Сюсаку Эндо - Женщина, которую я бросил
Она вышла на улицу Синдзуку. Не зная, куда идти дальше, Мицу зашла в столовую. Не потому, что хотела есть, просто так. Она что-то заказала и стала смотреть через большие окна столовой на ряд серых домов, на серое небо над этими домами. Незаметно взглянула на руку. Толстый доктор сказал правду: в середине темно-красного пятна были белые, как туман, точки. Мицу потрогала пятно пальцем.
«Что они понимают, эти доктора? Пятна совсем не болят».
…Когда они с матерью вернулись из церкви, мать рассказала отцу о нищем.
— Проказа? — Красное от водки лицо отца выразило удивление. — Неужели до сих пор болеют этой болезнью? Впрочем, когда я был мальчишкой, прокаженных было много. Кажется, проказа передается по наследству…
В семье Мицу никто не болел проказой. И мать умерла не из-за нее. Так откуда она может взяться у Мицу?
На другом конце стола сидела женщина с девочкой на коленях. Девочка, высвободившись из рук матери, подбежала к Мицу, держа новенькую куклу. Одета она была в голубую матроску. Приоткрыв измазанный киселем рот, девочка посмотрела на Мицу.
— Здравствуй, — впервые за этот день Мицу улыбнулась и протянула девочке руку.
Она всегда любила детей, а когда работала на фабрике, покупала соседским малышам сласти.
— Тетя, дайте еще, — просили дети.
— Хватит. Много нельзя, а то живот заболит, — ей нравилось говорить с детьми материнским тоном. Дети ее тоже любили.
Девочка с куклой, доверчиво улыбаясь, смотрела на Мицу. И вдруг Мицу, вся задрожав, отдернула руку. Потом закрыла лицо ладонями и замерла.
— Что с вами? Вам плохо? — услышала она над собой. Возле стола стоял официант.
— Нет, спасибо. Пройдет.
— Вы уронили сверток.
На Синдзуку было многолюдно. Опять моросил дождь. Нарядно одетые люди в разноцветных плащах прохаживались по мокрым тротуарам. Обнявшись, гуляли влюбленные. Их мокрые лица светились счастьем, белые зубы сверкали в улыбках.
Раньше, наблюдая счастливых людей, Мицу чувствовала себя несчастной, никому не нужной, однако сейчас она не ощущала ни горя, ни зависти. Только усталость… непреодолимую усталость…
Из окна дома слышалась песня:
Женщина, которую я бросил,
Где она…
Вдруг в толпе прохожих мелькнуло знакомое лицо. Это была Миура Марико — девушка, с которой Мицу работала на фабрике. Миура была в красивом, ярком плаще, под мышкой держала большой сверток — она только что вышла из ателье мод.
Хотя Миура была из богатой семьи — это знали все на фабрике, — она была доброй и простой в обхождении. Но, увидев Миуру, Мицу прикрылась зонтом — не потому, что не обрадовалась встрече, просто ей сейчас было не до разговоров…
Женщина, которую я бросил,
Где она…
Как отличается мир Мицу от мира Марико. Марико могла бы жить не работая, но работает, чтобы чем-то заполнить время. А попробовала бы Мицу прожить без работы! «Скоро Марико выйдет замуж за хорошего человека, а меня никто не возьмет. Кому я нужна?»
Марико счастливая, и на запястье у нее нет этих проклятых пятен.
О, как все противно! Противна Миура-сан, противен весь мир. Впервые в сердце Мицу не было ни сострадания, ни жалости. Она с ненавистью смотрела на влюбленных, в обнимку гулявших по улице. Ей было бы легче, если бы ее окружали люди, такие же несчастные, как она. Но почему она одна должна быть несчастной?
С трудом переставляя ноги, Мицу притащилась на станцию Синдзуку.
Мы все постоянно куда-то торопимся, Мицу же некуда было спешить. Оставалось одно: вернуться в Кавадзаки, в свою нору…
Она с ужасом думала о работе, представляя, как ее окружат девушки и с притворным участием станут расспрашивать.
— Надеюсь, Мицу-сан, ничего страшного? Хорошо, что не сифилис… Мы так беспокоились… Ведь тело — наш капитал… Нужно беречь себя… — звенело в ее ушах.
На станции толпились люди в плащах и с зонтами. Откуда-то несло вонью.
Купив билет, Мицу выпила стакан молока. Старик в форме Армии спасения играл на аккордеоне. Не у него ли тогда в Сибуе Мицу купила крестики… За спиной старика висела бумага с иероглифами: «Христос, взлюбивщий нас всех…»
«Бессмысленные, ничего не значащие слова. Если бог существует, почему ему нет дела до моих несчастий?
Почему я не родилась такой, как Миура-сан? Если бы я была немножко красивей, может быть, Ёсиока-сан не ушел бы от меня?
Почему каждую ночь, когда на улице сыро и холодно, я должна, стоя под дождем, заманивать клиентов, которые говорят мне в лицо: «Ну и рожа!»?»
— До Одембы…
Она прислушалась. Неужели пора? Железнодорожный служащий повторил в микрофон:
— Электропоезд до Коханды прибывает на станцию Синдзуку.
Пассажиры собрались на платформе. Нет, послышалось…
И вдруг Мицу почувствовала, как в ее груди поднимается отчаяние, которое она не может преодолеть…
Она показалась себе совершенно одинокой, беспомощной, никому не нужной, больной собачонкой, безжалостно выброшенной на улицу, которая называется жизнью.
Прислонившись к закопченной стене туннеля, Мицу, не стесняясь прохожих, громко заплакала…
Пятна на запястье (3)
В полдень, когда нависший над домами туман поредел, Мицу села в поезд.
На билете, который она судорожно сжимала в правой руке, в графе «Станция назначения» стояло «Одемба», но Мицу казалось, что было бы вернее написать: «Край света». Там живет горстка людей, оторванных от общества и связанных между собой одним несчастьем. Страшная болезнь разрушает их тело, оставляет на коже следы, как от расплавленного воска, но люди — везде люди. Они и там страдают и надеются на что-то, то есть живут.
— Внимание! Поезд до Одембы отправляется через пять минут, — сказал в микрофон чей-то скучный голос.
С крыши платформы скатывались черные капли.
— До отправления поезда в Одембу остается две минуты, — произнес тот же голос.
В вагоне было тесно и душно: запах хлорки, доносившийся из уборной, мешался с запахом сырой одежды, табака, человеческих тел. Мицу с трудом нашла свободное место и села, положив на колени зонтик и поставив у ног старенький чемодан с потертыми краями.
Места напротив нее занимала молодая пара — вероятно, муж и жена, по виду служащие. Они ели. Опустив на минуту палочки, женщина пристально посмотрела сперва на старый чемодан, потом на зонтик, а потом уже и на самое Мицу. Под этим взглядом Мицу опустила плечи и крепко сжала ручку зонтика.
Ударили в колокол, и поезд тронулся. Клочья серого дыма летели за окнами вагона третьего класса, и сквозь них виднелись маленькие и большие здания, груды камней и деревья, медленно поворачивающиеся улицы, заполненные людьми. Повседневный, будничный Токио…
Мицу вспомнилось, как неделю назад она стояла на мосту возле станции Ёцудани, борясь с желанием броситься вниз головой.
Нет, больше она не вернется в Токио, туда, где люди пьют кофе, гуляют с любимыми, ходят в кино и где всем снятся несбыточные сны…
Ее ждет другой мир, окруженный сумрачным лесом. В этом мире всегда темно и только тусклые фонари вокруг серых домов бросают мертвенный свет на людей, ослепших от проказы…
Поезд летел над Синагавой. Приподнявшись, Мицу кинула взгляд на крыши домов и фабрик. Она искала гостиницу на Сибуе.
Мокрая дорога на склоне горы… Женщина, тяжело поднимающаяся вверх… мокрые окна гостиницы… мужчина, которому она отдалась впервые в жизни…
Прощайте!
Это слово поднялось откуда-то из глубины ее существа. Оно уже готово было слететь с губ, но Мицу рукой закрыла рот. Женщина снова бросила на нее пристальный взгляд.
В Иокогаме вошло много народу. Все места были заняты, и люди заполнили проходы.
— Прошу вас, — раздался печальный женский голос у входа. — Здесь старый больной человек. Может быть, кто-нибудь уступит ему место?
Но усталые пассажиры будто ничего не слыхали. Мужчины развернули газеты и стали читать, надвинув на лоб кепки. Женщины закрыли глаза, притворившись, что дремлют.
— Простите, пожалуйста, может быть, кто-нибудь…
Мицу тоже слыхала этот голос. Больной? А что у него за болезнь? Разве есть болезнь страшнее той, которой заболела Мицу? Она тоже прикрыла глаза, стараясь не слышать слабый голосок женщины. Может быть, этому человеку больно, но ему не может быть больнее, чем ей сейчас.
Тот, у кого есть крошка хлеба, не имеет права отбирать последнее у умирающего с голоду, а если голодный откажется дать эту крошку ближнему, разве он совершит преступление?
Ее душа была как безжизненная пустыня.
Снова раздался голос женщины.
— Оставьте меня в покое, — шептала Мицу, крепко сжимая ручку зонта. — Я тоже больна, я изнемогаю от усталости.
