужем за человеком очень безобразным, который подходит к ней и хочет ее поцеловать; так как она с ужасом отказывается, он ее хватает, связывает и начинает немилосердно колотить. Девушка настолько сильно рисовала себе подобную картину, что испытывала сильное удивление, что на ее коже не было следов от побоев.
Другая девочка-подросток, тоже моя пациентка, также, по ее словам, мечтала о грубом мужчине, которого она воплощала в своем дяде, человеке очень крепкого сложения и очень грубом. В действительности она никогда не сказала ему ни одной двусмысленной фразы, и он никогда даже не подозревал, какую роль играет в воображении своей племянницы, но наедине она отдавалась ему без оглядки.
Два раза во время сна ей ясно представилось, что этот человек вошел к ней и позволил себе насилие над ней. Впечатление от насилия было у нее так поразительно живо, что раз, когда дядя, случайно был у них в доме, она в течение некоторого времени была вполне уверена, что он действительно к ней приходил в комнату.
Не зная ровно ничего о половых сношениях, она была убеждена, что этих мнимых сношений совершенно достаточно для того, чтобы она забеременела, а потому все время, пока у нее не появились регулы, была в страшном волнении.
Эдгар Б., помещик, живущий большую часть года в своей деревне, страстный флагеллянт; жена отказалась пойти навстречу его фантазиям, и он с большим трудом находил лиц, готовых удовлетворить его страсть к активной флагелляции. Тогда он обратил свои взоры на девочку, которая пасла баранов; она согласилась, сначала соблазнившись прелестью получить несколько копеек, позволить ему высечь себя розгами. Но вскоре она испытала под розгами такое сильное наслаждение, что стала просить Б. сечь ее розгами сколько ему угодно и даром, лишь бы ей испытывать невыразимое сладострастное удовольствие во время порки.
Людовик Н., рассыльный, имел трех дочерей. Как только утром его жена отправлялась на работу, он приносил розги и по очереди сек своих дочерей, которым это доставляло большое удовольствие. Причем он никогда не позволял себе никаких с ними других вольностей. Истые поклонницы пассивной флагелляции, они в ней одной находили высшее наслаждение и оставались девственницами.
Доктор В., страстный флагеллянт, насчитывал десятками девочек, которые испытывали полное удовлетворение под розгами.
Впрочем, по достижении восемнадцатилетнего возраста девушка обыкновенно теряет подобное расположение и, наоборот, становится страшно пугливой и чувствительной к болезненному прикосновению розог или плетки к ее коже. В этом возрасте между женщинами редко можно встретить искреннюю любительницу пассивной флагелляции.
В этом инстинктивном отвращении играют роль многие факторы. Половая любовь представляется ей более или менее ясно, ее чувства направляются к природным любовным наслаждениям, потом она становится кокетливой, дорожащей прелестями своего тела. Флагелляция представляется ей позорной, смешной, способной повредить ее красоте... Теперь ее идеалом становится уже не мужчина грубый, недавний укротитель. Она мечтает о нежных ласках, о коленопреклонении перед нею мужчины, об обожании ее мужчиной молодым и красивым.
От двадцати до тридцати лет искренняя флагеллянтша встречается только между невропатками, истеричками или такими, которые были приучены к флагелляции еще с детства и сохранили эту привычку.
Мы могли бы назвать очень почтенного судью, который приучил к флагелляции дочь своей гувернантки; начиная с десяти лет и потом в течение двадцати лет она была добровольно послушной жертвой его страсти к флагелляции.
Мишле в своей "Истории Франции" говорит, что телесное наказание детей было повсеместно в таком ходу, что от него не были избавлены даже принцы крови. Король Генрих IV в одном из своих писем к госпоже де Монглан, воспитательнице королевских принцев, пишет: "Я не особенно доволен тем, что вы не сообщили мне, что высекли моего сына розгами, так как я желаю и вам приказываю наказывать его розгами каждый раз, как только он проявит упрямство или позволит себе какую-нибудь шалость, зная очень хорошо по себе, что ничто в мире не принесет ему столько пользы, как розги; я знаю по опыту на себе самом, что они были очень полезны для меня, так как в его годы меня очень часто пороли розгами. Вот почему я и вас прошу отнюдь не стесняться и сечь его розгами, как только найдете это нужным, а также сообщите ему об этом". С той же строгостью воспитывались и дети прусского короля. Отец Фридриха Великого даже злоупотреблял телесными наказаниями своих детей. Молодой Фридрих однажды приказал заменить железную столовую вилку, которую он обыкновенно употреблял при еде, серебряной; его отец это заметил и немедленно велел за это высечь его розгами, чтобы раз и навсегда отбить у него охоту к роскоши.
Английский историк Карлейль рассказывает, что отец Фридриха Великого избил учителя его за то, что застал его изучающим с сыном латинский язык, когда король формально это запретил, а сына, за непослушание, немедленно же велел жестоко при себе наказать розгами.
Вот что пишет этот принц в одном из писем к матери: "Я в полном отчаянии. То, чего я так боялся, случилось со мною. Король совершенно забыл, что я его сын. Сегодня, по своей обычной привычке, он вошел ко мне в комнату и, как только увидал меня, схватил за шиворот и стал колотить тростью. Напрасно я старался уклониться от ударов. Он был в страшном бешенстве и бил меня до тех пор, пока сам не устал. Я положительно не в силах более терпеть подобное обращение и готов на все, чтобы избавиться от таких мучений..."
Тот же принц вздумал добиваться благосклонности у одной барышни по имени Дора Риттер из города Потсдама.
Король велел пригласить к себе девушку, позвать трех своих гайдуков, принести скамейку и розог. Несмотря ни на какие мольбы бедной Риттер, гайдуки, по приказанию короля, раздели ее и разложили на скамейке. Король велел держать ее одному за ноги, другому за руки, а третьему сечь розгами. Ее пороли так жестоко, что вскоре вся ее спина представляла живой кусок мяса, а ягодицы были иссечены, как котлета... Короля не тронули душераздирающие крики истязуемой девушки. Он только тогда велел прекратить пороть ее, когда девушка перестала орать, потеряв сознание. Когда она оделась и получила позволение уйти, король сказал, что сегодняшняя порка ничто в сравнении с той, которая ее ожидает, если он узнает, что она хотя бы один раз виделась где бы то ни было с сыном его.
Следует еще заметить, что, подвергая детей наказанию розгами, сами наказывающие - родители, учителя или гувернантки, не остаются равнодушными.
Брантом заметил этот факт и пишет: "Я слышал от одной очень почтенной дамы, что ее, когда она была девочкой, мать наказывала розгами иногда по два раза в день, но, по ее мнению, не за шалости, а потому только, что матери доставляло удовольствие слышать ее крики и видеть, как она вертится под розгами. Пороли ее до пятнадцати лет",
Из королевских принцев Франции, кажется, более всех секли, когда он был наследником престола, будущего короля-солнце - Людовика XVI.
Наказывать розгами могли его только воспитатель де Монтазье или госпожа Ласкост.
"Наказывали принца очень часто, - говорит в своих мемуарах госпожа Ласкост, - и притом довольно строго; раз, когда принц умышленно не ответил на поклон министра и я его собиралась высечь розгами за это, тело его было настолько иссечено, что случайно увидавшая это сестра его предложила высечь ее взамен брата".
По словам все той же госпожи Ласкост, телесные наказания детей практиковались в семьях столь же часто, если даже не чаще, чем в пансионах. До назначения воспитательницей наследника престола госпожа Ласкост была начальницей одного пансиона для дочерей аристократок. Вот что она рассказывает про свое собственное детство: "Мы все, я и три моих сестры, жили дома и учились в школе, где вовсе не были в ходу телесные наказания; сажали в карцер, надевали колпак и т. п., но никогда ни одну девочку не наказывали каким бы то ни было образом телесно; зато наши родители почти до самого нашего замужества поддерживали свой авторитет при помощи розог. Правда, и мать, и отец наказывали очень редко и только розгами. Но мы знали, что оба они непременно высекут каждую из нас, если мы этого заслужим. Особенного унижения мы при подобных наказаниях не испытывали... так как почти никто в доме не знал, если которая из нас была высечена. Хотя иногда наказывали очень строго. Последний раз я была наказана за то, что пошла на свидание к одному молодому человеку, который ухаживал за мной, но которого мои родители терпеть не могли. Я успела вернуться до возвращения домой моей матери, но она меня видела на улице с молодым человеком; кроме того, не зная этого, я энергично отрицала, что в отсутствие матери и отца выходила из дома. В конце концов меня уличили во лжи, и, посоветовавшись с отцом, мать решила высечь меня розгами на другой день утром, когда прислуга уйдет на рынок за провизией. В ожидании наказания я всю ночь не могла заснуть и плакала. Я спала со старшей сестрой и рассказала ей всю историю. Она обещалась утром упросить мать простить меня. Утром я сама слышала, как она просила мать простить и не сечь, но мать была непреклонна. Меня уже очень давно не наказывали розгами, и я никак не думала, что придется опять познакомиться с ними. Как только наша кухарка ушла на рынок, мать явилась в нашу комнату с двумя пучками розог. Увидав такую массу розог, я поняла, что меня ожидает очень серьезное наказание, бросилась в ноги к матери и стала умолять простить. Но мать была неумолима... Очень строгим голосом велела старшей сестре выйти из комнаты и оставить нас вдвоем. Когда та вышла, я еще раз стала просить прощения, но мать мне сказала, что если я сейчас же не разденусь и не лягу на кровать, чтобы она меня привязала, она подождет возвращения с рынка Мари и тогда с помощью ее и отца меня высекут. После этого я увидала, что мне не избежать наказания; быть же наказанной в присутствии прислуги и отца еще стыднее. Быстро раздевшись и оставшись в одной рубашке, я легла на кровать. Мать молча привязала меня за руки и ноги к кровати. Затем, подняв мне рубашку, начала меня сечь... Секла она, как мне показалось, страшно долго и больно. Сестры мне потом говорили, что я орала, как безумная. Я кричала, просила прощения, как пятилетняя девчонка, обещалась никогда больше не назначать свиданий; но меня все секли и секли. Наконец перестали, позволили встать и одеться. Когда я посмотрела в зеркало на свое тело, то увидала, что оно было все в полосах, из которых некоторые были темносиние, местами сочилась кровь. После этой порки я больше никогда уже не ходила на свидания".
