Роже Гар - Жан Баруа
Он резко поднимается и, скрестив руки, делает несколько шагов по комнате. Останавливается у окна, устремляет невидящий взгляд в дождливое небо.
"Чего она рассчитывает добиться своей девятидневной молитвой? Она всегда верила, будто молитвы непосредственно влияют на волю бога... Но ведь это ребячество! Ее вера под стать вере дикарей аббата Жозье! Словно приобрела абонемент на девять дней... Именно на девять!.. Этакий специальный рецепт для бесплодных женщин!.. Чудовищно!.. "
Пожав плечами, он подходит к книжному шкафу и опирается о застекленную створку, будто выбирая книгу.
"Нужно честно относиться к самому себе. Женщины ничего в этом не понимают. "Что тебе стоит?.. Ведь я так тебя прошу"... А уважение... уважение к окружающим, к самому себе..."
Берет наугад книгу и снова садится в кресло.
Час завтрака.
Жан один за столом.
Думает: "Она сердится и не выходит из своей комнаты. Воображает, что эта комедия на меня действует!.. (Устало.) И когда все это кончится!"
Но Сесиль пришла.
Скрип двери заставляет Жана поднять глаза, и он видит несчастное, опустошенное страданием, похудевшее лицо, со следами слез.
И раздражение исчезает: внезапно он чувствует к ней сострадание, как к ребенку, совершившему ошибку и не отдающему себе отчета в своих поступках, бесконечную жалость, рожденную приливом безотчетной нежности... как будто отблеск, грустный и тусклый отблеск уже угасшей любви.
Не ожидая приглашения, она садится за стол; лицо ее бледно.
Завтрак начинается в молчании.
Она с трудом заставляет себя притронуться к еде. Долгая пауза. При горничной - несколько слов по поводу мигрени Сесили.
Жан украдкой смотрит на жену: четкая, упрямая линия опущенного лба; распухшие веки, сухие и красные; вздутые губы; приоткрытый рот искажен страданием. Он думает с тоской: "Как я ее терзаю! Разве важно, кто прав и кто виноват!.. Она страдает из-за меня, и это отвратительно! Да и зачем стараться, чтобы она поняла. Я только причиняю ей боль. Лучше уступить, чем мучить ее так ужасно из-за пустяков!
В конце концов чего она хочет? Немного больше того, что я нередко делал этим летом, сопровождая ее по воскресеньям к обедне... Тем хуже для нее, если она не замечает всей глупости и неприглядности того, к чему меня вынуждает... Не буду упрямиться..."
Это внутреннее решение сразу же успокаивает его, приносит радостное облегчение. Он упивается сладостным сознанием освобождения от собственного эгоизма: из них двоих он оказался более великодушным, тем, кто понимает, прощает, уступает.
Он смотрит на нее с нежностью. Она покорно ест, не поднимая глаз.
"Она хороша в слезах... Чудовищно заставлять плакать женщину! Отец говорил: "Женщины - совсем не такие, как мы, а об этом часто забывают". Он был прав; вот что получается, когда пытаешься обращаться с ними, как с равными: только причиняешь лишние страдания... Да, отец был прав. "Надо не замечать того, что отличает нас от них, и настойчиво искать пути к сближению".
Да, да, но чтобы это было возможно, надо еще любить друг друга..."
Он поднимается из-за стола. Она ждет с безразличным видом, уставившись в одну точку на скатерти.
Он думает: "Она уйдет в свою комнату... Я пойду к ней и скажу, что согласен".
Но, как обычно, Сесиль направляется в кабинет Жана, куда подают кофе. Уронив руки, она останавливается возле столика.
Жан подходит к ней.
Он с огромным трудом пересилил себя; растоптал частицу своей совести, своего самолюбия, своего будущего. Он предвкушает, какую радость доставит ей. Она положит ему голову на плечо и заплачет от умиления, и он будет вознагражден благодарным блеском ее глаз.
Он наклоняется, обнимает ее за талию. Она не сопротивляется.
Жан (голос его дрожит). Послушай... Ну, хорошо, я пойду с тобой вечером, куда ты хочешь. Только не плачь больше...
Но она вырывается и резко отталкивает его.
Сесиль. О, я чувствую, ты станешь моим врагом, навсегда!
Жан растерянно смотрит не нее.
(Отчеканивая слова.) Я знаю, нам придется расстаться когда-нибудь, может быть через год, через два, через десять лет... не знаю когда, но нам обязательно придется расстаться! И я тебя возненавижу! (Заливаясь слезами.) Ты мне уже ненавистен!
Она вытягивает вперед руки, как человек, который боится упасть, и опирается о край стола.
Жан (с горечью). Ну что ж... Я думал, ты будешь рада.
Она поднимает голову, словно очнувшись от кошмара, и лицо ее проясняется. Она сжимает руку Жана.
Сесиль (сбивчиво). Сегодня вечером, да? Это правда, я так тебе благодарна... (Наклоняется и быстро целует руку Жана.) Спасибо, дорогой.
Медленно, разбитой походкой она идет к двери, прижимая платок к губам; у порога пытается ему улыбнуться.
Жан тупо смотрит на закрывшуюся дверь. Потом встряхивает головой, распрямляет плечи, подходит к окну, распахивает его и, несмотря на дождь, свешивается вниз, будто стремясь выбраться из душной норы.
Церковь Нотр-Дам-де-Виктуар, восемь часов вечера.
Надгробные плиты. Горящие канделябры слепят глаза, но не освещают помещения.
По вечерам сюда - в полумрак, черный от дыма свечей, - стекаются со всех концов Парижа несчастья, перед которыми бессильно любое мужество, надежды, упорно живущие вопреки всему.
Сесиль на коленях; Жан стоит; оба сгибаются под бременем непоправимого.
В тот же вечер.
Жан снова работает; он не спешит встать из-за стола: ему хочется побыть одному.
Дверь открывается. Бесшумно входит Сесиль, в туфлях на босу ногу.
Сесиль. Ты не собираешься спать? (Простодушно.) Ты на меня сердишься?
Она мило смеется, как напроказившая девочка.
Пораженный ее наивностью, Жан не может сдержать улыбку.
Она в халате. Слезы не оставили следа на ее лице. Ночная прическа ее молодит: распущенные волосы схвачены на затылке большой черной заколкой-бабочкой. В этот вечер ей пятнадцать лет: она - хрупкая девушка-невеста из Бюи.
Она, как ребенок, прыгает и устраивается на коленях у Жана.
Я не хочу засыпать одна, после такого дня. Скажи мне, что все забыто... что все позади...
Жан устал от слов. Не отвечая, он осторожно целует нежный лоб, который она подставляет ему. В этот вечер, больше чем когда-либо, он чувствует себя стариком.
Там слишком холодно. Я тебя подожду здесь. Продолжай, милый, я не буду мешать. Только посижу у тебя на коленях, даже не шелохнувшись.
Она забывается, прижавшись к нему. Жан обнимает ее и чувствует, как расслабляется ее стан, теплый и гибкий. Ее соломенные туфли соскользнули на пол; он берет в ладони маленькие холодные ступни.
Видишь, как я замерзла...
Она смеется прерывистым, дразнящим смехом. Когда Жан уносит ее, она все еще смеется, запрокинув голову...
Затем их взгляды встречаются. Жан чувствует как бы внезапный удар: в полузакрытых глазах Сесили он замечает огонек торжествующей радости.
И вдруг его осеняет:
"Вот оно что!.. Сегодня девятый день... Нужно было, чтобы я..."
Ни малейшего чувства раздражения; он не выпускает ее из объятий.
Взгляд ее только что сказал Жану, на что способна человеческая глупость, и он чувствует себя таким далеким от Сесили, бесконечно далеким...
"Женщины совсем не такие, как мы!.. "
III
Несколько листков, исписанных беглым неровным почерком, в глубине ящика письменного стола Жана:
"Женщины - низшие существа, и это непоправимо.
Сентиментальность гнездится в них, как червь в яблоке. И разрушает все: делает беспомощным их ум, калечит их душу.
Женщины обожают тайны, это - свойство их натуры. Тут бессильны все средства. В этом сказывается примитивность женщин.
Они боятся воров, но, зажигая ночник, уже чувствуют себя в безопасности. Поведение страуса - их естественное поведение. Вера им нужна для спокойствия, чтобы не терзаться никакими сомнениями. (Они даже не догадываются о том, что люди могут стремиться к "проверке"...)
Жениться можно лишь после того, как твердо изберешь свой путь и решишь идти по нему до конца. Изменять свои убеждения после женитьбы - значит подвергать встряске две жизни вместо одной, значит вырывать между двумя людьми, вынужденными жить вместе, пропасть, которая не заполнится даже тогда, когда поглотит их счастье".
IV
Год спустя.
Бюи, второй день пасхи.
Маленькая гостиная г-жи Пасклен. Полдень.
Жан и Сесиль только что приехали погостить на несколько дней.
Аббат Жозье, возвратившийся два месяца назад с Мадагаскара, приглашен к завтраку.
Г-жа Пасклен. Ну же... Идите сюда, погрейтесь. Утром была такая чудесная погода!
Небо внезапно нахмурилось: сильный град барабанит в стекла.
Аббат Жозье (у окна). Обычный весенний дождь с градом, это скоро пройдет... (Жану.) Как вы изменились за пять лет, друг мой!
Жан. Да и вас я едва узнал! Похудели, пожелтели...
Аббат (смеясь). Вы очень любезны!
Г-жа Пасклен. Это еще что, аббат гораздо лучше выглядит, чем месяц назад... Он бы погиб среди своих негров, если бы я не добилась, чтобы епископ распорядился вернуть его обратно.
