Анна Коркеакиви - Нежданный гость
Клэр поднялась с кресла, коснулась костяшек его пальцев и не убирала руку до тех пор, пока он не прекратил тереть лоб. Он прижал ее прохладные пальцы ко лбу.
— Известно кто?.. — спросила она, тронув его за плечо.
— Есть предположение. После принятия закона, объявляющего историю с армянами геноцидом, по адресу правительства было много угроз. Ходят слухи, что всякое выражение несогласия будет считаться во Франции противозаконным. Какая-то турецкая националистическая группировка.
— Вот как. — Она слышала о противостоянии, как только они вернулись в Париж; о том, с какой яростью турки восприняли известие, что французы, с которыми они веками старались поддерживать дипломатические отношения, решили официально объявить геноцидом гибель более миллиона армян в Оттоманской империи после Первой мировой войны. Сами турки никогда не признавали это намеренным уничтожением армянского народа, утверждая, что гибель армян вызвана войной. Она вспомнила одну из горячих дискуссий на каком-то званом ужине незадолго до Рождества; британцы старались не использовать термин «геноцид», и кто-то разделял их позицию, а кто-то считал ее предосудительной с нравственной точки зрения.
Она вздохнула:
— Ужин отменяется?
Эдвард покачал головой:
— Не вижу необходимости.
Ну что ж, подумала она. Гости, особенно французы, разумеется, будут огорчены происшедшим, и все будут испытывать неловкость. Пока Эдвард не ушел, им вдвоем придется решить, как вести себя в сложившейся ситуации. Найти нужный тон: сдержанный, уважительный, но выражающий твердое намерение не сдаваться.
Нужно идти вперед. Это главное. Идти и не останавливаться.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Клэр собрала с маленького столика в кабинете тарелки и понесла в кухню. До ланча они с Эдвардом обсудили, нужно ли попросить преподобного Ньюкома прочесть перед ужином заупокойную молитву по убитому политическому деятелю. Решили, что лучше это сделать, но в ходе вечера не следует сосредоточивать разговор на убийстве: соблюдение меры во всем — один из законов дипломатии. Потом Клэр пошла в кухню за ланчем, который Матильда сочинила на скорую руку перед тем, как уйти на обед. Должно быть, Клэр удалось вернуть расположение кухарки, и та даже оставила для нее в кухне тарелку с курицей в сметанном соусе. За едой почти не разговаривали, потому что Эдвард готовился к предстоящему семинару, в котором ему придется днем участвовать вместо посла, и просматривал принесенные с работы документы. Потом смахнул их в кейс и объявил, что ему пора возвращаться в офис.
— Открылась вакансия в канцелярии посольства в Манаме, — добавил он, защелкивая кейс. — Утром во время моего доклада о французских делах помощник как бы между прочим спросил, не забыл ли я арабский.
— Бахрейн?
— Бахрейн.
— И что ты ответил?
— Сказал, что арабский у меня подзаржавел.
— Надеюсь, обошлось без шуточек насчет того, чтобы смазать его нефтью, — с улыбкой заметила она. — Как долго мы еще пробудем в Париже?
— Мы здесь уже более трех лет, — ответил он и добавил: — Еще есть местечко в Бишкеке.
Клэр недоуменно подняла брови.
— Это в Кыргызстане, — пояснил он. — Между Таджикистаном и Казахстаном. У них там сложности с электричеством, зато можно чудесно пожить в юрте. И роскошный вид на горы.
Она поцеловала его:
— Ужин пройдет хорошо. Даю слово.
Она так и не сказала ему о Барроу. Если Джейми вдруг выйдет из своего укрытия во время ужина, Эдварда ждет неприятный сюрприз. Но, узнав об убийстве, она твердо решила не говорить сегодня о последней проделке Джейми. Еще один закон дипломатической жизни: сначала думать о мировых проблемах и лишь потом — о личных, особенно о таких незначительных, как шансы Питера войти в первый или второй состав сборной по гребле Витас-колледжа или пятно, оставшееся после химчистки на одном из любимых пиджаков Эдварда. И даже потрясение оттого, что твой пятнадцатилетний сын отстранен от занятий и один болтается по европейским аэропортам, бледнеет по сравнению с непоправимой трагедией вроде убийства — или перспективы после тридцати лет службы оказаться в каком-то богом забытом месте Центральной Азии, где плохо с электричеством.
Держа в руках поднос, Клэр плечом толкнула дверь в кухню. Нет, Джейми не свалится как снег на голову во время ужина. Сейчас она поговорит с ним, попытается выяснить подробности и взять с него слово сидеть тихо до завтра. Эдвард ушел, Матильда и Амели отправились обедать, и они с Джейми остались одни в квартире. После переезда в резиденцию советника такие минуты выдавались нечасто, и нельзя упускать момент.
Она поставила тарелки на стол и оглядела кухню. Как будто все в порядке. Заглянула в холодильник и обнаружила на средней полке дуршлаг с темно-красной клубникой. Взяла горсть ягод, надеясь, что Матильда не собирается использовать клубнику для десерта, а если и собирается, то не заметит. Раскусила ягодку — язык обожгло кисло-сладким соком. Нужно отнести Джейми: он любит клубнику. В детстве объедался ею до тошноты. «Соблюдай умеренность», — говорил в таких случаях Эдвард, но Джейми, отвернувшись от него, закидывал в рот следующую ягоду. А спустя час стонал: «Мамочка!.. у меня в животике нехорошо».
Джеймс никогда не отличался сдержанностью. «В кого он такой нетерпеливый? — вопрошал Эдвард, когда Джеймс впадал в ярость из-за того, что ему велели убрать кроссовки из библиотеки, или свалился со стула от хохота во время одного из редких официальных приемов, на котором ему разрешили присутствовать. — Уж точно не в нас с тобой».
Клэр высыпала клубнику назад в дуршлаг и закрыла холодильник. «Ты с ними цацкаешься», — говорил Эдвард в тех редких случаях, когда они спорили о воспитании детей.
Вытерев руки бумажным полотенцем, она направилась к комнате Джейми. Свет больше не пробивается из-под двери.
Негромко постучала.
Никакого ответа.
Может, уснул, пока ждал ее? Встал же, наверное, раным-рано, чтобы успеть на парижский рейс.
Клэр повернула ручку и толкнула дверь.
На опустевшей кровати Джейми — записка, написанная на выдранной из романа Рота странице. Джейми свернул страницу пополам и нацарапал на обороте: «Для мамы». Клэр развернула страницу и прочла: «Ушел. Не хочу причинять новых неприятностей. Постараюсь до завтра не попадаться отцу на глаза. Джейми».
Клэр села на кровать. Покрывало еще хранило тепло длинного и тощего тела подростка, и Клэр поборола желание прилечь. Она же запретила Джейми выходить — зачем он навлекает на себя новые неприятности? Не хочется его наказывать. Но все его выходки — использование ее имени, тайный отъезд из школы, уходы и приходы без разрешения, — в отличие от списывания, невозможно объяснить отчаянной глупостью юности. Он ведет себя дурно. К тому же опасно. Может, он подумал, что она велит ему уйти на сегодня из дому? А может, она не проявила должного сочувствия по поводу того, как с ним обошлись в Барроу? Что он сказал? Что-то про какого-то Райана? Был в школе кто-нибудь с таким именем, когда она в последний раз навещала Джейми? Она оглядела комнату, словно пытаясь обнаружить ответ, но Джейми в школе меньше года и не привез с собой никаких ведомостей. Его вещевой мешок на полу. Клэр наклонилась, чтобы подобрать его, но передумала. Нет, она не станет рыться в его вещах.
Поднялась с кровати и прошла в вестибюль. Достала из столика сумочку и вытащила смартфон. Конечно, выключен. Нажала кнопку «включить» и подождала, пока сработает.
Наконец экран засветился. Семь голосовых сообщений и три текстовых. Быстро прокрутила весь список — имени Джейми в нем нет.
Побарабанила пальцами по столику. Значит, Джейми все-таки не звонил перед тем, как отправиться в аэропорт. Написал от ее имени письмо директору и без ее разрешения полетел домой. Даже не попытался с нею связаться. И теперь вновь намеренно нарушил запрет и ушел из дому.
— Знаешь, мне ведь было всего двадцать четыре, когда я начал службу, — вдруг сказал утром Эдвард, неожиданно оторвав ее от мрачных мыслей о переезде в Ирландию, которым она предавалась втайне от него. Эдвард редко говорил что-нибудь без причины.
— Как давно, — отозвалась она.
— Да. — Он с минуту рассматривал чай в чашке, словно видя в ней все чашки чаю, которые ему пришлось выпить за годы службы. — Но я не жалею. Ни минуты. Мне нравится дело, которым я зарабатываю на жизнь. Нравится то, чем я занимаюсь. И то, что я еще мог бы сделать.
Она положила руку на стол ладонью вниз и глубоко вздохнула. Вот что она предпримет насчет Джейми… Да ничего она не будет предпринимать. И даже беспокоиться перестанет. Цацкаешься. Она слишком долго обращалась с ним как с маленьким, и вот к чему это привело.
Клэр сунула телефон в карман. Надо заняться карточками. Пока не вернулись Матильда и Амели, которым нужно дать распоряжения. А потом пора в парикмахерскую. Эдвард заслужил, чтобы она помогла ему чем сможет. Заслужил пост посла. И Ирландию тоже заслужил. Он тридцать лет просидел на бесконечных совещаниях, выпил невероятное количество чая и кофе и почти столько же вина. Приветственно кивал разным отвратительным личностям и с вниманием выслушивал катастрофические проекты переигрывания истории, а тем временем фигура его утрачивала стройность, овал лица — четкость, из-за набрякших век взгляд становился менее открытым. Он упорно пытался преодолеть жестокость мира и сделать его лучше. И Британию тоже. И все это с таким терпением, с такой уверенностью и с таким искусством. Лишь пару недель назад, выслушав долгую обличительную речь одного немца — мужа польской дипломатической дамы, возлагавшего на британскую колониальную политику вину за неразбериху на Ближнем Востоке, Эдвард спокойно ответил: «Разумеется, можно подвергать сомнению эффективность и даже разумность Декларации Бальфура[42]. Но мало какие из исторических событий не вызывали споров и не порождали противоречивых оценок. Таких событий немного — тем не менее они есть». Он прямо не упомянул Вторую мировую войну — единственное событие современной истории, о которой на Западе практически не было двух мнений. Немец покраснел и перевел разговор на предстоящий мировой чемпионат в Германии. Эдвард справедлив и рассчитывает все до тонкостей. Знает, когда согласиться и когда твердо выразить несогласие. И как это сделать.
