Уильям Теккерей - В благородном семействе
Нет, мистер Брэндон, ничего подобного здесь не было. Причиной здесь было лишь то, что порок и разврат вам к этому времени приелись, а эта милая добродетель явилась чем-то новым. О, только потому, что в своей пресыщенности вы давно отвыкли от этого простого блюда, сейчас вы так остро почувствовали вкус к нему; и я вспомнил о вас не далее как в прошлую субботу, у мистера Лавгроува, в "Вест-Индской таверне", в Блекуолле, когда пятнадцать приятелей-эпикурейцев, которые только что с презрением отвергли черепаховый суп, поморщились на пунш и отправили обратно шпроты, вдруг все, как один, набросились на... свинину с бобами. И если прилежный читатель романов переберет в уме большую часть прославленных произведений этого рода, появившихся за последнее время в нашей стране и за границей, он убедится, что у авторов среди широкого разгула чувства и развращенности ума время от времени возникает аппетит к невинности и свежести, и они нас по такому случаю потчуют свининой с бобами. Как долго мистер Брэндон оставался возле Каролины, у меня нет возможности установить; однако очень вероятно, что он задержался много дольше, чем это было нужно для починки его черного атласного платка. Между прочим, я подозреваю, что он прочел дамам вслух изрядную часть "Тайн Удольфского замка", за которыми он их застал; и перемежал при этом чтение своими собственными примечаниями, и трогательными и насмешливыми. Провел ли он в их обществе полчаса или четыре, но несомненно одно - что время пронеслось для бедной Каролины очень быстро; и когда подъехал к двери экипаж и раздался резкий голос, звавший: "Бекки!", "Карри!" - и судомойка Ребекка подпрыгнула с криком: "Батюшки... хозяйка приехала!" а Брэндон вскочил с дивана довольно-таки поспешно и побежал к себе наверх, когда развертывались все эти события, Каролина, я знаю, чувствовала глубокую печаль, и дверь своим родителям она открывала с тяжелым сердцем.
Свигби с необычайной нежностью помог мисс Линде слезть с козел. Папенька шумел и ревел в веселом благодушии и потребовал "горячей водички и стопок - немедленно!". Миссис Ганн была благосклонна, а мисс Белл - очень не в духе, на что у нее имелась основательная причина, так как она сама перебила у сестры место в экипаже на заднем сиденье и через свое же упрямство упустила жениха.
Мистер Фитч, войдя в дом, подарил Каролину глубоким вздохом и многозначительным взглядом и молча поднялся в свои комнаты. Шел он, погруженный в думу. Дело в том, что он старался вспомнить стихотворение о фиалке, сочиненное им пять лет тому назад и куда-то исчезнувшее из его бумаг. И, поднимаясь по лестнице, он бормотал:
Цветок смиренный, незаметно
Я возросла в глуши лесной...
ГЛАВА VI,
где описывается свадьба в благородном семействе и новые искательства
Нет нужды подробно описывать празднества, устроенные по случаю бракосочетания мистера Свигби с мисс Макарти. В карете четверней счастливая чета укатила в деревню, в имение новобрачного, взяв с собою стыдливо краснеющую сестру новобрачной; а когда первая неделя их медового месяца истекла, миссис Ганн вкупе со своим примерным супругом поехала погостить у молодоженов. Мисс Каролина была, таким образом, оставлена за единоличную хозяйку и получила от маменьки ряд особых наставлений - как она должна соблюдать благоразумие, наводить экономию, аккуратно вести на жильцов счета, всегда сидеть дома.
Принимая во внимание, что один из проживавших в доме джентльменов был откровенным воздыхателем мисс Каролины, я полагаю довольно странным, что мать оставила ее безо всякого покровительства; но в этих делах бедные люди не так щепетильны, как богатые; и молодая девица оказалась, таким образом, под опекой собственной своей невинности и добропорядочности жильцов; да и не было у миссис Ганн никаких оснований сомневаться в последней. Что касается мистера Фитча, так он скорее отдал бы разорвать себя на куски тысяче диких коней, чем позволил бы себе неучтивость с молодой девицей или нанес бы ей оскорбление; а как могла миссис Ганн предположить, что ее второй жилец окажется чуть менее добропорядочен? Что он питает хоть какой-то интерес к ее третьей дочери - ведь он всегда говорил о ней как о жалкой, маленькой девочке, которая и в счет-то не идет? Итак, не чая ничего худого и посадив рядом с собою в одноконную извозчичью повозку мистера Ганна, облаченного в новый с иголочки зеленый сюртук с золочеными пуговицами, Джулиана Ганн отправилась проведать свое любимое дитя и приободрить ее в супружеском бытии.
Здесь, если бы дозволено мне было занимать читателя сторонними делами, я мог бы дать прелюбопытную и очень трогательную картину свигбиевского menage {Домашняя жизнь; брак (франц.).}. Миссис Свигби, скажу вам с великим моим сожалением, поссорилась с мужем на третий день их супружества, - а из-за чего, вы спросите? Да из-за того, что он курил, а джентльмену курить не пристало. И Свигби покорно дал отставку трубке, а с нею - одному из самых покойных, счастливых и добрых товарищей холостой своей жизни. После этого его как подменили: трубка была частью его тела. Одержав во вторник победу над трубкой, миссис Свигби в четверг дала сражение мужнину рому в кипятке, напитку с отвратительным запахом, как она вполне справедливо заметила; а теперь этот запах стал еще вдвое отвратительней, оттого что табачный дым больше не насыщал собою воздух гостиной и не перебивал ароматов сока, добытого из вест-индского сахарного тростника. В четверг мистер Свигби и ром держались стойко. Миссис Свигби вела атаку сперва посредством одиночных метких выстрелов, а затем мощными залпами обвинения в вульгарности; на что Свигби отвечал артиллерийским огнем проклятий (правда, направленным по преимуществу на собственные свои глаза) и громогласными заявлениями, что никогда не сдастся. Однако по прошествии еще трех дней ром в кипятке исчез. Мистер Свигби, разбитый и обессиленный, сдал этот бастион; его молодая жена с сестрою торжествовали победу; а его бедная мать, жившая в доме сына и до сих пор сохранявшая свое место во главе стола, увидела, что власть ее потеряна навеки, и стала готовиться к капитуляции перед властными притязаниями новой владетельницы замка.
Обо всем этом, повторяю, я был бы рад подробно рассказать на свободе, равно как описать приезд величественной миссис Ганн: войну двух королев, которая вскоре затем завязалась между достойными тещей и свекровью. Как благородна ненависть двух дам, связанных этим видом родства! Каждая видит, какую обиду чинит другая ее дорогому дитяти; каждая питает недоверие и вражду и втайне раскрывает своему отпрыску коварство и преступления другой. В доме с женой часто бывает изрядно жарко; в доме с женой и тещей, пожалуй, жарче, чем в любом исследованном месте на нашей планете; в доме с тещей и свекровью так непомерно жарко, что его нельзя приравнять ни к какому месту на поверхности земли, а нужно в поисках метафоры спуститься глубже. Представьте себе жену, которая презирает мужа и учит его манерам; взыскательную сестрицу, которая к ее насмешкам добавляет свои (это было чуть ли не единственным, на чем теперь сходились Белла с Линдой, потому что после замужества сестры Белла всей душой ее возненавидела). Представьте себе, говорю я, двух мамаш: одна - большая, важная и допекающая всех своим благородством; другая - резкая, визгливая и твердо решившая не допустить, чтобы сына ее околпачили, - представьте, и вы поймете, каким счастливцем оказался Джо Свигби и каких удовольствий ему пришлось вкусить.
Что сталось бы с ним без его тестя? Просто в дрожь кидает, как подумаешь. Однако приезд и вмешательство этого джентльмена возымели такие последствия: часа в четыре, когда убирали со стола и разгоралась обычно послеобеденная перепалка, джентльмены брали свои шляпы и вдвоем уходили из дому; и как мог бы заметить человек, пораженный телесным недугом, что то или иное могучее средство заставляет болезнь на какое-то время исчезнуть, но лишь затем, чтобы с утроенною силой проявиться где-нибудь еще, подобным же образом быстрая победа миссис Свигби над трубкой и ромом в кипятке, хоть и привела к временному прекращению зла, на которое жаловалась молодая супруга, никак, однако, не могла совершенно его искоренить: оно исчезло в одном месте, чтобы с еще большей яростью свирепствовать в другом. В гостиной у Свигби запах рома и табака больше не возникал (кроме, конечно, тех минут, когда миссис Ганн прибегала к первому в качестве лекарственного средства); но если б вам случилось заглянуть в "Полумесяц и Свечку" у дальнего конца деревни; если бы случилось во дворе за этой гостиницей посмотреть на хорошо убитую площадку для кеглей; если бы временем, чтобы на нее посмотреть, вы избрали вечерний час, когда селяне после праведных трудов гоняют шар меж падающих звонко дубовых кеглей (тех, что против солнца построились, и длинная от каждой ложится тень на золото травы!); если бы вы, говорю я, на все это посмотрели, вы не могли бы при том не приметить в задней зале мерцающую в полутьме сальную свечу, стоящую на грязном столике. И был бы еще на том грязном столике оловянный жбан черного пива, а левее - чайная ложка, сверкающая в стакане джина; над каждым из этих двух приятных напитков вы б увидели курящуюся трубку; а за трубками, сквозь дым табака, углядели бы мистера Ганна и мистера Свигби, которые избрали теперь "Полумесяц и Свечку" своим постоянным прибежищем и здесь забывали тревоги супружеской жизни.
