Ричард Бирд - Х20
— И не курить, — добавила она.
Впоследствии я редко об этом задумывался — только если казалось, что лишь роскошный скейт, или самокат с моторчиком, или приличный магнитофон стоят между мною и моей популярностью в школе.
Но на сей раз, как только отец вернется домой, я собирался пойти вниз и потребовать у него конверт дяди Грегори. Он начнет возражать, мы наверняка поскандалим, но я готов к скандалу, если это означает, что я получу деньги и до конца недели окажусь в Нью-Йорке. Я за месяц наверняка закадрю новую девушку. Я покажу Джулиану Карру и Люси. Они у меня попляшут.
Вот тогда все будет в порядке.
Примерно дважды в год он подхватывал страшный грипп, который потом выкашливал из себя несколько недель. Он всегда отказывался сходить к врачу.
— Я не болен, — говорил он. — Никогда в жизни не болел.
Тогда я отправлялся в трущобы один. В противном же случае мы ехали туда вместе, и к нам часто присоединялся Уолтер, хоть и не всегда в растаманской шапочке.
Джейми бдительно вышагивал по коридору, катался вверх-вниз на лифте и подстерегал сероглазую загримированную даму. Но хотя Тео давал ему киноафиши и батончики “Баунти”, Джейми не переставал клянчить сигареты. В конце вечера мы закуривали, и Уолтер рассказывал истории, меж тем как Джейми листал журналы из приемной и разглядывал рекламные объявления. Затем он принимался мечтать о том, что сделает, когда разбогатеет. Джейми и Уолтер всегда отправлялись по домам вместе, причем каждый был уверен, что защищает другого.
Часто к нам приходила Эмми. Драматический клуб “Колокольчик” тоже собирался по средам, поэтому иногда Эмми выглядела старше, а иногда моложе. Впрочем, глаза ее не менялись. Благодаря расположению комнат и сигналам Джейми мы всегда могли спрятать Уолтера, затолкав его сперва в ванную, а потом, для пущей надежности, еще и в туалет.
— Клянусь вам, — искренне говорил ей Тео, — я никогда не давал никаких сигарет никакому старику.
Впрочем, после каждого прихода Эмми Тео еще минимум час вел себя несколько странно. Людям, пришедшим за сигаретами, он задавал другие вопросы — например, хорошенько ли они подумали об опасности ранней смерти. Ответы были предсказуемые:
— А у вас есть какие-нибудь планы на эти годы? Каникулы или что-нибудь в этом роде?
Или спрашивал, не боятся ли они потерять вкус или нюх, что всегда вызывало улыбку.
Иногда я выскакивал в приемную, чтобы по-быстрому выкурить “Кармен”, и смотрел, как курят другие. В этом была какая-то весомость, которая говорила о том, что каждая сигарета заменяет собой все: хлеб, мясо и пиво, и ботинки, и одеяла, и мишуру на рождественской елке, и саму рождественскую елку, и запасы пищи на полке, и что-нибудь приличное по телику. Что-нибудь, что угодно, все, что можно предвкушать. На что можно положиться.
Панацея — это чудесное растение, излечивающее все известные болезни. Это универсальное лекарство, палочка-выручалочка, и Плиний претенциозно называл ее девясилом. Позже свойства панацеи приписывали другим растениям, например моржовнику и опопанаксу, чистецу и гамамелису.
Первую параллель между мифической панацеей и табаком провел в Англии Эдмунд Спенсер, автор “Королевы фей”, и ко времени смерти королевы Елизаветы было прекрасно известно, что табак излечивает простуду, воспаление глаз, непроизвольное слезотечение, головную боль, мигрень, водянку, паралич, замедленное кровотечение, апоплексию, летаргический сон, родильные схватки, истерические страсти, головокружение, потерю памяти, беспокойство, черную тоску, умственное расстройство, бляшки, халитоз и все инфекционные заболевания, известные человечеству.
Потом универсальное лекарство стали искать не в растении, а в действии, или в случайности, или в мысли. Вся наша ежедневная неудовлетворенность могла в мгновение ока развеяться как дым благодаря открытию панацеи — надежда, которую исправно подпитывали казино, реклама товаров и обещания эмиграции в какой-нибудь рай вроде Австралии. Панацея перемещалась от растений к лекарствам, великим мыслям, откормленным лошадям и удачным цифровым комбинациям миллионами путей, присущих переменчивым умонастроениям мрачных мужчин и женщин.
Но со времен Плиния надежда на панацею всегда была прибежищем чудесной любви хорошего мужчины к хорошей женщине. Это самая распространенная палочка-выручалочка, она гарантированно излечивает все.
Группка из четырех-пяти человек с дочерью Уолтера Эмми Гастон в центре. Она без грима. Темные волосы собраны в самый обычный хвостик, стянутый резинкой. Она наверняка на несколько лет моложе Тео, она поджидает в темноте со своими друзьями, за двойными дверями к лифту. Они держат два плаката, с виду уже не новых, на которых от руки черным фломастером написано: “ЗАМЕДЛЕННОЕ САМОУБИЙСТВО” и “НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАТИТЕ!!!”.
Пятеро пикетчиков во главе с Эмми зашли с нами в лифт, и в этой тесноте мы поднялись на четвертый этаж, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Лифт остановился, и мы один за другим вышли в коридор. Было так холодно и от нашего дыхания образовывалось столько пара, будто каждый затянулся в лифте целой пачкой сигарет. Перед № 47 уже ждали несколько человек, и, пока Тео отпирал дверь, Эмми спросила, обратившись не к кому-то конкретно, а ко всем сразу:
— Вы знаете, что этот человек дает сигареты детям? Вы хотите, чтобы ваши дети курили? Вы знаете, какова вероятность подхватить рак, если начать курить раньше четырнадцати лет?
— Эмми, — сказал Тео. — Зайдемте внутрь. Обсудим все там.
Она стояла совершенно неподвижно и смотрела на него. Ее ноздри сузились и выпустили длинную прямую струю пара.
— Кто вам сказал, что вы можете называть меня Эмми?
Казалось, спина ее распрямилась. Тео изобразил легкий извиняющийся поклон.
— Сожалею, — сказал он, но куда больше удивлялся своей ошибке, будто произносил про себя слово “Эмми” так часто, что оно незаметно для него стало ему привычно. — Пожалуйста, проходите, — сказал Тео, отчасти придя в себя. — Прошу всех внутрь.
Одна женщина из трущоб сказала:
— Я знала, что это случится.
1916 год.
Утро битвы на Сомме. За шесть часов погибло двадцать тысяч человек, причем все отнюдь не по случайности или невезению. По сравнению с курением, решает Уолтер, это настоящая глупость и заигрывание со смертью.
Офицерский адъютант арестовал Уолтера, рядового Черной стражи, за то, что Уолтер отошел слишком далеко от передовых окопов. Через два дня, в назидание всем солдатам, плохо ориентирующимся на местности, полевой суд приговорил Уолтера к расстрелу. На третий день он стоял у стены разрушенного дома перед взводом снабженцев Личных королевских шотландских пограничников и младшего лейтенанта королевских драгун. Солдаты продрогли, вымокли и устали, но офицер, если верить Уолтеру, был непреклонен, потому что солдаты не считались за людей.
Уолтеру не надели повязку на глаза, но связали руки сзади. Он прижимается спиной к стене, стена покрыта зеленоватой влагой, влага проникает сквозь мундир к напряженным плечам, которые, впрочем, и так мокры от пота. Снабженцы заряжают, проверяют и берут наизготовку ружья. Офицер, явно не новичок в таких делах, отдает приказ целиться, и ружья вскидываются, все до единого нацеленные в сердце Уолтера. Офицер неторопливо поднимает руку.
Дальше может произойти что угодно.
Примерно через месяц после того, как Тео внес поправки в свою докторскую диссертацию (“Обманная система вируса табачной мозаики”), его мать прослышала, что кто-то видел, как ее бывший муж и отец Тео работает на кухне базы истребителей КВС близ Ачнашина.
Больше всего мать Тео любила путешествовать на автобусах компании “Красная лента Западного побережья”. Они достаточно высокие, чтобы все видеть за изгородями, едут как раз с нужной скоростью и достаточно велики для циркуляции сигаретного дыма в отличие от тесных купе поездов “Железных дорог Западного нагорья”.
В тот раз из Глазго на север выехало всего шесть пассажиров. Задолго до Эрскин-бридж они начали многозначительно покашливать и раздраженно коситься в заднюю часть автобуса, где мать Тео с удобством устроилась на заднем сиденье, отпугивая возможных соседей тем, что смолила одну сигарету за другой.
К Ардлуи все пассажиры сгрудились на сиденьях сразу за водителем, а мать Тео наслаждалась шотландскими пейзажами, что пролетали за стеклами с эмблемой Британского института стандартов.
В двадцати минутах езды от Ачнашина автобус свернул за угол и чуть ли не лоб в лоб столкнулся с тягачом КВС, нагруженным хвостовой частью истребителя-бомбардировщика “Вулкан”. При столкновении обе машины заскользили по дороге. Прицеп тягача въехал в заднюю часть автобуса, сорвав правые задние крылья и раздавив в салоне кресла.
