Леонид Иванов - Глубокая борозда
В зале сделалось тихо.
— Что здесь доложил Михаил Николаевич? Будто наш район собрал выше других урожай потому, что заставляли сеять как можно раньше.
— Нельзя ли конкретней? — крикнул Обухов.
— Я и буду говорить конкретно! — сказала Зина и, развернув свою сильно помятую тетрадку, начала приводить факты. А они были убедительны: колхоз «Сибиряк» собрал урожай зерновых в два раза выше, чем в среднем по колхозам зоны МТС. — В докладе хвалили наше районное руководство, а за что? Разве только за то, что оно помогло колхозам района недобрать на каждом гектаре центнеров по пять хлеба? Значит, и в области товарищи не очень-то конкретно разбираются, что и к чему…
— Мы хвалим за выполнение плана поставок хлеба, — возразил председатель облисполкома.
— И тут вы очень ошибаетесь! — воскликнула Зина.
— То есть как?
— А очень просто! Надо глядеть не в одну сводку, а на все, где про хлеб упоминается. План сдачи наш район выполнил, а вы спросите, сколько семян в колхозах не хватает. — Зина начала называть соседние колхозы, в которых ради выполнения плана сдавали семена. — Это как называется, товарищи? Это же самый страшный обман государства! Государство закон приняло — семена засыпать в первую очередь, а мы сдали семена и теперь похваляемся. Отрапортовали и уже начинаем просить: дайте нам зерна на посев. Зачем же для сводки вывозить лучшее семенное зерно, а потом просить хоть какое-нибудь? Тут, товарищи, виноваты мы — агрономы! Надо было под колеса ложиться, а семена не отдавать. Нам, агрономам, партия большие права предоставила, а мы не оправдали этого доверия, стали соучастниками обмана государства.
— А у вас-то семена есть? — спросили из зала.
— У нас, товарищи, семена есть! Но вы спросите нашего председателя, Ивана Ивановича Соколова, сколько он выстрадал за эти семена? Он и за высокий урожай носит два выговора!
— Это как же могло случиться? — крикнули из зала.
— Очень просто! — И Зина рассказала историю с выговорами Соколову. А свое выступление закончила не совсем обычно: — Мне хотелось сказать, товарищи, какую большую и полезную школу я прошла в колхозе у Ивана Ивановича Соколова — нашего председателя. И я при всех здесь приношу ему глубокую благодарность. Он своим личным примером показал мне, молодому специалисту, как надо бороться за агротехнику и отстаивать правое дело от всяких наскоков.
Зал долго аплодировал. В перерыве к Зине подходили многие, особенно из молодежи, жали ей руку, что-то оживленно говорили.
Я отыскал Соколова.
— Вот какая молодежь! — восхищенно говорил Иван Иванович. — Такая линию проведет, дай только, понимаешь, правильную установку.
Вскоре стало ясно, что выступление Зины растревожило и подбодрило многих.
Зину поддержал и ученый Романов.
Надо сказать, что Романов, работающий в институте более двадцати лет, пользуется большим авторитетом у агрономов. Он и работники его кафедры поддерживают постоянную связь с рядом хозяйств и на их полях ведут различные опыты. За советом к Романову обращаются многие.
Председательствующий объявляет:
— Слово предоставляется тридцатитысячнику, председателю колхоза «Путь к коммунизму» товарищу Гребенкину.
— Здесь выступали многие, — начал Гребенкин. — Но лишь немногие, вроде товарища Обухова, считали возможным похвастаться только победами. А чего стоит победа Обухова, нам здесь красноречиво рассказала товарищ Вихрова. Большинство ораторов, выступавших на совещании, обвиняли нашего брата — председателей, агрономов. А я хочу сказать, товарищи, что и руководители области не проявляют достаточной гибкости в работе.
Такое вступление насторожило людей: в зале стало тихо, и эта тишина прерывалась лишь звучным голосом Гребенкина да приглушенным покашливанием простуженных.
Гребенкин рассказал о росте своего колхоза: самый высокий урожай в районе, за два года оплата трудодня возросла в восемь раз.
— А почему у нас урожай стал выше других? Мы, товарищи, отказались от шаблона, в полной мере использовали предоставленное право самим планировать сельскохозяйственное производство. А ведь и сроки сева и приемы агротехники — это важнейшие элементы в планировании производства. Во всем этом надо разобраться и сделать правильные выводы на будущее. И особенно, товарищи, — продолжал Гребенкин, — надо решительно ударить по фактам очковтирательства во всех его проявлениях. Здесь уже говорили о семенах: сдаем семена, рапортуем о перевыполнении плана и сразу же начинаем просить семенную ссуду. А что такое возить в распутицу эти недостающие семена, знаем только мы, председатели колхозов, да, пожалуй, еще шоферы, которые почем зря ругают нас и все руководство — и совершенно справедливо! А знает ли товарищ докладчик, — Гребенкин устремил взгляд на председателя облисполкома, — какой ущерб наносится народному хозяйству вот этими встречными перевозками семенного зерна? Я, товарищи, приведу вам цифры по нашему району. В областной сводке по хлебосдаче мы в числе первого десятка, а семян у нас недостает шесть тысяч тонн. Они были вывезены на элеватор почти за двести километров в осеннюю распутицу, а в весеннюю распутицу мы будем перевозить с того же самого элеватора обратно в колхозы те же шесть тысяч тонн. Осенью будем рассчитываться со ссудой и отвезем уже шесть тысяч шестьсот тонн. Вы представляете, товарищи, что это такое? — повернулся Гребенкин к столу президиума. — Кому это нужно? Ради временного самоутешения мы страшно подрываем экономику колхозов. Мы подсчитали: стоимость перевозок этого зерна составляет больше двух миллионов рублей. Я не говорю уже о том, что транспорт мог бы перевозить другие нужные грузы.
Гребенкин говорил далее, что подобная игра с семенным материалом сказывается и на снижении урожаев. Колхозы завозят недостающие семена с полей неведомых им хозяйств, с семенами попадают сорняки, которых раньше здесь не встречали. И таким образом происходит как бы организованное распространение сорняков по колхозам области.
Этот вред, по словам Гребенкина, невозможно подсчитать — так он велик и страшен.
— А теперь об учете хлеба, — продолжал Гребенкин. — Откуда пошло у нас выражение: бункерный вес зерна? Недобрый человек придумал его. Комбайнеры, даже и те, которые отличаются исключительной честностью, начинают мудрить. Им же выгодно иметь как можно больше массы, а не чистого зерна. У нас делали анализ зерна, поступающего из комбайнов. До чего дошло? Комбайнер Еремушкин — один из передовых в МТС по намолоту зерна — выдавал из бункеров массу, содержащую до сорока процентов сору. А плата и за сор производится чистым зерном, полноценными деньгами. Надо, товарищи, бросить эту игру и считать зерно зерном, а мусор мусором. Почему у нас до сих пор не получается с третьими очистками для комбайнов? Почему нет хороших конструкций очисток, созданных комбайнерами? Да потому, что самим комбайнерам это невыгодно. А вот давайте сделаем так: если из бункера идет зерно, пригодное для сдачи, давайте уплатим комбайнеру в два, а то и в три раза больше. Вот тогда за один год у нас появятся тысячи предложений об усовершенствовании очисток комбайнов.
— Правильно, Гребенкин! Еще! Все выкладывай!
Эти одобрительные возгласы были лучшей и вполне понятной реакцией — об этих вопросах, волновавших всех, говорилось до сих пор только вполголоса.
В перерыве я спросил Соколова, как он расценивает выступление Гребенкина.
— А что ж, понимаешь, — сказал он, — все правильно. У нас в районе поговаривали насчет тридцатитысячников: практики у них маловато. Я тоже так подумывал. А дело-то, понимаешь, не только в практике. Сергей Устиныч сказал то, чего не сказали бы тысячи таких, как я. Стало быть, и пользы для общего дела такой большой не было бы.
К нам подошел улыбающийся Гребенкин. Соколов протянул ему руку.
— Молодец, Сергей Устиныч! Под твоими словами каждый председатель подпишется.
В руке у Гребенкина — книга очерков Овечкина.
— Увлекаешься? — спросил я.
— Читал и в газетах, а теперь вот в книжке… Помнишь про два костра? Хорошо написано! Но не до конца…
— Тебе, видно, понравилось всех критиковать!
— А что же — критиковать легче всего, — рассмеялся Гребенкин. — А два костра — это… Вот два района — Корниловский и Лабинский. В Корниловском, ты знаешь, дым столбом — шумят. Каждый год обязательно выше всех, в газетах о корниловцах пишут чаще всего как об инициаторах. Одним словом, дровишек в свой костер они бросают все время, и костер горит. А теперь вопрос: что варится на этом костре? Или люди только огоньком интересуются, да, как ребятишки, — помнишь, поди, свое детство? — сырых веток в костер, чтобы дыму больше было. А вот в Лабинском районе дыму этого не пускают, пламени не видно, шуму нет. А ведь на их костре все время кое-что варится. Лабинцы и по животноводству на первое место выползли потихоньку, и по другим делам стали на виду. Так что костер не для костра делается, а для варева…
