Болеслав Прус - Кукла
- Случилось то, что уже неделю назад этот сумасшедший уехал из Москвы... угадайте куда?
- В Париж?
- Как бы не так! В Одессу, оттуда собирается ехать в Индию, из Индии в Китай и Японию, а потом - через Тихий океан - в Америку... Совершить путешествие, даже кругосветное, совсем не плохо, я бы сам ему это посоветовал. Но не черкнуть ни словечка, в то время как в Варшаве, что ни говори, у него осталось несколько искренних друзей и двести тысяч рублей капиталу, - это уж, ей-богу, явный признак сильнейшего психического расстройства...
- Откуда вам это известно? - спросил Жецкий.
- Из вернейшего источника, от Шлангбаума, которому весьма важно было узнать планы Вокульского. Ведь он должен в начале октября выплатить ему сто двадцать тысяч рублей... Ну, а если бы дорогой Стась застрелился, или утонул, или погиб от желтой лихорадки... понимаете?.. тогда можно прикарманить весь капитал или по крайней мере беспроцентно пользоваться им еще с полгода... Вы уже, верно, раскусили Шлангбаума? Ведь он меня... меня!.. пытался обжулить!
Доктор бегал по комнате и размахивал руками, словно сам заболел психическим расстройством. Вдруг он остановился против пана Игнация, посмотрел ему в глаза и схватил за руку.
- Что?.. что?.. что?.. Пульс выше ста?.. Был у вас сегодня жар?
- Пока что нет.
- Как это нет? Ведь я вижу...
- Неважно! - прервал его Жецкий. - Однако неужели же Стах действительно способен на такое?
- Наш прежний Стах, при всем его романтизме, вероятно, не был бы способен, но от пана Вокульского, влюбленного в сиятельную панну Ленцкую, можно всего ожидать... Ну и, как видите, он делает все, что в его силах...
Когда доктор ушел, пан Игнаций сам вынужден был признать, что с ним происходит что-то неладное.
"Вот было бы забавно, если бы я этак не сегодня-завтра протянул ноги! Тьфу ты! Будто это не случалось с людьми и получше меня... Наполеон Первый... Наполеон Третий... Юный Люлю... Стах... Ну что Стах?.. Ведь он сейчас едет в Индию..."
Он глубоко задумался, потом поднялся с постели, тщательно оделся и пошел в магазин, к великому возмущению Шлангбаума, который знал, что пану Игнацию запрещено вставать.
Зато на другой день ему стало хуже. Он отлеживался целые сутки, потом опять на два-три часа зашел в магазин.
- Видно, он воображает, что магазин - это мертвецкая, - сказал один из новых приказчиков Зембе, который со свойственной ему искренностью нашел эту остроту весьма удачной.
В середине сентября к Жецкому забежал Охоцкий, на несколько дней приехавший из Заславека в Варшаву.
Увидев его, пан Игнаций сразу повеселел.
- Что же привело вас сюда? - воскликнул он, горячо пожимая руку молодому изобретателю, которого все любили.
Но Охоцкий был мрачен.
- Конечно, неприятности! - ответил он. - Знаете, умер Ленцкий...
- Отец этой... этой?.. - удивился пан Игнаций.
- Да, да... этой... этой!.. И, пожалуй, из-за нее...
- Во имя отца и сына... - перекрестился Жецкий. - Сколько еще людей намерена погубить эта женщина?.. Насколько мне известно, да и для вас это, верно, не секрет, Стах попал в беду именно из-за нее...
Охоцкий кивнул головой.
- Вы можете рассказать мне, что произошло с паном Ленцким? - с любопытством спросил пан Игнаций.
- Это не тайна, - ответил Охоцкий. - В начале лета панне Изабелле сделал предложение предводитель...
- Тот самый?.. Да он мне в отцы годится, - не утерпел Жецкий.
- Вероятно, потому барышня и согласилась... во всяком случае, не отказала ему. И вот старик собрал разные вещички, оставшиеся после его двух жен, и прикатил в деревню, к графине... к тетке панны Изабеллы, у которой гостили Ленцкие...
- Совсем ошалел!
- Это случалось и с большими умниками. Между тем, хотя предводитель считал себя уже женихом, панна Изабелла каждые два-три дня, а потом даже ежедневно ездила в сопровождении некоего инженера к развалинам Заславского замка... Она говорила, что это рассеивает ее скуку...
- А предводитель как же?
- Предводитель, разумеется, молчал, но дамы пытались внушить барышне, что так не делают. Она же в таких случаях отвечала одно: "Хватит с предводителя того, что я соглашаюсь выйти за него, а выйду я не затем, чтобы отказывать себе в удовольствиях!"
- И, наверное, предводитель поймал их на чем-нибудь среди этих развалин? - спросил Жецкий.
- Ну... какое! Он туда и не заглядывал. Да если б и заглянул, так убедился бы, что панна Изабелла брала с собой простачка инженера, чтобы в его присутствии тосковать по Вокульском.
- По Во-куль-ском?
- Во всяком случае, так предполагали. По этому поводу уж и я сделал ей замечание, что неприлично в обществе одного поклонника тосковать по другом. Но она, по своему обыкновению, ответила: "Хватит с него, если я позволяю ему смотреть на меня..."
- Ну и осел этот инженер!
- Не сказал бы, поскольку, при всей своей наивности, он все же смекнул, в чем дело, и в один прекрасный день не поехал с барышней вздыхать среди развалин, не поехал и в следующие дни. А в то же самое время предводитель приревновал ее к инженеру, прекратил сватовство и уехал к себе в Литву, причем сделал это столь демонстративно, что панна Изабелла и графиня закатили истерику, а почтенный Ленцкий, не успев и пальцем шевельнуть, скончался от удара...
Кончив рассказ, Охоцкий обхватил голову руками и расхохотался.
- И подумать, что подобного рода женщина стольким людям кружила голову! - прибавил он.
- Да ведь это чудовище! - вскричал Жецкий.
- Нет. Она даже не глупа и в сущности человек не плохой, только... она такая же, как тысячи других из ее среды.
- Тысячи?..
- Увы! - вздохнул Охоцкий. - Представьте себе класс людей богатых или просто состоятельных, которые хорошо питаются и ничего не делают. Человек должен каким-то образом тратить свои силы; значит, если он не работает, ему нужно развратничать или по крайней мере щекотать свои нервы... А для разврата и для щекотания нервов нужны женщины - красивые, изящно одетые, остроумные, прекрасно воспитанные, вернее выдрессированные именно для этой надобности... Ведь это для них единственное занятие.
- И панна Изабелла принадлежит к их числу?
- Собственно, даже не по своей воле... Мне неприятно говорить об этом, но вам я скажу, чтобы вы знали, из-за какой женщины свихнулся Вокульский...
Разговор оборвался. Возобновил его Охоцкий, спросив:
- Когда же он возвращается?
- Вокульский?.. Да ведь он поехал в Индию, Китай, Америку.
Охоцкий так и подскочил.
- Не может быть! - закричал он. - Хотя... - протянул он в раздумье и умолк.
- Разве у вас есть какие-нибудь основания предполагать, что он туда не поехал? - спросил Жецкий, понизив голос.
- Никаких. Меня только удивило столь внезапное решение... Когда я был тут в последний раз, он обещал мне уладить одно дело... Но...
- И прежний Вокульский, несомненно, уладил бы. А новый забыл не только о ваших делах... но в первую очередь о своих собственных...
- Что он уедет, можно было ожидать, - как бы сам с собой говорил Охоцкий, - но мне не нравится эта внезапность. Он писал вам?..
- Никому ни строчки, - ответил старый приказчик.
Охоцкий покачал головой.
- Это было неизбежно, - пробормотал он.
- Почему неизбежно? - вскинулся Жецкий. - Что он, банкрот или заняться ему было нечем?.. Такой магазин и торговое общество - это, по-вашему, пустяки? А не мог он жениться на прелестной и благородной женщине?..
- Не одна бы с радостью за него пошла, - согласился Охоцкий. - Все это прекрасно, - продолжал он, оживляясь, - но не для человека его склада.
- Что вы под этим понимаете? - подхватил Жецкий, которому разговор о Вокульском доставлял такое же наслаждение, как влюбленному разговор о предмете его страсти. - Что вы под этим понимаете?.. Вы его близко знали? настойчиво спрашивал он, и глаза его блестели.
- Узнать его нетрудно. Это был, коротко выражаясь, человек широкой души.
- Вот именно! - подтвердил Жецкий, постукивая пальцем по столу и глядя на Охоцкого, как на икону. - Однако что вы понимаете под широтой? Прекрасно сказано! Объясните мне только яснее.
Охоцкий усмехнулся.
- Видите ли, - начал он, - люди с маленькой душонкой заботятся только о своих делах, способны охватить мыслью только сегодняшний день и питают отвращение ко всему неизведанному... Им лишь бы прожить в спокойствии и достатке... А человек такого типа, как он, думает о тысячах, глядит иногда на десятки лет вперед, все неведомое и неразрешенное влечет его неодолимо. Это даже не заслуга, а попросту необходимость. Как железо непроизвольно тянется к магниту или пчела лепит свои соты, так и эта порода людей рвется к великим идеям и грандиозному труду...
Жецкий крепко пожал ему обе руки, дрожа от волнения.
- Шуман, умный доктор Шуман говорит, что Стах безумец, польский романтик! - заметил он.
- Шуман глуп со своим еврейским реализмом! - возразил Охоцкий. - Ему даже невдомек, что цивилизацию создавали не дельцы, не обыватели, а вот именно такие безумцы... Если б ум заключался в умении наживаться, люди поныне оставались бы обезьянами...
