Бригитта Швайгер - Откуда в море соль
Карл влюбился и согласился добровольно пойти в лечебницу для алкоголиков. Больше мать ничего не знает, только то, что у этой девушки есть внебрачный ребенок, сама она служит в банке, и еще у нее есть "фольксваген", ее родители против Карла, и она заключила с Карлом соглашение. Если он вернется и не будет пить два года, они поженятся. Ведь родные уже давно мечтали заставить его покончить с алкоголем. Потому что, когда он бывал сильно пьян, он часто говорил, что устроит пожар и сожжет себя и все, что он написал. Потому что он не может утвердить себя как писатель, а это всегда было его мечтой. Мать нагрузила картофелем маленькую тележку. Это детская коляска, в которой они сидели по очереди. Карл, его братья и сестры. Раньше. Раньше во время обеда я смотрела, как папа чертит вилкой на скатерти узоры в ожидании еды. Это должно было быть так. Салфетка, и вилка, и ожидание существовали тогда для того, чтобы папа мог чертить узоры. У папы на виске билась жилка, потому что у отцов на висках должны быть жилки. Особенно, когда они жуют.
Я иду обратно в квартиру, где Рольф и я жуем и чертим узоры. Шагать, не падать, не выть, быть сеном в руке Альберта и сгнить, когда он его выбросит, он вернулся из Греции такой загорелый, мне хотелось бы знать, все ли тело у него такое загорелое. Позвонить Хильде и спросить? На окраине города пожилые женщины сидят на пестро раскрашенных скамейках, поставленных благодаря обществу по благоустройству нашего маленького города. На каждой скамейке есть металлическая табличка, на ней можно прочесть, откуда эта скамейка. Говорят, жена председателя общества по благоустройству тоже подвержена страсти к валиуму. Если она здоровается слишком любезно, значит, она находится под самым сильным его влиянием. Мимо вдоль бульвара проезжает машина Альберта. Ведь он посещает больных. У моего отца тоже всегда очень много работы, когда он возвращается из отпуска. На время отпуска Альберта его замещал мой отец. Альберт незаметно здоровается со мной. Он лишь поднимает руку в открытом окне. Рольф говорит, чтобы я себе ничего не воображала. У Альберта много пациенток. Мама говорит, что белый халат действует на женщин романтически. И многие обследуются чаще, чем нужно. А одна даже повесила на новые трусики бирочку с ценой, когда раздевалась перед папой.
Фаза молчания. Происходит крушение, и слышно только, как тонкими струйками сыплется песок. Мы говорим друг другу "доброе утро" и "приятного аппетита". Мясо такое жилистое, где ты его взяла? Рядом. Где ты была вчера? С Альбертом. Я не могу тебе это запретить, говорит Рольф. Да, я знаю. А если я тебя попрошу не встречаться больше с Альбертом? Что тебе с того, что я не увижу больше Альберта? Нет, мы ничего не говорим. Мы говорим только "доброе утро" и "приятного аппетита". Мясо отличное.
Альберт разнимает мои ладони. Он не хочет, чтобы я пила воду из пруда, в котором мы купаемся. Последние теплые дни осени. Я наступила на что-то мягкое, оказалось
на заячий труп. Альберт говорит, что от такой воды можно заболеть тифом. Что такое тиф по сравнению с тобой, Хильдой и Рольфом! Дура! Да, я полная дура. Я никогда не пойму правил вашей игры. А зимой наступает мрачная пора, может быть, я покончу с собой. Не будь ребенком, постарайся быть милой с Рольфом. Нужно извлечь из ситуации максимум пользы. Ты позвонишь мне сегодня еще? В пять он звонит из амбулатории. Он говорит, что как раз ест кровяную колбасу с зеленым перцем. В трубку я слышу, как он ее откусывает, как она лопается и что он меня конечно любит, иначе у него со мной ничего не могло бы быть. Что теперь он должен закончить разговор, потому что к нему скоро придет пациент. Желчная колика. И не выписать ли ему для меня снова витамины? Осторожней с валиумом. Принимать только тогда, когда под кожей головы возникает нестерпимый зуд. Конечно, любовь - дело гормонов. И абсолютно все, даже самые высокие чувства, сводятся к половому инстинкту. И что каждый человек до известной степени одинок. Что теперь ему пора заканчивать, не из-за счета за телефон, а только потому, что позвонила "желчная колика".
Каждый год осенью отмечается праздник дружбы, который мы, женщины, понять не можем. Это понимают только мужчины, потому что в стаде они себя чувствуют замечательно. Вот они сидят, утратив волосы и приобретя жир, детей и умение говорить пустыми фразами. Женщины-супруги сравнивают в туалете помаду и духи. Из соседнего туалета доносится смех. Над чем смеются мужчины во время мочеиспускания? Ни одна женщина этого не постигнет никогда. Хильда слишком много выпила, теперь ей плохо, она склоняется над раковиной и хочет домой. Ее глаза, лишенные какого бы то ни было выражения! Ее трясет озноб, пока я везу ее домой в машине Рольфа, обнимаю ее своей рукой, так же как Альберт обнимал своей мое зябнущее тело, когда ему нечего было сказать. Уже светло. Носовые платки для Хильды из отделения для перчаток Рольфа. Ей хотелось бы выплакаться, не именно мне, тем не менее она делает это сейчас, после того как сообщила, что я выставила на посмешище ее мужа, что я, маленькая потаскуха, вламываюсь в ее семейную жизнь, что она уже давно об этом знает. Я все-таки человек, говорит она, а не зверь в клетке, которого только кормят и на которого любуются, почему он не ведет себя со мной честно, почему он считает, что я глупее, чем я есть? Впрочем, я уже привыкла к тому, что он всюду сует свой хвост. Извини! Хильда приходит в ужас и ревет, все-таки она его любит, он и она принадлежат друг другу, зачем он ей сделал двоих детей и поставил на такой пьедестал, с которого ей не спуститься? почему он все привинчивает так высоко? время от времени она пыталась спрыгнуть вниз, но в мыслях моих всюду одна вода, я мечтаю только о воде, говорит Хильда, я готова лезть на стену, когда он не идет домой, он и раньше приходил поздно, но тогда я боялась, что с ним что-то случилось.
Как это бывает? Хильда удивленно смотрит на меня. Ты не знаешь, как это бывает? Разве твой муж никогда не возвращается домой поздно? Нет, Рольф пунктуален. В первые годы это всегда бывало одинаково, говорит Хильда, я лежу, жду, жду, и тут он приходит и говорит: он знает, что он недостойный человек: а я говорю: чушь: и он обнимает меня, и я рада, что он меня обнимает и нежен со мной, он говорит, что любит меня, и затем засыпает и храпит. так это происходило. А теперь? Теперь я знаю, что он трусливая свинья, и если бы я могла, я бы его выгнала. Носовых платков Рольфа не хватает, она сморкается в мой итальянский шелковый платок, благодарит за то, что я отвезла ее домой, говорит, чтобы я забыла, о чем она мне плакалась, все лишь наполовину так плохо, просто время от времени отказывают нервы, надо меньше пить.
Воскресная прогулка, маленький сын Альберта бросается каштанами, маленькая дочь Альберта плачет; ты тоже - мама?
спрашивает этот мальчик в саду. Нет, тогда почему же ты пьешь кофе? Он прячется за вязом и ждет, что мы будем его искать. Мы его не ищем. Он подходит и плюет Хильде на новое платье. Хильда его одергивает и обещает в понедельник купить игрушку, если он будет послушным. Я не хочу больше никаких игрушек, говорит сын Альберта. У него на подбородке родинка. Я рассказываю о письме, которое мне написал Карл из своей лечебницы. До поступления туда он себя чувствовал как живой труп, его друзья медленно и молча отдалились от него, время от времени он влюблялся в девушку, но любовью это никогда не было, а ведь он всегда хотел написать историю настоящей любви, но на самом деле только пялился на свою пишущую машинку и на книги, которые ему больше ничего не могли сказать. Сын Альберта получает увесистую пощечину за то, что во время моего рассказа несколько раз плюнул Хильде на платье. Стало быть, она тоже слушала, но теперь она лишь вздыхает, а Альберт и Рольф беседуют о телеантеннах.
Когда я еще не была одинока с Рольфом и Альбертом, когда Блиц был домашним животным, а я - комнатным, когда Блиц закрывал глаза и выглядел как китаец, тогда я бегло говорила с ним по-китайски, и по-итальянски, и на всех языках. Я разыгрывала свои спектакли перед Блицем, а когда приходил Рольф, продолжала играть: я раскрывала объятия, и мне на плечо опускалась усталая глава Рольфа. Потому что у него никогда не было просто обыкновенной головы, а всегда была глава. Когда я играла для Рольфа, Блиц не аплодировал. Он видел игру насквозь и понимал ее цель. Чего тебе не хватает?
спрашивал Рольф, в самом начале еще с любопытством, потому что его смешили некоторые из моих глупостей. Итак, чего тебе не хватает? Я думаю, мне не хватает смысла жизни. Удивленные взгляды Рольфа и Блица: а разве мы не смысл? Мне нужна ответственность, интерес. Но ты же ничем не интересуешься! Это можно изменить. Ты думаешь? Да. Когда я тебе рассказываю о своей работе, ты зеваешь. Потому что в твоей дерьмовой работе я ничего не понимаю! Что? Рольф, может быть, ты в ней понимаешь? Естественно. Итак, что ты делаешь целый день? Боже мой, думал он, она опять задает идиотские вопросы. Ты разбираешься в ФЁЕСТ, Рольф? Естественно. Могла ли бы я, будучи твоей женой, принимать все, что касается твоей работы, целиком? Да, это ты могла бы. А ты целиком с ней согласен? Да, целиком. Черт побери, думал он, я хочу наконец есть. Я работаю для того, чтобы заботиться о твоем физическом здоровье, значит, тоже сотрудничаю с ФЁЕСТ? Все уже ясно, мое сокровище! И с государством тоже? Разумеется, дорогая. Оружейную сталь в Африку тоже поставляет ФЁЕСТ? Как это тебе пришло в голову, моя дорогая? Он говорит, что у меня слишком много фантазий. Я отказываюсь варить суп с лапшой для того, кто работает на предприятии, в котором
