Латифа - Украденное лицо, Моя юность прошла в Кабуле
Фарида предложила мне заменить госпожу Февзие, продолжить ее дело это будет наша крошечная месть ее обидчикам. Она обрадуется, узнав, что кто-то подхватил ее эстафетную палочку. Стоя у окна, мы обсуждали, как организовать нашу школу.
- Нужно, чтобы госпожа Февзие дала нам программу и планы уроков, рассказала, что успела сделать.
- Будем брать учеников только из окрестных домов, из семей, в которых можем быть совершенно уверены.
- Обратимся за помощью к друзьям, например к Мериам. Уверена, она сразу согласится.
- Каждая из нас будет давать уроки в своей квартире. Рассредоточенность - дополнительная гарантия безопасности.
Наконец-то у меня появилась цель! Мы написали коротенькую записочку госпоже Февзие и передали ей, соблюдая все правила конспирации, тем более что после того происшествия нашей бедной учительнице очень трудно передвигаться.
Она сразу ответила, что не только с радостью отдаст нам свои программы и темы, но и станет время от времени сама проводить занятия. Да, эта женщина не утратила мужества, несмотря на перенесенные несчастья!
Воодушевленная первым шагом, я сообщила о нашем проекте папе и Дауду, Фарида все рассказала своему отцу и Сабиру. Мы ничего не смогли бы осуществить без помощи семей - нам ведь предстояло тайно принимать дома учеников.
Родные сразу приняли нашу идею, но Дауд предостерег нас:
- Замечательно, что госпожа Февзие согласилась помогать вам, но сюда пусть не приходит - это навлечет на нее новые подозрения! Не подвергайте такому риску ее жизнь: если талибы снова ее поймают, все будет кончено!
Решено: госпожа Февзие будет нас только консультировать, занятия начнутся, как только она передаст нам записи.
Мы с Фаридой берем по десять учеников, у Мериам их будет пятеро, мальчики и девочки от семи до четырнадцати лет. Конечно, наша затея опасна, но риск минимален: в нашем доме тридцать шесть квартир, детям нужно будет просто спуститься или подняться на несколько этажей, ученики, живущие в соседних домах, тоже легко доберутся до "подпольной школы". Территориальная близость - главный залог их безопасности.
Одна из моих кабульских кузин, живущая в квартале Темани, рассказала папе об ужасном несчастье, случившемся там с тремя маленькими девочками. Они ходили в подпольную школу, находившуюся в получасе ходьбы от дома, и это было очень опасно. Однажды утром их тела нашли в мусорном баке. Малышек похитили, изнасиловали и задушили... их собственным бельем... Жестокое убийство потрясло всех нас, когда я решила помогать соседским детям, то думала и об их памяти! Главное - быть очень осторожными!
Моя бедная мама ожила и тоже помогает нам. Дети приходят и уходят в разное время, чтобы мама не слишком утомлялась, я стараюсь оградить ее от шума и излишнего беспокойства. Но она тем больше ценит наши усилия, что сама, к несчастью, лишена возможности лечить больных.
Сорайя сказала, что по вечерам будет проверять домашние работы наших учеников, Дауд на деньги родителей покупает для будущей школы карандаши и тетради, так что единственной проблемой остаются учебники. Экономика страны поражена инфляцией, каждая книга стоит 12 тысяч афгани - запредельная сумма! Семьи сами как могут обеспечивают своих детей учебниками.
* * *
Мериам ведет математику, мы с Фаридой преподаем чтение, историю и правописание, пишем с детьми диктанты. Еще одна наша подруга дает уроки английского языка ученикам постарше.
В самом конце утренних занятий я внимательно смотрю в окно на улицу. Если замечаю кого-нибудь незнакомого или подозрительного, дети пережидают, часто они даже едят у нас. В том случае, если все спокойно, я отпускаю самых старших мальчиков, потом снова оглядываю окрестности и выпускаю из квартиры девочек - они уходят все вместе, в сопровождении младшего брата одной из них. Странно, но я совсем не испытываю страха. Мы с подругами исполняем свой долг спокойно и радостно. Мы знакомы со всеми родителями, а дети очень хотят учиться: они прекрасно понимают, что происходит в нашей импровизированной школе; она для них - оазис в интеллектуальной пустыне, созданной в стране талибами. Все научились быть предельно осторожными и хранить тайну: уходя из нашего дома, ученики ничего с собой не берут - ни тетрадей, ни книг, ни даже карандашей! А в школу они отправляются, как на прогулку - налегке, поодиночке.
Я начинаю занятия в 9 или 10 часов - как только приходят дети, а заканчиваю в полдень. Моя комната становится на это время учебным классом, здесь мы изучаем религию, историю и географию, персидскую литературу, два раза в неделю пишем диктанты и занимаемся правописанием.
У меня пять учениц: Рамике четырнадцать лет, она единственная носит чадру; Керешма и Табасом - семилетние близняшки; Малике шесть лет, Закие пять. Трое моих учеников-мальчиков - моложе: Шаибу семь лет, Шекебу и Фаваду - не больше пяти.
Подражая моим собственным учительницам, я всегда начинаю урок так: "Вы сделали домашнее задание? Пусть тот или та, кто не выполнил работу, сядет в стороне! Сейчас мы займемся проверкой". Потом я называю тему урока: "Сегодня мы поговорим о значении воды в жизни человека и всей нашей Земли. Для чего нам нужна вода?"
Я часто вспоминаю, как сидела в классе и слушала учительницу. Мама записала меня в школу, находившуюся на южном берегу реки Кабул, в 1-м Микрорайоне. Там я закончила начальные классы. В 8 утра папа отвозил меня в школу, а Шакила забирала в 11.30.
* * *
В моем классе училась девочка по имени Вахида. Она приехала в столицу из Кандагара, большого города, расположенного неподалеку от пустынной равнины Регистан, и была старше других учениц. Именно поэтому учительница назначила ее старостой, хотя этот пост должен был по праву достаться мне у меня были лучшие оценки. Вахида казалась мне слишком властной, я завидовала ей. Когда она сказала, что уезжает назад в Кандагар, я ответила: "Для тебя так будет гораздо лучше", - и стала старостой. А ведь Вахида наверняка ждала сожаления, сочувствия... Признаюсь, что была в те времена не слишком доброй.
Три года в начальной школе мы носили традиционную афганскую одежду, но при поступлении в лицей все школьницы переодевались в форму - коричневое платье с белым передником. Русские построили в Микрорайоне современное школьное здание и назвали его "Лицеем дружбы". Через полгода по тому же образцу соорудили еще два дома. Школьное обучение стало обязательным, и советские представители делали все, чтобы семьи отдавали детей учиться: платили пособие - 5 тысяч афгани в месяц на каждого ученика, раздавали бесплатно одежду в лицеях - голубые платья для девочек, серые рубашки для мальчиков. Эта система действовала всего шесть месяцев, мы называли ее "Имдад", что по-афгански означает "помощь-диско": мода 80-х годов в стиле диско была для нас синонимом советской роскоши.
Когда в 1989 году оккупационная армия ушла, военные оставили в стране "советников", которых мы тут же прозвали "отставшими от обоза". Во время советской оккупации в нашем лицее было много русских преподавателей, но в 1989-м их осталось всего двое, и один из них работал в моем классе. Нахальный мальчишка по имени Фархад без конца изводил его, издевался, бросал ему в голову бумажные шарики, провоцировал вопросами:
- Почему ты здесь остаешься? Все ваши давно ушли!
Отец Фархада был важным функционером в партии, пришедшей к власти в стране, так что никто не осмеливался делать ему замечания. Мне он казался просто невоспитанным невежей. Прошло немного времени, и оба учителя уехали из Кабула, хотя вряд ли придирки Фархада сыграли в этом какую-то роль. Но его ненависть к русским понять можно.
Многие дети из нашего квартала потеряли отцов: они умерли, были брошены в тюрьму или попросту исчезли в те страшные годы. Так случилось с Ферештой, Йамой, Аймалем и Бабраком, моими товарищами по играм, и с Анитой, бедной Анитой, моей любимой подругой, с которой мы девять лет проучились в одном классе. Она была хрупкой девочкой с нежной белой кожей и каштановыми волосами, милой и веселой. Узнав, что Анита сирота, я еще больше сблизилась с ней. При советской оккупации ее отца арестовали и посадили в тюрьму, больше семья ничего о нем не слышала. Мама моей подружки так и не смогла узнать, за что арестовали ее мужа и где его держат. Скорее всего, он сидел в тюрьме Пули-Чархи, там же, где мой брат Вахид. Ужаснее всего то, что тысячи других мужчин вернулись домой, а отец Аниты - нет! Единственным напоминанием об отце осталась его фотография с маленькой дочкой на руках. Мать Аниты всегда плакала, показывая мне этот снимок, а вот моя подруга жила, словно во сне, в каких-то странных грезах, любила участвовать в школьных спектаклях, петь для нашего класса. Так, лелея надежду, Анита пыталась выжить. Она часто говорила мне: "Однажды он вернется".
Мне, по сравнению с Анитой, повезло: мои родители живы. Благодаря одной из тетушек, я наизусть знаю их романтическую историю. Мама и папа поженились по любви, когда она работала медицинской сестрой в госпитале Мастурат и одновременно училась на врача на бесплатных курсах, организованных в Кабуле врачами Гёте-института. Там папа и встретился с ней и сразу же влюбился. Четыре года она ничего не замечала, а он писал для нее стихи, стараясь очаровать равнодушную красавицу. Мама считала отца очень милым, но раскрыла ей глаза одна из коллег.
