Марк Арен - Реквием по Иуде
Конкурентам? Но сейчас он вне игры, он не гоняется за раритетами, спокойно сплавляя остатки коллекции.
Может быть, кто-то сводит старые счеты? Но кто?
Чем запутаннее вопрос, тем проще ответ. Файн, не надеясь на удачу, все же отыскал в Интернете страничку этого злосчастного Фонда исторических изысканий. И почти не удивился, обнаружив в графе «администрация» фотографию улыбающейся Клары Гольдман на фоне археологического раскопа…
* * *Клара приехала в аэропорт задолго до приземления самолета из Бостона. Она слишком сильно волновалась, будто героиня старинного романа перед первым свиданием. Ей действительно предстояло первое свидание, хоть и недолгое. Едва увидев манускрипт, она передаст его в руки экспертов-коптологов, которые скоро должны были появиться в аэропорту. Да, свидание будет не долгим, но Клару просто трясло, как в любовной лихорадке. Впрочем, она хорошо знала, как снять волнение — надо просто поесть.
Сев за столик в ресторане, она вспомнила, как начинался ее путь к Иуде. Тот же самый аэропорт, тот же самый ресторан. И официант, кажется, тот же самый. Словно и не было десяти лет за плечами… Ей захотелось вычеркнуть эти десять лет. Не открывая меню, она сказала:
— Подайте мне то же, что было в прошлый раз.
Он, ничуть не удивившись, кивнул:
— Жаркое из телятины, божоле и ломтик пресного хлеба.
— Вы вспомнили не все, — сказала она, желая его немного поддразнить.
— Месье заказывал кофе и бокал воды, — добавил он. — Но сегодня он не подойдет.
— Да, он не подойдет, — сказала Клара, с любопытством глядя на официанта. Неужели он и в самом деле помнит каждого своего клиента? — Месье больше не пьет кофе. И не ходит по ресторанам… Да. Скажите, а вы давно здесь работаете?
— Время от времени, — ответил он. — У меня слишком много других обязанностей.
Вагаршапат, Армения, ноябрь, 286
Над столицей армянских царей сияло ясное небо. Несмотря на солнечный день, осенний воздух был уже достаточно свеж, и над крышами домов струился дым, окутывая старый город сизой пеленою. Эта часть города была построена еще царем Ервандом, за четыре столетия до Рождества Христова, и называлась в те времена Артемит-кагак, что означает город Артемиды. Уже потом, в начале третьего столетия после Рождества Христова, другой царь, Вагарш, достроив и заселив город торговцами и ремесленниками, обнес его крепостной стеной и назвал в свою честь Вагаршапатом.
Сюда, по дороге, ведущей к городским воротам, во всю прыть несся запыленный всадник, пришпоривая и без того взмыленного коня. На одном дыхании проскочив городскую стражу и пару улиц, он спешился у богатого дома и, бросив поводья подбежавшей прислуге, вбежал вовнутрь. Почти тотчас оттуда, на ходу застегивая обшитый золотой парчой камзол, выбежал немолодой уже мужчина и, вскочив на подведенного к нему коня, помчался в направлении царского дворца.
Скоро он уже был там и в ожидании высочайшего соизволения беспокойно переминался с ноги на ногу. Вскоре ему подали долгожданный знак, и он, войдя в царские покои, почтительно остановился у входа. Царь жестом разрешил ему приблизиться к трону.
— Я слышал, у тебя ко мне важная новость, князь. Так о чем она? — спросил Трдат.
— Она касается Сурена, — с поклоном ответил ему гость.
— Сурена? — удивился царь. — Чем он тебе досадил?
— Он не тот, за кого себя выдает, — ответствовал князь.
— И кто же он? Женщина? — скрывая усмешку, поинтересовался Трдат.
— Прости, государь, но мне придется начать издалека и вспомнить то, что, быть может, посыплет соль на твои раны, — словно не замечая иронии, ответил гость.
— Говори, я повелеваю!
— Много лет тому назад, — начал князь, — царствующих в Персии парфян Аршакидов, к которым относишься и ты, великий государь, сменил перс Арташир. Он подговорил твоего дядю, Анака, и тот на охоте убил твоего отца Хосрова, а вместе с ним и ваших домочадцев. К счастью, боги, сохранив твою жизнь и жизнь сестры твоей Хосровидухт, свершили возмездие над клятвопреступником. Перед смертью твой отец открыл имя предателя, и наши воины, настигнув братоубийцу, утопили его в реке Аракс. А вместе с ним, как все были уверены, и всех его домочадцев. Но мстители ошибались. В живых остался твой двоюродный брат. Он был спасен братом своей кормилицы и увезен в Кесарию. Там он получил христианское образование, женился на некой Иулитте, которая, родив ему сыновей Аристакеса и Варданеса, вскоре умерла. Он-то и есть наш Сурен.
Царь побледнел.
— Чем ты докажешь это? — спросил он князя.
— А ты спроси его сам, государь. Он христианин, а его вера не позволяет ему лгать, — ответил тот.
— И как ты это все узнал? — в голосе царя прозвучало недоверие.
— Я послал в Кесарию человека, поручив ему разыскать и расспросить людей, знавших Сурена, — с поклоном ответил гость.
— Зачем? Тебе-то какая с этого радость?
Князь отвел взгляд, скрывая смущение:
— Ты очень приблизил его к себе, государь, а мы так мало его знаем… И я испугался, что он может замышлять против тебя…
— Ты честно начал, так не заканчивай ложью! — перебил его царь. — Возможно, ты на самом деле испугался. Но не за меня, а за себя. Я многое вижу из того, что мои приближенные хотели бы утаить. Вижу, но молчу. До поры. Делаю вид, что не замечаю. Вот ты. Я давно наблюдаю твои страдания по моей сестре, Хосровидухт. Слепец! Тебе только кажется, что со стороны этого не видно. Влюбленный человек — он как абиссинец в кругу белокожих людей. С появлением Сурена ты узрел в нем соперника и решил все о нем проведать. А теперь, раскрыв его тайну, захотел расправиться с ним моими руками! Так?
На лице князя не было ни кровинки. Губы его побелели, как саванное полотно.
— Ну что ж. Твой расчет оправдался. Но только отчасти. Ты меня хорошо понял? — спросил царь, грозно посмотрев на гостя.
Тот молча кивнул головой.
— А раз понял, так вели привести его сюда, — процедил сквозь зубы Трдат.
— Да будет так, как пожелает мой государь. Но лучше не сейчас, — дрожащим голосом обратился к нему князь. — Как ты повелевал, после обеда мы отправляемся к святилищу, дабы воздать дары богам за твое воцарение. Возьми с собой и Сурена. Как христианин, он откажется от поклонения. Тогда и схватим его, и он нам все расскажет.
— Хорошо, — после минутного раздумья согласился Трдат и сделал ему знак удалиться.
Во время обеда Трдат, как бы между прочим, поинтересовался у стоящего поодаль Сурена, намерен ли тот присутствовать на жертвоприношении богине Анаит в честь его, Трдата, чудесного воцарения.
— С Вашего позволения я бы остался во дворце. Хочу успеть перевести к завтрашнему дню мысли Гераклита о логосе, — с поклоном ответил Сурен.
— Восемь раз по сто лет прошло с тех пор, как умер Гераклит и уже никуда не спешит. А Анаит не только богиня, но и женщина, и на твоем месте я бы опасался испытывать ее терпение. Собирайся, пойдешь с нами, — усмехнувшись, ответил ему царь и добавил: — Это не приглашение, это приказ.
Сурен побледнел. Он попытался объясниться, но, увидев, что царь уже разговаривает с другими приближенными, с поклоном удалился.
Спустя какое то время процессия с царем и жрецами во главе вышла из дворца и отправилась к храму Анаит. Среди приближенных, следуя воле Трдата, шел и Сурен. Он был смертельно бледен. Но глаза его светились решимостью, как у человека, сделавшего окончательный выбор.
Процессия остановилась у жертвенника. Жрецы, отделившись от всех и окружив капище, начали ритуал. Первым подошел Трдат, а затем, по старшинству, его придворные. Все возлагали к статуе богини цветы и зеленые ветви. Когда очередь дошла до Сурена, царь впился в него взглядом. Но тот не шелохнулся. Волна ропота прокатилась по рядам придворных. Но Сурен не сошел с места. Трдат поднял руку. Все замолчали. Наступила звенящая тишина, которую взорвал окрик Трдата:
— Эй, Сурен! Я же сказал, не испытывай терпения Анаит. Подойди и исполни свой долг верноподданного и армянина.
Эти слова будто вывели Сурена из оцепенения. С первого же дня своего пребывания при дворе, он понимал, что конфликт из-за веры неизбежен. И потому желал лишь одного: верной службой завоевать любовь и доверие Трдата до того, как обнажатся противоречия между их верованиями. Но сейчас он с предельной ясностью осознал — это конец, и другой возможности высказаться у него не будет…
— Я повинуюсь Создателю неба и земли, а не творениям рук человеческих! — воскликнул Сурен. — Ты, государь, властен лишь над моим телом, но никак не душой. Ты можешь казнить меня, можешь миловать. Но даже ты не заставишь меня думать и жить иначе, чем я того желаю.
Царь с изумлением смотрел на Сурена и не узнавал его. Глаза его налились кровью, а ноздри раздувались, как у разъяренного буйвола, голос его был похож на весенний гром, а из глаз разлетались грозовые молнии.
