Ат-Тахир Ваттар - Рыбак и дворец
- Нет. Простите меня. У меня так много дел. Я дал новый обет.
--------------------------------------------------------------
I/. Ребаб, най - восточные музыкальные инструменты.
----------------------------------------------------------------------
- Но дело касается тебя самого еще больше, чем твой обет, - настаивал юноша, державший в руках бумагу, перо и чернильницу.
Али-Рыбак хотел уйти без ответа, но его, как и всех собравшихся, заставил замереть тоскливый звук ная, уносившийся в долину к холмам, кронам пальм, солнечным лучам, проникающим в пещеры, лабиринты подземных тюрем. "Это о моей печали, о моем отчаянии поет най, это моя мольба о помощи", думал каждый про себя.
Музыканту удалось освободиться от первого чувства скованности, желания во что бы то ни стало увлечь слушателей. Его игра стала проникновенней, притягательней, нежней. Казалось, что чувства вины, несправедливости, унижения, которые тяжелым грузом лежали на сердце, уходили, словно это было прикосновение нежной руки. О! Душу переполняли чувства братства и дружбы! У всех на глазах были слезы. Сначала все плакали молча, потом, волнуясь, все более, тронутые до глубины души, жители города зарыдали в голос, и долго длился этот удивительный концерт.
Постепенно музыкант перешел к импровизации: он то замедлял ритм, то играл на высоких нотах, а слушатели будто очищались, обретая душевную ясность. Каким облегчением это было для них! Они будто освободились от тяжкого груза. И стали похожи на белый лист бумаги, на котором все можно написать заново. Они перестали плакать и стали смотреть друг на друга, им казалось, что они только что присутствовали при конце света или на похоронах дорогого им существа.
- Знаете ли вы, что вам рассказал музыкант? - спросил юноша с бумагой, пером и чернильницей в руках.
- Нет, - ответили ему люди.
- Это история о трех блаженных голубках, которые с вершины пальмы вещают Господу, что душа имеет конец. Это и нерассказанная история Али-Рыбака, глядевшего на свою руку, отрубленную за то, что ей он осмелился преподнести подарок. Вот это все вам только что и рассказал музыкант.
Только Али-Рыбак снова собрался уйти, как еще одна мелодия приковала его к земле: зазвучал ребаб. Будто шакал мертвой хваткой вцепился зубами в ягненка, будто змея обвилась вокруг трупа мертвого осла в поле, из которого выходят люди с разорванной грудью, будто торицы выклевали свои собственный яйца, будто трупы, которые еще висят на перекладине виселицы, будто огромные ножи-секачи, обрушивающиеся на руки рыбаков, будто женщины, бьющие себя по лицу, будто льющаяся кровь, младенцы, задохнувшиеся в то время, когда сосали материнскую грудь.
Мелодия зазвучала громче, ее ритм волновал все сильнее. Музыкант не щадил себя. Неожиданно его напряжение передалось и слушателям, их тела будто свело судорогой, и они начали стучать зубами.
А мелодия все нарастала... Вот трещины появляются на земле... Из них выползают тысячи змей... Тучи черных мух обрушиваются с небес на землю, заполняя все кругом... Глаза закрываются... Обжигающие языки пламени... Больше ничего не слышно... Больше не видно музыканта... Больше нет ничего, кроме чувств, переполняющих душу. Люди бросаются друг на друга, в ход идут кулаки. Кое-кто падает. Все начинают хвататься за оружие.
Но постепенно вместе с мелодией напряжение понемногу стало спадать. Люди вновь обрели покой, тревога их рассеялась. Они открыли глаза и стали дышать ровней, спрашивая себя, что происходило с ними несколькими мгновениями раньше.
-Знаете ли вы, что говорил ребаб? - спросил юноша, который держал в руках бумагу, перо и чернильницу.
- Нет, Что же он говорил?
- Он говорил, что наихудшее для побежденного, это стать сдержанным и осторожным, потому что это недостойное поведение: человек, который шагает во мраке, быстро забывает об осторожности. Он либо боится, либо нет. Или же он достаточно смел и ему наплевать на то, что может с ним случиться, или же он трус, и уже в глубине своей души заранее ощущает грозящую опасность. Руке Али-Рыбака, еще дрожавшей на земле, наверное, очень хотелось вернуться на свое обычное место. Она не желала оставаться на чужбине. Сколько горечи он, должно быть, испил, кладя свою руку перед палачом? Для большого сердца не бывает маленьких ран. Когда чувство братства задето за живое, слезы здесь не помогут. Зачем показывать себя осторожным или сдержанным перед лицом ненавистной несправедливости, угнетения и безграничного унижения?
Али-Рыбак хотел поскорей уйти, пока его не удержали другие мелодии, но вот уже на площади зазвучал барабан, который словно говорил: "Очнитесь! Огонь уже в доме! Бегите сюда! Враг на площади! Он окружает вас со всех сторон! Защищайтесь!"
Удары барабана становились все яростнее, ритмы сменяли друг друга и через несколько мгновений люди закричали:
- Где смельчаки?
- Здесь! Здесь!
- Лучше умереть, чем жить среди вечного позора!
- 3а оружие!
- Хватит несправедливости! Смерть врагам!
- Никто не имел права отрубать руку Али-Рыбаку!
- Али-Рыбак победит! Будьте с ним!
- Али-Рыбак - это все мы! Это прошлое, настоящее и будущее.
- Пусть тем, кто несправедливо поступил с Али-Рыбаком, самим отрубят руки!
Крики звучали все громче, люди откликались на удары барабана и, все более воодушевляясь, кричали - одни: "Долой сдержанность!", другие: "Долой Дворец!", а третьи: "Долой короля!"
Потом внезапно они стали переглядываться, спрашивая себя, что это могло произойти с ними только что.
- Что же говорил барабан? Знаете ли вы, что он говорил? - спросил юноша, который держал в руках бумагу, перо и чернильницу.
Никакого ответа не последовало.
- Я сам объясню вам, что хотел сказать барабан. В ответ - опять молчание.
- Да ничего и не говорил барабан, уважаемые. Это вы, вы сами говорили. Это ваша собственная речь. Вы помните, о чем вы говорили? Несомненно. И сказали вы это не случайно. Таков урок этой истории: все пережитое, наконец, вырвется из ваших уст, как бы вы не пытались сдерживаться. Знаете ли вы, кто это такие, - спросил он, указывая на вооруженных людей. - Знаете ли вы, кто эти семь юношей, которых вы видите перед собой? Кто мы такие?
- Нет, - ответил один молодой человек, исполненный неподдельного восторга.
- Мы - сторонники Али-Рыбака, который, оставаясь самим собой, уподобляется вам, грядущим поколениям. Али-Рыбак готов с неслыханным размахом совершить самое большое чудо.
- Перед вами стоит лучший лучник, способный своей стрелой муху сразить на лету. А это - лучший стрелок из ружья, его ружье выстреливает семь раз кряду и разит противника сразу с семи сторон. А вот этот человек с нашим знаменем в руках может разогнать в разные стороны семь рядов людей и раскроить череп самому людоеду. Мы пойдем от города к городу и раскроем всем глаза на правду. Рано или поздно Али-Рыбак восторжествует, ведь он - это вы, более того, вы, помноженные на семь.
29.
Али-Рыбаку тяжело приходилось удить рыбу одной рукой, да еще и самому ему все казалось, что у него по-прежнему две руки. Но стоило ему попытаться взять какой-нибудь предмет или сделать какой-нибудь жест, например, отмахнуться от мухи, как он возвращался к действительности. Его боль становилась еще острее, когда у него вдруг возникало впечатление, что у него вообще нет рук. Он колебался несколько мгновений, глядя на неуверенно двигающиеся пальцы на конце руки, делавшие жест, который он мог бы сделать отрубленной рукой.
Только теперь Али-Рыбак открыл для себя то, чему раньше и не придавал значения: оказывается, правая рука так скромно и незаметно брала на себя много важных дел, вместе с тем, он не переставал восхищаться, что и одна-единственная рука еще может играть свою роль: так впервые он развязал свой мешок левой рукой, в первый раз она помогла ему извлечь оттуда все необходимое для рыбалки, нацепила наживку на крючок, подняла удочку и забросила крючок в воду.
Если бы не воспоминания и облака прошлого, если бы не движения, отработанные до автоматизма, если бы не очень сильное впечатление, что он ни в чем не испытывает недостатка, то Али-Рыбак поклялся бы, что он в первый раз взялся за удочку и что это движение ему совершенно чуждо. Он спрашивал себя, какой вкус будет у рыбы, выловленной одной-единственной рукой. И правда, удастся ли ему поймать хоть какую-нибудь рыбешку? Хватит ли сил на то, чтобы быстро вытянуть из воды удочку и закинуть ее себе за спину с рыбой, трепыхающейся на крючке, еще дышащей, с пурпурно-красными жабрами, которую он подхватит так радостно, словно это первый улов в его жизни? Сможет ли он снова сказать: "Это самая прекрасная рыба, какую только мне удалось поймать за всю свою жизнь".
Он забросил крючок, с трудом подняв удочку, которая казалась ему все тяжелее и тяжелее. Красный поплавок заплясал на волнах, а перед глазами у него проплывали разные картины, виденные на пути во Дворец, потом постепенно эти видения растаяли...
