Луис-Поль Боон - Менуэт
свои гигиенические прокладки она швыряет куда попало - за двери, на ступеньки... Поднимаясь по лестнице, он смотрит на них, но сразу переводит взгляд на то, что надлежит прятать уже мне. Он, по-моему, совсем мало ценит, что я даю ему подсматривать под юбку, - видимо, злится, что я еще несовершеннолетняя. Любит ли она его? Может быть, да, но не так, как это делают в кустах вечерами любовные парочки, буквально норовящие друг в друга пролезть. Она злится на него, что он иногда болеет, иногда грустит, часто просто сидит молча и, главное, ничего не делает. А ее я еще никогда не видывала без дела. Она вкалывает и вкалывает, потому что, по ее словам, человек должен стать богатым и вот тогда-то он будет освобожден от работы. Но эти слова совершенно пустые, потому что, когда я потом спрашиваю ее: а что бы вы делали, будучи богатой, она дает такие уж идиотские ответы, что диву даешься. Она даже не знает, что значит быть богатой, и если ей один день пришлось бы "сидеть без дела", она рухнула бы замертво. Она окочурилась бы от ужаса, поскольку вдруг обнаружила бы, что внутри нее находится эта серая масса, все время лежавшая до того без движения. Но почему же она не взяла себе в мужья человека, который носился бы по ее примеру как угорелый, а кроме того вкалывал бы, зарабатывал кучу денег и "занимался делами"? Я не могу представить, чтобы они в свое время, в кустах вечерами, норовили пролезть друг в друга. Нет, не могу себе представить, каким чудом случилось, что они поженились. Я спрашиваю ее об этом, но она сама не знает. Ей хочется, чтобы у нее было много денег и значимых дел, но в действительности она замужем именно за этим мужчиной - именно она все для него устраивает, ни словом не намекая ему, что на его доходы невозможно жить. С одной стороны, она терпит его, как мой отец терпит меня или как это делает моя мать, которая беспокоится обо мне и которая в глубине души сокрушается, что я такая... не могу подобрать правильное слово, ну, в общем, какая я есть. А с другой стороны - я опять о той женщине, - это не совсем так, потому что она не требует от него отчета о каждом сказанном им слове - вернее, слове умолчанном, - нет, по сути, это она отчитывается перед мужем обо всем, что делает или планирует сделать, в то время как ему это совершенно не интересно. А когда его нет, она хлопочет, и шьет детскую одежду, и поставляет ее одному коммивояжеру. То она в поисках полотняной или хлопчатобумажной ткани в цветочек, то она едет смотреть новые модели или покупать выкройки - и все это время она только и говорит о детской одежде да о детской одежде, но самих-то детей она на дух не переносит. Коммивояжер это
КРАЙНЕ ПЕРЕГРУЖЕННЫЙ ГРУЗОВИК, ВОДИТЕЛЬ КОТОРОГО, БУДУЧИ, ПО-ВИДИМОМУ, ПЬЯН, СОБИРАЛСЯ ОБОГНАТЬ ДРУГУЮ МАШИНУ В ЭТО ВРЕМЯ НАВСТРЕЧУ ЕХАЛ МОТОЦИКЛИСТ, КОТОРЫЙ, НАХОДЯСЬ НА ЛЕВОЙ ПОЛОСЕ, СДЕЛАЛ ОТЧАЯННУЮ ПОПЫТКУ РАЗМЯНУТЬСЯ С ТЯЖЕЛОЙ МАШИНОЙ, НО БЫЛ ТАКОВОЙ СБИТ, У НЕГО ОТОРВАЛО ЛЕВУЮ НОГУ ДО САМОГО БЕДРА, ОТОРВАННАЯ ЧАСТЬ ТЕЛА БЫЛА ОБНАРУЖЕНА В ПОЛЕ НА РАССТОЯНИИ 8 МЕТРОВ, БОТИНОК - НА РАССТОЯНИИ 28 МЕТРОВ, В ТЕЧЕНИЕ ВСЕГО ВРЕМЕНИ
муж ее сестры; иногда он с женой и ребенком приходит в гости, и тогда она весь вечер говорит снова о детской одежде - при негласном условии, что сам ребенок должен где-нибудь лежать аккуратно сложенным, как и его нагрудничек. И даже если б ребенок лежал аккуратно сложенным и выглаженным, она все равно не замечала б его, как то, что в приличном обществе и надлежит не замечать - то есть как нечто неподобающее. Другое дело - детская одежда: благодаря ей можно быть при деле, то есть крутиться белкой в колесе. А у этого мужчины, с которым у нее общий бизнес, в глазах такое наглое выражение - довольно опасное, но малопривлекательное. Он давно бы уже облапал меня, если б на его пути не стояли эти угрожающие законы и заповеди, нарушение которых может его осрамить. Вот это и есть самая главная человечья характеристика: в своих "нарушениях" они все доходят до крайнего предела, а перед крайним пределом останавливаются, как коровы перед проволочной загородкой. Да, он как бык, которому некуда деться. Она говорит ему о производстве детской одежды, а он ей в ответ - о детопроизводстве. Они не особенно понимают друг друга, потому что общаются через проволочную загородку, а тут он вдруг берется рассказывать такие анекдотики, которых она всерьез пугается и оттого даже не смеет смеяться. А на улице, на углу, постоянно ошиваются мужчины, готовые понарассказывать сколько угодно таких анекдотиков, когда я иду мимо. Они рассказывают их как бы друг другу, но так, чтобы слышала я. То есть они нашептывают их мне через проволочную загородку закона. Им нельзя трогать меня, поскольку я еще не взрослая, но им не возбраняется рассказывать - как бы друг другу - некоторые штучки, которые на самом-то деле предназначены исключительно мне. И через несколько дней после того, как я услыхала такого рода похабную байку, этот коммивояжер (тоже, видно, подцепил на углу) пересказал ее ей. Этим он как бы пытался прорвать проволочную загородку. А однажды я вошла, как раз когда он ее спрашивал: когда же я могу вас увидеть? Войдя в комнату, я, конечно, их спугнула, но он продолжал говорить как ни в чем не бывало - о детской одежде и о том, как трудно угодить некоторым клиентам... Я смотрела на него, прямо в его похабные зенки, и говорила себе: держись, не прысни прямо сейчас. А глядя на нее, я отлично видела, как она, побледнев, все обматывает веревкой какой-то пакет, затягивая тут и там какие-то узелки - она, как всегда, конечно, не в состоянии думать, а я догадываюсь, что сейчас ей представляется, как она на самом-то деле связывает, перевязывает и привязывает его. Она не знает, что надо сказать, то есть что можно и чего нельзя. Она бы, наверное,
ПОСТРАДАВШИЙ, НАХОДЯСЬ В СОЗНАНИИ ДО САМОЙ СМЕРТИ, ПРОЩАЛСЯ С ЖЕНОЙ И ДЕТЬМИ, ВИНОВНЫЙ В АВАРИИ, МАШИНА КОТОРОГО НИЧУТЬ НЕ ПОСТРАДАЛА, НЕ ОКАЗАЛ НИКАКОЙ ПОМОЩИ ПОТЕРПЕВШЕМУ И БЕЗ ЗАЗРЕНИЯ СОВЕСТИ ОСТАВИЛ МЕСТО ПРОИСШЕСТВИЯ, ПОЗЖЕ, КОГДА ЕГО ЗАДЕРЖАЛИ, ОН ОТРИЦАЛ ВСЕ ФАКТЫ, НЕСМОТРЯ НА ТО ЧТО СЛЕДЫ НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ НА ЕГО ЗАЛИТОЙ КРОВЬЮ МАШИНЕ БЫЛИ БОЛЕЕ ЧЕМ ОЧЕВИДНЫ / НЕКИЙ ВДОВЕЦ, ПРИМЕРНО 30 ЛЕТ ОТ РОДУ, ОДНАЖДЫ
не возражала, если б он просто набросился на нее - то есть овладел бы ею словно совсем неожиданно, тогда она, после всего этого, просто всплакнула бы и зажгла б свою свечечку, а при возвращении мужа отвела бы глазки. Но ей никак не решиться на этот грех, то есть самой назвать день и час, когда она позволит ему на нее наброситься. Она хочет чего-то добиться в этом мире, она хочет много и трудно работать, чтобы чего-нибудь достичь, и она злится на препятствия, встающие на ее дороге. А потом он уходит, но не через главный выход, а через тот клочок садика, деревянный забор которого примыкает с другого конца к переулку. Я понимаю его и знаю, кроме того, что она-то как раз ничего не понимает и что все дойдет до нее много позже, только после того, как мы уже достаточно долго посидим с шитьем, то есть после того, как она уже много сошьет, а я порядочно пораспарываю. Тут до нее и впрямь что-то доходит, потому что она сразу же ляпает: ох, а калитка-то открыта! Ваша лазейка, говорю я. И снова чуть не прыскаю, но вовремя подавляю смех.
Как это все по-дурацки, что как раз сегодня не могу у них быть - в субботу вечером я всегда должна мыться. Это как у того осла, который топтался между сеном и соломой. Я хотела бы мыть свое тело каждый вечер, разгуливать пальчиками по его интересным бескрайностям, брызгать на него - и затем тщательно, миллиметр за миллиметром, вытирать, как наш сосед тщательно, миллиметр за миллиметром, натирает до блеска свой мотоцикл. Сам процесс мытья меня не так интересует - главное, что перед ним я наконец могу сбросить на стул мою сорочку 23-го размера. Только смешно, что мытье должно происходить именно в субботу вечером, а не в любое другое время. Я предложила матери перенести помывку на воскресное утро, отец ведь тоже часто это делает в воскресенье утром - то есть бреется, затем чуть брызгает водой в лицо и, производит омовение рук, не выше запястья.
Мне не хочется настаивать и объяснять всю бессмыслицу "вечерней субботы" - я, пожалуй, становлюсь в этом все больше похожей на своих предков, стараюсь тоже не особо расщедриваться на слова, кстати, нытьем я как раз ничего не добилась бы от своей матери. Да и хрен с ними, думаю я, поднимаясь с теплой водой и мылом по лестнице. Потом я стою у себя в комнате, но в мыслях, как я уже предчувствовала, нахожусь совсем в другом месте. Выйдет ли она в садик или нет? Насколько я ее знаю, то есть раскусила и просекла, она, разумеется, выйдет - уже хотя бы из любопытства, уже хотя бы лишь потому, что она слишком неспокойна и уже довольно запуталась, чтобы просто сидеть дома и
УТРОМ ВСТАЛ В ПОЛНОЙ УВЕРЕННОСТИ, ЧТО БОГ ПРИКАЗАЛ ЕМУ ПРИНЕСТИ 9-ЛЕТНЕГО СЫНА В ЖЕРТВУ, ПОЭТОМУ РОДИТЕЛЬ СПРОСИЛ СВОЕГО СЫНА, ХОЧЕТ ЛИ ТОТ ПОПАСТЬ НА НЕБО, ПОСЛЕ УТВЕРДИТЕЛЬНОГО ОТВЕТА ОН ВЕЛЕЛ МАЛЬЧИКУ ПРИНЯТЬ ВАННУ И НАДЕТЬ ПРАЗДНИЧНУЮ ОДЕЖДУ, ПОТОМ, ДАБЫ СОВЕРШИТЬ ТО ЖЕ САМОЕ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ, КАКОВОЕ БОГ ПОВЕЛЕЛ СОВЕРШИТЬ АВРААМУ, ПРИКАЗАЛ ЕМУ ЛЕЧЬ; НОЖОМ ДЛЯ РАЗДЕЛКИ МЯСА ОТЕЦ ОТРУБИЛ СВОЕМУ СЫНУ ГОЛОВУ, ПОЗЖЕ, ОСОЗНАВ ЧУДОВИЩНОСТЬ СОДЕЯННОГО,
