Джон Голсуорси - Вилла Рубейн
"Заговорил по-французски, - подумала миссис Диси, - значит, у нас скоро воцарится мир. Бедняжка Кристиан! Жаль, конечно, но в конце концов все это дело времени и благоприятного случая". Эта мысль весьма утешила ее.
Но для Кристиан, испытывавшей смешанное чувство тоски и стыда, страха и гнева, эти часы казались непрерывным кошмаром. Простит ли он? Будет ли он верен ей? Или уедет, не сказав ни слова? У нее было такое чувство, будто вчера она вступила в какой-то иной мир, а сегодня потеряла его. А что придет на смену этому новому чувству, опьяняющему, как вино? Какая мучительная, ужасная развязка!
Как внезапно ей пришлось окунуться в мир фактов и низменных побуждений!
Немного погодя она впустила в комнату Грету, потому что девочка расплакалась, но не разговаривала с ней, а сидела у окна, подставляя лицо ветерку и с тоской глядя на небо и деревья. После нескольких попыток утешить сестру Грета опустилась на пол и полулежа робко поглядывала на Кристиан в тишине, нарушавшейся только ее всхлипываниями и птичьим гомоном в саду. К вечеру Грета потихоньку вышла и больше не возвращалась.
После разговора с мистером Трефри герр Пауль принял ванну и тщательно надушился, ясно давая понять, что при таких обстоятельствах он не может оставаться дома. Немного погодя он отправился в Кургауз и не вернулся к обеду.
Кристиан сошла в столовую после обеденного гонга. На щеках ее рдели пятна, под глазами темнели круги, однако вела себя она так, словно ничего не случилось. Добросердечная мисс Нейдор была так расстроена, что машинально скатывала хлебные шарики, поглядывала на них с удивленным видом и неловко прятала. Мистер Трефри покашливал, и голос его, казалось, дрожал больше обычного. Грета молчала и старалась перехватить взгляд Кристиан. Одна миссис Диси как будто чувствовала себя непринужденно. После обеда мистер Трефри пошел к себе в комнату, тяжело опираясь на плечо Кристиан. Опустившись в кресло, он сказал ей:
- Возьми себя в руки, дорогая!
Кристиан ему не ответила. Едва она вышла в коридор, как Грета схватила ее за рукав.
- Посмотри! - прошептала она, сунув в руку листок бумаги. - Это мне от доктора Эдмунда, но тебе надо прочесть,
Кристиан развернула записку и прочла следующее:
"Мой маленький философ и друг, я получил вашу записку и отправился в мастерскую вашего друга; его там не оказалось, но полчаса тому назад я наткнулся на него на площади. Он не совсем хорошо себя чувствует, немного перегрелся на солнце - ничего серьезного. Я отвел его к себе в гостиницу и уложил в постель. Если он не уйдет оттуда, то через денек-другой поправится. Во всяком случае, сейчас он из моих когтей не вырвется.
Кланяйтесь мисс Кристиан.
Ваш друг и единомышленник Эдмунд Дони".
Кристиан читала и перечитывала записку, а потом обернулась к Грете.
- Что ты писала доктору?
Взяв записку, Грета ответила:
- Я написала ему: "Дорогой доктор Эдмунд, мы беспокоимся о герре Гарце. Нам кажется, что он не совсем здоров сегодня. Мы (я и Кристиан) хотели бы знать, что с ним. Сообщите нам, пожалуйста. Грета". Вот что я ему написала.
Кристиан потупилась.
- А почему ты написала?
Грета грустно посмотрела на нее.
- Я думала... О, Крис! Пойдем в сад. Мне очень жарко и без тебя так скучно!
Кристиан наклонилась и потерлась щекой о щеку Греты, затем, не говоря ни слова, бросилась наверх и заперлась в своей комнате. Девочка прислушалась. Услышав, как щелкнул замок, она опустилась на нижнюю ступеньку лестницы и взяла на руки Скрафа.
Спустя полчаса мисс Нейлор, шедшая со свечой в руке, увидела, что она крепко спит, положив головку на спину терьера, а на щеках ее следы слез...
Вскоре появилась миссис Диси, которая тоже со свечой в руке направилась в комнату брата. Сложив руки на груди, она стала перед его креслом.
- Николас, как быть?
Мистер Трефри наливал в стакан виски.
- К черту все, Кон! - ответил он. - Откуда мне знать?
- Кристиан в таком состоянии, что всякое вмешательство может оказаться опасным. Я знаю, что не имею на нее никакого влияния.
- На сей раз ты права, Кон, - подтвердил мистер Трефри.
Миссис Диси так пристально смотрела на него своими бесцветными глазами, что он тоже невольно взглянул на нее.
- Будь так добр, оставь свое виски и выслушай меня. Вмешательство Пауля...
- Пауль - осел, - проворчал мистер Трефри.
- Вмешательство Пауля, - продолжала миссис Диси, - при сложившихся обстоятельствах может привести к опасным последствиям. Любое несвоевременное противодействие с его стороны может толкнуть ее бог знает на что. Кристиан натура хрупкая, как говорится, "чувствительная", но стоит пойти ей наперекор, и она становится упрямой, как...
- ...Мы с тобой! Оставь ее в покое!
- Я понимаю ее характер, но признаюсь, я совершенно не знаю, как быть.
- Никак!
И мистер Трефри выпил еще стакан. Миссис Диси подняла свечу.
- Мужчины! - сказала она с загадочной интонацией, пожала плечами и вышла.
Мистер Трефри поставил стакан.
"Понимаю? - подумал он. - Нет, ты не понимаешь, и я не понимаю. Кто поймет молоденькую девушку? Фантазии, мечты - вздор!.. И что она увидела в этом маляре! - Он тяжело вздохнул. - Черт возьми, я дал бы сто тысяч фунтов, лишь бы этого не случилось!"
XIII
Уже прошло много часов с тех пор, как Дони привел Гарца к себе в гостиницу, а он все лежал пластом, мучась от жестокой боли в затылке. До этого он целый день провел на ногах под палящим солнцем, без маковой росинки во рту, в страшном душевном волнении. Любое движение причиняло такую боль, что он боялся пошевелиться и только считал пятна, мелькавшие перед глазами. Дони делал для него все, что мог, а Гарц с какой-то неприязненной апатией ловил на себе настойчивый, испытующий взгляд спокойных черных глаз доктора.
К концу второго дня он уже мог подняться; когда Дони вошел, он сидел на постели в рубашке и брюках.
- Сын мой, - оказал Дони, - расскажите-ка мне лучше о своей беде... Это пойдет нам только на пользу, упрямец вы эдакий...
- Мне надо работать, - сказал Гарц.
- Работать! - медленно проговорил Дони. - Куда вам, и не пытайтесь.
- Мне надо.
- Дорогой мой, вы же не отличите один цвет от другого.
- Мне надо что-то делать; я не могу сидеть здесь и думать.
Дони подцепил большими пальцами проймы жилета.
- Ничего не попишешь, вам еще три дня нельзя показываться на солнце.
Гарц встал.
- Завтра же я пойду в свою мастерскую, - сказал он. - Обещаю не выходить из нее. Мне надо хотя бы видеть свои картины. Если я не могу писать, то я буду рисовать, держать в руках кисти, перебирать свои веши. От безделья я сойду с ума.
Дони взял его под руку и стал прохаживаться с ним по комнате.
- Я отпущу вас, - сказал он, - но войдите в мое положение! Для меня так же важно поставить вас на ноги, как для вас написать сносную картину. А теперь ложитесь. Завтра утром я отправлю вас домой в экипаже.
Гарц снова сел на кровать и долго сидел без движения, уставившись в пол. Вид его, такой несчастный и жалкий, тронул молодого врача.
- Вы сами разденетесь? - помолчав, спросил он.
Гарц кивнул.
- Тогда спокойной ночи, старина.
И Дони вышел из комнаты.
Он взял шляпу и направился к вилле. Между тополями он в раздумье остановился. Деревья сада казались черными и рельефно выделялись на не погасшем еще золоте заката; большая ночная бабочка, привлеченная огоньком сигары, запорхала у самого лица доктора. Доносились то громкие, то замирающие звуки концертино, словно вздыхал какой-то разочарованный дух. Дони постоял немного, вглядываясь в дом.
Его провели в комнату миссис Диси. Она держала перед глазами журнал и встретила гостя с неподдельным облегчением, которое по привычке постаралась скрыть.
- Вас-то я и хотела видеть, - сказала она.
Он заметил, что журнал, который она держала в руках, был не разрезан.
- Вы человек молодой, - продолжала миссис Диси, - но поскольку вы мой врач, я могу рассчитывать на вашу скромность.
Дони улыбнулся; его широкое, чисто выбритое лицо принимало в таких случаях до смешного глупый вид, и лишь глаза сохраняли обычное выражение.
- Разумеется, - сказал он.
- Я говорю об этом злосчастном деле. Если не ошибаюсь, мистер Гарц находится у вас. Я хотела бы, чтобы вы воспользовались вашим влиянием и отговорили его от попытки встретиться с моей племянницей.
- Влиянием! - сказал Дони. - Вы же знаете Гарца!
Голос миссис Диси зазвучал зло.
- У каждого человека, - сказала она, - есть слабости. Этот молодой человек уязвим, по меньшей мере, с двух сторон: он страшно горд, во-первых, и очень любит свое дело, во-вторых. Я редко ошибаюсь в оценке характеров; все это для него жизненно важно, а следовательно, может сыграть решающую роль. Жаль его... конечно, но в его возрасте и для мужчины такие вещи... Ее улыбка стала особенно бесцветной. - Дали бы вы мне что-нибудь от головы. Глупо так волноваться! Нервы!.. Но я не могу не волноваться. Вы знаете мое мнение, доктор Дони. Этот молодой человек далеко пойдет, если не свяжет себе руки; он станет человеком с именем. Вы окажете ему огромную услугу, если убедите его, что этим он свяжет себя по рукам и ногам... И вообще это для него унизительно. Помогите же мне! Только вы можете это сделать!
