Эдвард Бульвер-Литтон - Мой роман, или Разнообразие английской жизни
– Руд и Долмонсберри проданы Торнгиллу сэром Динльбертом Лесли, дворянином…. округа; по последней оценке приносят чистого дохода две тысячи двести-пятьдесят фунтов семь шиллингов. Чудно выгодная покупка! С этим именьем в руках и вашими талантами, Лесли, я не знаю, почему бы вам не подняться выше самого Одлея Эджертона. Он некогда был гораздо беднее вас.
Старинные имения Лесли, положительный вес в округе, восстановление забытой всеми фамилии, – с другой стороны – продолжительное труженичество над изучением законов, скудное содержание от Эджертона, юность сестры его, проводимая в грязном и скучном Руде, Оливер, погрязнувший в грубом невежестве, или наконец зависимость от сострадания Гарлея л'Эстренджа, – Гарлея, который не хотел подать ему руки, – Гарлея, который, быть может, сделается мужем Виоланты! Бешенство овладело Рандалем Лесли в то время, как эти картины рисовались в его воображении. Он машинально начал ходить по комнате, стараясь собрать свои мысли или подчинить страсти человеческого сердца механизму рассчетливого рассудка.
– Я не могу себе представить, сказал он отрывисто: – к чему вы искушаете меня подобным образом, какую выгоду вы видите в этом?
Барон Леви улыбнулся и положил бумажник в боковой карман. С этой минуты он убедился окончательно, что победа над молодым человеком была одержана.
– Милый мой, сказал он, с самым пленительным bonhomie: – вы весьма естественно должны полагать, что если человек делает что нибудь для другого человека, то делает для своих личных выгод. Я полагаю, что взгляд с этой точки на человеческую натуру называется общеполезной философией, которая основывается на средствах и желании доставить ближнему счастье, и которая в настоящее время в большой моде. Нолвольте мне объясниться с вами. В этом деле я ничего не теряю. Правда, вы скажете, что если я подам ко взысканию вместо двадцати на десять тысячь, то мог бы остальные деньги положить вместо вашего в свой собственный карман. Положим, что так; но мне не получить двадцати тысячь и не уплатить долгов маркизы до тех пор, пока граф не завладеет этой наследницей. В этом случае вы можете помочь мне. Я нуждаюсь в вашей помощи и не думаю, чтобы мог предложить вам меньшую сумму. Я скоро ворочу эти десять тысячь; только бы граф женился и взял за невестой её богатства. Короче сказать, я только в этом и вижу свои выгоды. Хотите ли вы еще доказательств, я готов представить вам. Вы знаете, я весьма богат, но не знаете, каким образом я сделался богатым. Очень просто: чрез мое короткое знакомство с людьми, богатыми ожиданиями. Я сделал связи в обществе, и общество обогатило меня. Я еще и теперь имею страсть копить деньги. Que voulez vous? Это моя профессия, мой конек. Для меня полезно будет в тысячи отношениях приобресть друга в молодом человеке, который будет иметь влияние на других молодых людей, наследников имений получше, чем Руд-Голл. Вы можете сделать громадный успех в публичной жизни. Человек в публичной жизни может обладать такими секретами, которые бывают весьма прибыльны для того, кто занимается обращением и приращением капиталов. Быть может, с этой поры мы поведем вместе свои дела, и это доставит вам возможность очистить дом на тех поместьях, с приобретением которых я скоро поздравлю вас. Вы видите, как я откровенен. Мне кажется, только этим средством и можно решить дело с таким умным человеком, как вы. И теперь, чем меньше мы будем мутить воду в бассейне, из которого решились пить, тем лучше; устранимте все другие помыслы, кроме мысли скорейшего достижения конца. Хотите ли вы сами сказать графу, где находится молодая лэди, или я должен сказать об этом? Лучше, если скажете вы сами; для этого есть много причин: во первых, граф открыл вам свои надежды, во вторых, просил вашей помощи. Но, ради Бога! ему ни слова о наших маленьких распоряжениях он ни под каким видом не должен знать о них.
Вместе с этим Леви, позвонил в колокольчик.
– Вели подать карету, сказал он вошедшему лакею.
Рандаль не сделал возражений. Его лицо покрывала мертвенная бледность; на его тонких бледных губах выражалась твердая решимости.
– Еще одно предложение, сказал Леви: – нам нужно поспешить браком между молодым Гэзельденом и прекрасной вдовой. В каком положении это дело?
– Она не хочет видеться со мной и не принимает Франка.
– Пожалуста, узнайте почему. И если откроете с чьей нибудь стороны препятствие к тому, дайте мне знать: я немедленно устраню его.
– А что, Гэзельден согласился на посмертное обязательство?
– Нет еще; да я не настаивал на том; я жду благоприятного случая.
– Не мешало бы поторопиться.
– Вы желаете? Извольте, будь по-вашему.
Рандаль еще раз прошелся по комнате и, после безмолвного размышления, подошел к барону и сказал:
– Послушайте, сэр, я беден и честолюбив; вы выбрали прекрасный случай и верные средства искусить меня. Я предаюсь вам. Но скажите, какое ручательство имею я, что деньги будут уплачены мне, что поместья будут принадлежать мне на тех условиях, о которых вы говорили?
– Пока еще ничего решительного не предпринято, отвечал барон. – Не угодно ли вам отправиться и спросить обо мне кого нибудь из наших молодых друзей, например Борровела и Спендквикка, – кого вам угодно: вы услышите, как меня порицают, это правда; но в то же время они скажут вам обо мне, что если я даю слово, то верно сдержу его; если я скажу: «mion cher, у вас будут деньги», и деньги непременно будут; если я скажу: «я возобновлю ваш вексель на шесть месяцев», и вексель возобновляется. Я всегда так веду свои дела. Во всех случаях свое слово я ставлю выше всех обязательств. И теперь, когда между нами письменные документы не имеют места, единственным обязательством с моей стороны может служить только слово. Пожалуста будьте спокойны насчет обеспечения и к восьми часам приезжайте ко мне обедать. После обеда мы вместе отправимся к Пешьера.
– Да, сказал Рандаль: – у меня будет целый день на размышления. Между прочим должно сказать вам, что я вовсе не искажаю свойства предложенной сделки, и что, решившись однажды, я ни за что не отступлю. Мое единственное оправдание в своих собственных глазах состоит в том, что если я играю здесь в фальшивую игру, то потому собственно, что ставка в ней так велика, что, в случае выигрыша, громадная величина его уничтожает всю низость игры. Я продаю себя не за известную сумму денег, но за то, что с помощию этой суммы я могу приобрести в женитьбе молодого Гэзельдена на итальянке имею в виду сохранение другого и, быть может, выгоднейшего интереса. В последнее время я смотрел на это предприятие сквозь пальцы, а теперь буду смотреть по все глаза. Устройте этот брак, возьмите от Гэзельдена посмертное обязательство, и, каков бы ни был результат предприятия, для которого вы требуете моих услуг, положитесь на мою признательность, и поверьте, что доставите мне случай оказать вам благодарность и пользу. В восемь часов мы встретимся.
Рандаль вышел из комнаты.
Барон остался в глубокой задумчивости.
«Правда, говорил он про себя: – если только Франк огорчит своего отца до такой степени, что лишится своего наследства, этот молодой человек будет ближайшим наследником родовых имений Гэзельдена. План весьма умный. Вследствие этого я должен извлечь пользы из него гораздо более, нежели из расточительности Франка. Заблуждения Франка свойственны молодым людям. Он переменится и сократит свои расходы. Но этот человек! Нет, я должен завладеть им на всю жизнь. И если ему не удастся этот проэкт, если он останется с своими заложенными именьями, останется по уши в долгах, тогда он мой раб, и я могу освободить его, когда захочу или когда он сам окажется бесполезным. О, нет, я ничем не рискую. А еслиб я и рисковал, еслиб я потерял десять тысяч фунтов, – чтожь за беда! я могу пожертвовать ими на мщение, – они увеличат удовольствие, когда я увижу, что Одлей Эджертон совершенно нищий, покинут, в самый тяжелый час в жизни, покинут своим питомцем, – мало того, он будет покинут другом своей юности, если это вздумается мне, – мне, которого он назвал «бездельником», и которого он….»
Дальнейший монолог Леви был прерван лакеем, который вошел доложить, что карета готова. Леви быстро закрыл рукой лицо свое, как будто для того, чтоб сгладить следы страстей, безобразивших его улыбающуюся физиономию. И в то время, как он надел перчатки, взял трость и взглянул в зеркало, лицо фешенебльного ростовщика было так же светло, как и его лакированные сапоги.
Глава СI
Когда умный человек решается на низкий поступок, он старается как можно скорее заглушить сознание, что поступает низко. Более чем с обычною быстротой, Рандаль употребил следующие два часа на справки о том, как далеко заслуживают вероятия честность и верность барона Леви, которыми он хвастал, и до какой степени можно положиться на его слово. Он прибегнул к молодым людям, которые были лучшими знатоками барона, чем Спендквикк и Борровель, – молодым людям, которые «никогда не говорили вздора и не сделали ничего умнаго».
