Лео Перуц - Мастер страшного суда
Некоторое время я стоял в беспомощности, не зная, к кому обратиться. Откуда-то доносился непрерывный плеск воды, может быть, там был фонтан или вода стекала с кровли. Собака все еще лаяла. Я поднялся по деревянной витой лестнице в намерении позвонить у какой-нибудь двери и получить нужные мне сведения.
Неприятный запах ударил в нос, затхлый запах домашнего скарба, плесени и отбросов овощей. Я заставил себя идти дальше, преодолев отвращение, - мне не хотелось уйти ни с чем.
На площадке второго этажа я осмотрелся. Справа находилось правление академического кружка "Hilaritas". В дверной щели торчали два письма и смятая бумажка, на которой карандашом написано было: "Я в кафе "Кронштейн"" и подпись, которой я не мог разобрать. Мне показалось бесцельным наводить справки в этом кружке. Прошел я также мимо конторы Союза шапочных и войлочных торговцев. Третья дверь вела в частную квартиру. "Вильгельм Кубичек, майор в отставке" - прочитал я на дощечке. Тут я позвонил и передал свою карточку открывшей мне двери служанке.
Меня ввели в просто обставленную комнату. Мебель была в белых чехлах. Против двери висел портрет какого-то генерала в мундире, с орденом Железной короны на груди. Майор вышел ко мне навстречу в халате и туфлях; лицо его выражало изумление и беспокойство по поводу непонятного ему визита. На столе лежали увеличительное стекло, турецкая трубка, блокнот, суконка, плитка шоколада и открытый альбом почтовых марок.
Я объяснил ему, что хотел бы справиться у него насчет одного из жильцов этого дома.
- Я счел правильным, - сказал я, - обратиться с этой просьбой к товарищу, ибо и я офицер, ротмистр двенадцатого драгунского полка.
Недоверие исчезло у него с лица. Он спросил, немного нерешительно, не являюсь ли я представителем какой-нибудь фирмы, и когда я ответил, что меня привели сюда собственные, совершенно частные интересы, то сдержанность покинула его. Он пожалел, что не может угостить меня рюмкою вкусной галицийской водки, контуштовки, поскольку его жена ушла из дому с ключами. Даже папирос не может он мне предложить, потому что курит трубку.
Я описал ему наружность человека, которого искал. Майор удивился, узнав, что дом, где он живет, приютил человека столь необычайной внешности. Ему никогда не приходилось слышать о существовании такого урода.
- Странно! Странно! Странно! - бормотал он. - Я живу в этом доме с того самого времени, как ушел в отставку. Знаю всю улицу как свои пять пальцев. Когда фрау Холецаль из шестого номера готовит к обеду язык с каперсами, то это знает каждый ребенок на улице. Ты говоришь, он никогда не выходит на улицу. Но ведь о нем же было бы что-нибудь слышно, не может же человек так прятаться. Знаешь, что я думаю, ротмистр? Кто-то подшутил над тобой. Какой-то остряк, проказник или бездельник одурачил тебя, ты уж прости меня, ротмистр.
Он помолчал немного, размышляя.
- С другой стороны - итальянец, говоришь ты? Погоди-ка, погоди-ка! До прошлого года здесь жил в доме один сербохорват, по-немецки говорил очень плохо, только со мною мог он объясняться на своем родном языке, потому что наш полк два года стоял в Пржеполье, знаешь, в этой дыре, тошнит меня, когда вспомню о том времени, - да, мог бы я тебе рассказать всякие истории про Новый Базар, только это к делу не относится! Толст он, впрочем, не был, наоборот. Дулибич звали его, теперь вспоминаю, и был он племянником одного депутата. Все это государственные преступники, на мой взгляд... Но его ты не можешь иметь в виду, потому что он в прошлом году переехал в Будапешт. Дулибич, совершенно верно, его звали Дулибич. Минутку, минутку, погоди-ка! Есть еще туг жильцы, я их недели две не видел и спросил жену дворника: "Что это с господином Кратким делается, он совсем не показывается?" Воспаление среднего уха! Теперь уж он опять не выходит, немного бледен еще, немного слаб, такая болезнь изнуряет. Но, во-первых, он не итальянец, а во-вторых, не что чтобы очень толст.
Опять он задумался. Вдруг его осенило.
- Уж не ищешь ли ты господина Альбахари? - сказал он, понизив голос, и усмехнулся с видом снисходительного понимания. - Передо мной тебе стесняться нечего, мы, брат, товарищи, я тоже был молод. Господин Габриель Альбахари живет в третьем этаже, в восьмом номере. Ты себе и представить не можешь, сколько к нему народу ходит, - и все приличные господа, кавалеры, что ж, всякий может попасть в такое положение, когда нужен бывает господин Альбахари, я в этом ничего не вижу дурного. К тому же, говорят, он очень образованный человек, большой коллекционер: картины, древности, венские редкости, все что угодно. Он уже в летах, всегда элегантен, всегда выфранчен, только вот берет десять, двенадцать, пятнадцать процентов, как случится, иногда и больше.
У меня не было охоты быть сопричисленным к клиентуре ростовщика, и я решил, поскольку этого требовали обстоятельства, посвятить майора в положение дела.
- Я не нахожусь в стесненных обстоятельствах, господин майор, - сказал я. - Господин Альбахари меня не интересует. Дело касается, коротко говоря, актера Бишофа, которого вы, может быть, знали по имени. В последние дни он несколько раз заходил в этот дом, и, судя по всему, его самоубийство находится в связи с этими визитами. Вчера вечером он застрелился в своей вилле.
Майор соскочил со стула, как от электрического тока.
- Что ты говоришь? Бишоф? Артист придворных театров?
- Да, мне очень важно узнать...
- Застрелился? Не может быть! Об этом в газетах сказано?
- Вероятно.
- Актер Бишоф! Так бы ты мне сразу и сказал! Разумеется, он здесь был. Третьего дня, нет, погоди-ка, в пятницу, часу в двенадцатом...
- Вы его видели?
- Не я - моя дочка. Что ты говоришь! Актер Бишоф! Послушай-ка, что же сказано в газетах? Денежные затруднения? Долги?
Я не ответил.
- Нервы, - продолжал он. - Наверное нервы! Нынешние артисты народ развинченный, переутомленный... Моя дочка тоже нашла... Рассеянный, растерянный, сначала даже не понял, чего она хочет от него... Да, гениальные люди! Дочка моя... У каждого из нас - свой конек. Я вот собираю почтовые и юбилейные марки. Когда коллекция готова, продаю ее, всегда находится любитель. А девочка моя интересуется больше автографами: у нее уж целый альбом полон подписей. Живописцы, виртуозы, титулованные особы, актеры, певцы, одни только знаменитости. Ну а в пятницу, в полдень, она вбегает в комнату очень взволнованная: "Подумай, папа, кого я встретила на лестнице, - Бишофа!" Схватила альбом и выбежала. А потом приходит через час счастливая. Целый час прождала его на лестнице, но все-таки поймала, и он расписался в ее книге.
- Где же он был все время?
- У господина Альбахари, а то у кого же.
- Это только предположение? Или...
- Да нет же, она ведь видела, как он вышел оттуда. Господин Альбахари проводил его до дверей. Я встал и поблагодарил майора за сведения.
- Ты уже уходишь? - сказал он. - Если у тебя есть еще минутка времени, может быть, тебя заинтересует коллекция. Особенных редкостей, правда, ты у меня не найдешь...
Он показал концом трубки на раскрытую страницу альбома и сказал:
- Гондурас, последний выпуск.
* * *
Спустя несколько минут я звонил у дверей господина Альбахари.
Долговязый рыжий парень в безрукавке впустил меня в прихожую.
- Нет, господина Альбахари нет дома. Когда вернется? Неизвестно. Может быть, только к вечеру.
Я стоял в нерешительности и размышлял, ждать ли мне. Из комнаты, дверь в которую была приоткрыта, доносились шаги и нетерпеливое покашливание.
- Еще один господин дожидается там, - сказал мне парень. - С полчаса уже здесь сидит.
Мой взгляд упал на вешалку. На ней висели пальто и серо-зеленая бархатная шляпа; к стене прислонена была черная полированная палка с набалдашником слоновой кости... "Черт побери, - промелькнуло у меня в голове,-эту палку я ведь знаю, и эту шляпу, и пальто! Знакомый! Недостает еще мне столкнуться с кем-нибудь из знакомых в квартире этого ростовщика! Прочь отсюда, пока ему не пришло на ум заглянуть в переднюю".
Я сказал, что приду в другой раз, может быть, завтра в это же время, и поторопился скрыться.
Внизу, в воротах, я внезапно вспомнил, откуда знаю ту шляпу, и пальто, и палку с набалдашником слоновой кости. Я остановился - так сильно было в этот миг мое замешательство. Не может быть! Нет, вздор, я ошибаюсь, как мог он меня опередить? Как разыскал сюда дорогу? И все же сомневаться было невозможно: человек, пальто которого висело в прихожей ростовщика, - это был инженер.
Глава XIV
Дождь лил ручьями, когда я вышел из ворот. Улица была почти совершенно безлюдна; шофер сидел в резиновом пальто на своем месте и читал промокшую газету. Жуткое чувство овладело мною. Для меня было загадкою, какие соображения так быстро и так уверенно навели инженера на незримый след Ойгена Бишофа, и, говоря по правде, я скоро перестал ломать себе над этим голову. Я знал только, что мои розыски были совершенно излишни. Наведение справок в комиссариате, допрос шофера, визит к старому майору - бесполезный труд, потерянное время. Я чувствовал голод и усталость, меня знобило, дождь хлестал меня по лицу. Сухое белье, теплая комната... Мне хотелось как можно скорее очутиться дома...
![Лео Перуц - Прыжок в неизвестное [Свобода]](/uploads/posts/books/152683/152683.jpg)
