Альберто Моравиа - Дом, в котором совершено преступление (Рассказы)
- Что я должна решать?
- Кого ты предпочитаешь, - сказал Лука, силясь улыбнуться, - меня или Боссо.
Последовало минутное молчание. В глазах Марты можно было прочесть, что больше всего она боится принять какое-либо решение. Она стояла неподвижно, как зачарованная, и глядела то на Луку, который в тревожном ожидании застыл посреди комнаты, то на сестру, которая словно была уверена в исходе и старалась всем своим видом и даже позой показать, насколько ей все безразлично. Наконец Марта медленно-медленно подняла руку, провела ею по лицу вверх, вдоль щеки и, словно в исступлении, запустила растопыренные пальцы себе в волосы.
- Боссо - нет, - сказала она громко и отчетливо, и в голосе ее дрожал непонятный ужас, - с Боссо никогда... Я ни за что не смогу сойтись с Боссо...
Нора вздрогнула, искоса посмотрела на нее, но промолчала.
- Значит - я, - заключил Лука и, чтобы подкрепить действием слова убеждения, обогнул кроватку, подошел вплотную к Марте и обнял ее за талию.
Она смутилась, вздрогнула всем телом, словно заметив, что этот властный жест восстанавливает после двух лет разлуки их прежнюю близость, но не оттолкнула Луку. В окно снова ударил порыв ветра, и дождь, казалось, полил с удвоенной силой.
- Ты? - сказала Марта и, откинувшись назад всем корпусом, скованная его объятиями, стала пристально разглядывать его лицо, как будто не узнавая юношу.
- Да, я, дорогая, - ответил он, сжимая ее еще сильнее.
Она начала дрожать всем телом, с головы до ног, и ясно было, что колебания причиняют ей чисто физическую муку. Потом с привычной для нее театральностью она вся прильнула к Луке и порывисто обняла его за шею обеими руками.
- Да, Лука, да, но скорее, как можно скорее! - бормотала она, прижимаясь к нему всем телом с наигранно-отчаянным порывом. Полный радости, Лука позволил ей обвиться вокруг него, а сам из-за ее плеча смотрел на Нору ироническим и довольным взглядом.
Никогда еще это холодное, жесткое лицо, обрамленное белокурыми локонами, не выражало такого изумления. Потом он увидел, что она вся покраснела, с дикой, властной решимостью двинулась к ним вокруг кроватки и, схватив обнимавшую его женщину, стала с силой трясти ее.
- Ты с ума сошла, - говорила она зло, - ты с ума сошла! Что это вдруг на тебя напало?
- Уйдем, уйдем отсюда, - услышал Лука шепот Марты. Она не противилась, когда Нора трясла ее, но упорно прятала лицо у него на груди, как будто не осмеливаясь взглянуть своему белокурому деспоту в глаза, в ее энергичное, решительное лицо.
- Ты с ума сошла, - продолжала Нора, - подумай, что ты делаешь...
Но Лука не дал ей закончить, оттолкнув ее.
- Хватит! Марта приняла решение. Теперь прошу вас оставить ее в покое.
Нора пристально глядела на него целую минуту, потом в бешенстве пожала плечами.
- Это вы оставьте ее, - заявила она и снова принялась трясти сестру. Свободной рукой Лука снова оттолкнул ее, на этот раз так сильно, что она ударилась спиной о стену. - Мошенник, оставь мою сестру! - завопила она, неожиданно потеряв все свое спокойствие. - Мошенник, негодяй!..
Не отвечая, по-прежнему обнимая Марту за талию и увлекая ее за собой, Лука сделал шаг к изголовью кроватки. Он хотел обогнуть ее, выйти из комнаты, выйти из квартиры, увести Марту к себе домой. Но между кроваткой и стеной встала Нора; она поняла его намерения и преградила ему путь.
- Марта не выйдет отсюда! - кричала она, отталкивая юношу, и ее миловидное лицо пылало гневом. - Я все поняла... Она не выйдет отсюда, мошенник, негодяй...
- Пропустите меня, - приказал ей Лука.
Но, поскольку Марта, все еще тесно прижавшаяся к нему, мешала его движениям, отделаться от ее сестрицы было не так-то просто. Между тем ребенок, разбуженный криками и толчками, - ссорящиеся не раз задевали кроватку - принялся отчаянно плакать среди своих одеял. Едва услышав его плач, Марта тотчас высвободилась из объятий юноши и бросилась к младенцу.
И почти в тот же миг дверь медленно отворилась, словно рука, открывавшая ее, действовала не слишком уверенно, и на пороге появился Боссо.
Всунув голову, он увидел Марту, склонившуюся над сыном, и обоих противников, стоявших лицом к лицу между кроваткой и стеной. То ли он не понял, что они ссорятся, то ли предпочел сделать вид, будто не понял, но, во всяком случае, он вышел на середину комнаты, не выказав ни малейшего удивления ни по поводу позы, в которой стояли Нора и Лука, ни по поводу неожиданного появления молодого человека.
Увидев его во второй раз, Лука снова уверился, что к такому человеку он может испытывать только ненависть, даже если бы тот не был его соперником и не оспаривал у него Марту, У Боссо большая голова сидела на невысоком, коренастом туловище; он был лыс со лба, но лысина его казалась странной и как будто грязной из-за того, что с затылка на нее были начесаны седоватые пряди волос; его темные взлохмаченные и насупленные брови наделены были какой-то обезьяньей подвижностью, глаза были маленькие, нос - массивный и красный, щеки - румяные, полнокровные; его челюсти выдавались вперед, как у животного, а рот, очень широкий, почти безгубый, тонкий, как лезвие ножа, был таким же странно подвижным, как брови. Вечерний костюм, который был на нем, в эту минуту не только не скрадывал, но еще больше подчеркивал обезьяньи черты в его облике: прямой, застывший, напыжившийся, Боссо, казалось, был стеснен в движениях этим костюмом. Слегка раскачиваясь, важно переставляя одну за другой свои неожиданно-маленькие ноги, обутые в легкие, тонкие туфли, выпятив вперед не брюхо, а грудь или, вернее, верхнюю часть живота, с руками, неподвижно висящими вдоль боков, словно ненужные ветки, с торчащими из крахмальных манжет темными кистями и волосатыми запястьями, он не спеша приближался к Норе и Луке.
- Добрый вечер, Нора, - сказал он низким и каким-то неестественно слащавым голосом. - Как дела? - С этими словами он похлопал по щеке изумленно таращившую на него глаза девушку. - Приветствую вас, красавица, добавил он, повернувшись к Марте. Но и та смотрела на него, как зачарованная, не отвечая.
Наконец Боссо заметил это тягостное молчание.
- Ах, вот как вы встречаете гостей! - продолжал он с деланной непринужденностью, стараясь просунуть руку в карман брюк, слишком узких и плотно прилегающих. - Я прихожу - дверь открыта; вошел - в коридоре никого, в гостиной никого, я туда, сюда, ищу вас, слышу плач малыша, кидаюсь в эту комнату, а вы со мной даже не здороваетесь, как будто я здесь лишний... Что за манера!
Он глядел вокруг, глядел на обеих женщин, ясно было, что за его показной прямотой скрывается растерянность, тревога. Потом его взгляд остановился на Луке.
- Себастьяни, - поспешил представиться Лука и, как бы сделав над собой усилие, шагнул вперед и протянул руку. Широкое красное лицо Боссо не изменило выражения, только брови, самая подвижная часть этого лица, чуть заметно поднялись.
- Себастьяни! - воскликнул он радушно. - Но ведь мы уже знакомы! Как дела, как дела, дорогой Себастьяни? - Потом, резко повернувшись к Марте и приблизившись к ней, он сказал уже совсем другим, серьезным тоном: - Марта, вы тоже, как ваша сестра, не узнаете меня? Что случилось? Вы обе прямо как с луны свалились...
- Добрый вечер, Боссо, - ответила Марта просто и, отвернувшись, снова стала хлопотать вокруг ребенка, который, покраснев и сжав кулачки, орал сейчас особенно отчаянно.
Поставленный в тупик, едва скрывая свое недовольство, Боссо на мгновение остановился за спиной Марты, сложив руки назад и наблюдая из-за ее плеча, как она старается успокоить сына.
- С детьми, которые плачут,- изрек он важно и задумчиво, - нужны те же методы, что и со взрослыми, которые кричат и протестуют. Таких методов три: побить их, заткнуть им рот какой-нибудь подачкой или отвлечь их. Оставим первый метод, хотя, право, он не худший из всех. Но вы, Марта, простите меня, вы не пользуетесь и двумя другими и даже поощряете своими ласками капризы этого маленького чудовища. Пустите меня, я знаю, как надо обращаться с людьми, даже и с теми, что еще в пеленках.
Властно отодвинув мать, он извлек из часового кармана часы с грудой брелоков, которые носил на цепочке с трудом перегнулся через бортик кроватки и, сложив свой выступающий вперед рот в сладенькую улыбку, стал трясти импровизированной металлической погремушкой перед глазами ребенка. При этом он водил головой вправо и влево и издавал ртом нарочито веселые звуки, такие, какие издавал бы младенец, если бы засмеялся. И в самом деле, успокоенный и отвлеченный бренчанием брелоков и видом новой физиономии, склонившейся над ним, ребенок перестал плакать, некоторое время глядел с любопытством и наконец засмеялся, обеими ручонками хватая брелоки.
- Ну вот, готово, - произнес Боссо с тщеславным удовлетворением, выпрямляясь и оставляя брелоки, цепь и часы в судорожно цеплявшихся за них ручонках малыша. - Не говорил я вам, что умею обращаться с людьми? И потом, мы с Джованнино отлично находим общий язык. Нет, в самом деле, я обожаю малышей, а он, плутишка этакий, он обожает настоящих дельцов!
