Ирвин Шоу - Любовь на темной улице (сборник рассказов)
-- Подождите еще немного, всего несколько минут,-- попросил его Джиованни.-- Сейчас я все здесь запру и провожу вас домой, открою вам дверь.
-- Ах,-- вздохнул Госден,-- будет очень любезно с твоей стороны, Джиованни. В такой тяжелый момент в моей жизни. Открыть мне дверь. Ведь я ужасно одинок. В конце концов, я уверен, что все образуется, и все со мной будет в порядке.
Уизерби слез со стула, сказал Джиованни:
-- Внесите, пожалуйста, в мой счет.-- Теперь и он мог идти.-- Спокойной ночи, Джиованни, спокойной ночи, мистер Госден.-- Он хотел сказать ему что-то еще, чтобы утешить, вселить в него надежду, но понимал: что бы он сейчас ему ни сказал, слова нисколько не облегчат его страданий.
-- Спокойной ночи,-- отозвался Госден теперь уже зычным, с придыханием голосом.-- Мне было приятно возобновить знакомство с вами, пусть и на столь короткое время. И прошу вас, передайте привет вашей супруге!
Уизерби вышел на улицу. В баре Джиованни запирал в шкафу свои бутылки, а Госден все еще медленно допивал свой стакан, уверенно сидя, словно на насесте, на высоком стуле.
На улице было темно, и Уизерби торопливо, большими шагами шел к своему дому, удерживая себя, чтобы не побежать. Он стремительно взлетел по лестнице, так как подниматься на лифте -- очень долго. Открыв металлическую дверь квартиры, увидел, что в спальне горит свет.
-- Это ты, дорогой? -- услыхал он сонный голос жены.
-- Сейчас приду,-- крикнул Уизерби.-- Только запру дверь.
Он задвинул еще один засов, которым они никогда не пользовались, и только после этого со спокойной душой, не спеша, пошел, как обычно, в любую ночь, по ковру через темную гостиную.
Дороти лежала в кровати, рядом с ней на ночном столике горела лампа. На полу у кровати валялся журнал, который она, по-видимому, читала, ожидая его прихода. Она сонно улыбнулась ему.
-- Какая у тебя, однако, ленивая жена,-- сказала она, когда он начал раздеваться.
-- Я думал, что ты пошла в кино,-- сказал он.
-- Да, я ходила. Но там я все время клевала носом. Поэтому вернулась,-объяснила она.
-- Ты чего-нибудь хочешь? Может, принести тебе молока? Крекеры?
-- Ничего не хочу, только спать,-- сказала она. Повернувшись на спину, она подтянула к подбородку одеяло с простыней, ее распущенные волосы лежали на подушке. Он, надев пижаму, выключил свет, лег с ней рядом, положив голову ей на плечо.
-- Виски,-- сонно произнесла она.-- И почему только у людей столько предрассудков в отношении этого напитка? Какой восхитительный аромат. Ты хорошо поработал, дорогой?
-- Неплохо,-- ответил он, чувствуя прикосновение ее прохладных волос к лицу.
-- Угу,-- сказала она, засыпая.
Он лежал с открытыми глазами, нежно обняв ее, чутко прислушиваясь к приглушенным звукам, доносившимся до него снизу, с улицы. "Боже, храни нас от всевозможных несчастий,-- подумал он,-- и научи понимать истинную природу всех городских звуков вокруг нас".
ГОД НА ИЗУЧЕНИЕ ЯЗЫКА
-- La barbe!1 -- сказала Луиза.-- Как можно выносить такую вонь? -- Она сидела на полу, сложив ноги и опершись спиной на книжную полку, от ее голых ступней, высовывавшихся из джинсов, дурно пахло потом. На нос она нацепила очки в тяжелой оправе из черепашьего панциря, которые всегда надевала при чтении, и, перелистывая страницы книги, лежащей на коленях, жевала миниатюрные пирожные эклер из маленькой коробки, стоявшей рядом с ней. Луиза вот уже год изучала французскую литературу в Сорбонне, но в данный момент читала "Гекльберри Финна" во французском переводе. Французская литература, признавалась она, производила на нее угнетающее впечатление, и она всегда скучала по пряному запаху вольной Миссисипи. Она приехала из Сент-Луиса, а на вечеринках от нее часто слышали, что Миссисипи -- это Богиня-Вода всей ее жизни. Роберта не вполне понимала, что она имела в виду, но в глубине души такое заявление производило на нее глубокое впечатление своей мистикой, свойственной сердцевине Американского континента, как и ее отчаянная смелость, объясняемая самообразованием. У нее, Роберты, насколько ей известно, никогда в жизни не было Матери-Воды.
Роберта сидела у мольберта посередине большой темной комнаты, в которой царил полный беспорядок. Они жили в ней вдвоем вот уже восемь месяцев с того времени, как приехали учиться в Париж. Роберта работала над длинным полотном для парижских витрин, стараясь преодолеть влияния Шагала, Пикассо и Жоана Миро1, и все эти влияния овладевали ею, сбивая с толка, в различные периоды одного только месяца. Ей было всего девятнадцать лет, и она страшно волновалась из-за своей восприимчивости других стилей живописи и других художников, и поэтому всегда старалась смотреть другие картины как можно реже.
Луиза поднялась с пола медленно, изящно и грациозно, как лебедь, слизывая остатки эклера с пальцев, приводя в волнообразное движение свои блестящие черные волосы. Подойдя к окну, она настежь распахнула его и сделала несколько нарочито шумных глубоких вдохов, втягивая в легкие сырой полуденный парижский зимний воздух.
-- Я опасаюсь за твое здоровье,-- сказала она.-- Могу держать пари, если кому-то в голову придет провести исследование, то они непременно придут к выводу, что в истории половина художников умерли от силикоза1.
-- Это шахтерская болезнь,-- отозвалась Роберта, продолжая спокойно работать над своим полотном.-- Эта болезнь от скопления в легких пыли. А какая пыль в масляных красках?
-- Ладно,-- сказала Луиза, не желая уступать подруге. Она посмотрела из окна третьего этажа вниз, на улицу.-- Его можно было бы назвать и красивым,-- сказала она,-- вот только бы ему постричься.
-- У него прекрасные волосы, о чем ты говоришь? -- возразила Роберта, с трудом подавляя в себе импульсивное желание подбежать к окну.-- В любом случае, сейчас все ребята носят такие прически.
-- Все ребята,-- мрачно повторила за ней Луиза. Она была на год старше Роберты и у нее уже были две любовные связи с французами, которые, по ее собственным словам, завершились для нее полной катастрофой, и теперь она пребывала в дурном настроении, переживая болезненный рефлексивный период.
-- У тебя с ним свидание? -- спросила она.
-- Да, в четыре,-- ответила Роберта.-- Он повезет меня на правый берег Сены.-- Она рассеянно тыкала кистью по полотну. Мысль о том, что Ги рядом, мешала ей сосредоточиться на своей работе.
Луиза посмотрела на часы.
-- Сейчас только три тридцать,-- сообщила она.-- Надо же, какая любовь!
Роберте не нравились ироничные нотки в голосе Луизы, но она не знала, как ей с этим бороться. Ей так хотелось, чтобы Луиза сохранила свою заумь для самой себя. Мысль о Ги заставила Роберту трепетать, ее словно било электрическим током, и она начала мыть кисти, понимая, что в таком возбужденном состоянии работать нельзя.
-- Ну и что он там делает? -- спросила она, стараясь казаться как можно равнодушнее.
-- Он вожделенно изучает витрину мясной лавки,-- сказала Луиза.-- У них сегодня там деликатес. Вырезка. Семьсот пятьдесят франков -- кило.
Роберта почувствовала легкий укол разочарования. Уж если он оказался рядом, то было бы куда приятнее, если бы он вожделенно взирал на нее, а не на витрину.
-- Какая все же невыносимая эта мадам Рюффа, просто ужас! -- сказала она.-- Не позволять никому приходить к нам!
Мадам Рюффа была их домовладелицей. Она жила с ними в одной квартире, кухня и ванная комната были общими. Маленькая толстая женщина, которая с трудом влезала в свои платья с потрескивающими от ее полноты поясами, втискивала свои груди в узкие лифчики, чтобы они у нее не висели, а торчали, и при этом обладала очень неприятной привычкой врываться к ним в комнату без стука. Она оглядывала их своими бегающими, недоверчивыми глазками, словно подозревая, что жилички намерены испортить ее покрытую пятнами камчатную ткань1 на стенных панелях или контрабандой привести к себе на ночь недостойных молодых людей.
-- Ах, Луиза,-- сказала Роберта,-- почему ты всегда хочешь казаться такой... такой разочарованной?
-- Потому что я на самом деле разочарована,-- ответила Луиза.-- То же очень скоро будешь испытывать и ты, если будешь продолжать вести себя в том же духе.
-- Ни в каком духе я себя не веду,-- возразила ей Роберта.
-- Ха!
-- Что значит твое "ха"?!
Луиза не удостоила ее ответом. Она еще дальше высунулась из окна и на ее лице появилось критическое, разочарованное выражение.
-- Так сколько ему лет, говоришь?
-- Двадцать один.
-- Он набрасывался на тебя? -- спросила Луиза.
-- Конечно нет.
-- В таком случае, ему не двадцать один.-- Луиза, оторвавшись от окна, пошла через комнату к своему прежнему месту. Опустилась на пол перед коробкой с оставшимся единственным микроскопическим пирожным и, прислонившись к книжному шкафу, снова взяла в руки французский перевод "Гекльберри Финна".
-- Послушай, Луиза,-- сказала Роберта, надеясь, что голос ее звучит довольно сурово и вполне убедительно.-- Я не намерена вмешиваться в твою частную жизнь и буду тебе весьма признательна, если и ты последуешь моему примеру...
