Андрэ Моруа - Прометей, или Жизнь Бальзака
Ныне я понимаю, что не богатство составляет счастье человека, уверяю тебя, что те три года, которые я проведу (здесь), будут для меня всю остальную жизнь источником радостных воспоминаний. Ложиться спать, когда заблагорассудится, жить, как тебе вздумается, работать над тем, к чему есть склонность, а когда не хочется, вовсе ничего не делать, не ломать голову над будущим, встречаться только с умными людьми (в их число я включаю дядюшку Даблена) и покидать их, когда они тебе наскучат, видеть глупцов только мимоходом и поспешно уходить, завидя их; думая о Вильпаризи, вспоминать только хорошее; иметь своей возлюбленной Новую Элоизу, своим другом - Лафонтена, своим судьей - Буало, своим образцом Расина и местом для прогулок - кладбище Пер-Лашез... Ах, если бы это могло длиться вечно!"
Контуры "Кромвеля" начинали с грехом пополам вырисовываться. Полный и подробный план трагедии был послан Лоре в ноябре 1819 года.
"Проникнитесь почтением, мадемуазель: к вам обращается Софокл. Милая сестра, по тем маленьким, очаровательным, забавным планам, которые рождаются в твоей маленькой, очаровательной, забавной головке, можешь судить сама, какого труда требуют театральные сочинения, где обязательно соблюдать три единства, где недопустимо неправдоподобие и так далее и тому подобное... Если тебя осенят какие-нибудь счастливые мысли, сообщи их мне. Но пусть они будут прекрасны, мне нужно только возвышенное. Я хочу, чтобы моя траг(едия) сделалась настольной книгой королей и народов, я хочу начать с шедевра или же свернуть себе шею".
Младшая сестра Лоранса быстро росла, она жаловалась на слабость и сильно похудела. Теперь в ней нельзя было узнать прежнюю толстушку Лорансо. "Королева" повезла дочку в Париж, и там чудотворный доктор Жан-Батист Наккар "поставил ее на ноги". Лоранса продолжала вести "придворный дневник".
"Принцесса Лора по-прежнему прелестна, мила, весела и нежна, как ангел: мы очень любим друг друга... Я ее боготворю; она была рождена в счастливейший день; природа создала ее сердце совершенным. Я хочу избрать ее образцом для себя. Хочу во всем на нее походить, чего бы мне это ни стоило...
Господин де Сюрвиль по-прежнему бывает в доме; он очень умен, рассудителен и положительно совсем не думает о нас. Он не желает обзавестись властелином; он провозглашает: "Да здравствует свобода!", разумея под этим холостяцкую жизнь".
Между тем Оноре, кутавшийся в свой старый каррик и натягивавший на голову "дантову шапочку", дрожал от стужи у себя в конуре и мечтал купить какое-нибудь старое кресло, которое по крайней мере уберегало бы его "спину от холода, а зад от геморроя". Работа подвигалась медленно: "Я написал стихотворный монолог в духе Шаплена, и стихи казались мне великолепными. Но, прочитав их внимательно, я обнаружил, что они почти все не удались. Какая досада!" В начале декабря госпожа Бальзак поднялась по крутой и грязной лестнице дома на улице Ледигьер. Она была сражена.
"Тот, на кого я так надеялась, тот, кто должен был упрочить положение нашей семьи, за несколько лет растерял большую часть сокровищ, которыми его щедро наградила природа; и все потому, что меня не послушались!"
Оноре уже мог бы продвигаться по пути успеха, пожалуй, мог бы добиться вожделенной должности старшего клерка, а он вместо этого бредит театром, с языка у него не сходят имена актрис. Он наказан, и поделом! - твердила мать. Все старшие клерки уверенно идут к благосостоянию, в будущем они могут стать министрами, генералами. А Оноре, гораздо более способный, чем они, сидит на хлебе и молоке, ютится в какой-то конуре, где вместо приличной мебели - продавленный стул, колченогий стол да жалкая койка. Вот достойные плоды его упрямства.
Между тем "Кромвель" потихоньку продвигался, но, увы, не без помощи больших порций кофе. Пьеса была откровенным подражанием произведениям римских классиков и трагедиям Корнеля и Расина. Так, например, Бальзак записывал: "Для гневного, обличительного монолога, которым заканчивается пятое действие, надо перечесть монолог Дидоны у Вергилия и монолог Камиллы у Корнеля". Чтение это оставило слишком явственные следы. По примеру Камиллы, проклинавшей Рим, королева Генриетта проклинает Англию:
Ты ненавистен мне, коварный Альбион!..
Измена зреет тут, грозит со всех сторон!
Отныне, Франция, к тебе мое моленье:
Тебе вручаю я свой трон, детей и мщенье!..
Пусть мститель из глубин моей страны встает,
Пусть беспощадно спесь он с англичан собьет,
Пусть ненависть моя его удар направит,
От Карфагена пусть он новый Рим избавит!
Боссюэ, Священное писание и Оноре вместе участвовали в сочинении следующего стиха: "Учитесь, короли, как миром управлять!" Необыкновенно благородный Карл I был списан с императора Августа, изображенного в "Цинне". Словом, трагедия эта была плодом труда ритора, малоодаренного стихотворца, но человека достаточно образованного, который упорно трудился над неблагодарным материалом. Но каков бы ни был рожденный в мансарде "Кромвель", он привел в восторг почтенную матушку. Ее самолюбию льстило, что она произвела на свет автора пятиактной трагедии в стихах, пусть даже скучной. В январе 1820 года Лора писала брату: "Мама довольна тобой, твои труды ее восхищают". Госпожа Бальзак была восхищена до такой степени, что сама вызвалась переписать набело рукопись "Кромвеля" - у нее был красивый почерк.
Чтобы немного отдохнуть после изнурительной работы, Оноре решил провести несколько дней в Лиль-Адане, в чудесной долине Уазы, в доме старинного друга своего отца Луи-Филиппа де Вилле-ла-Фэ. Господин де Вилле, каноник, не страдавший религиозным фанатизмом, с 1782 по 1790 год исправлял выгодную должность дворцового капеллана у графа д'Артуа. После Революции он сложил с себя сан и вернулся к мирской жизни; собственно говоря, он никогда от нее не отказывался. Он всегда был волокитой и доживал свои дни под одной крышей со своей давней приятельницей, которая "вела дом"; то была Эме Ама де ла План, вдова некоего господина де Нюси. Вилле "постоянно выказывал дамам весьма галантные знаки внимания". Он любил юного Оноре и обычно с удовольствием принимал его у себя. Привязанность эта была взаимной. В ту пору, когда Бальзак жил в мансарде, он писал сестре Лоре:
"Я испытываю сильные угрызения совести из-за того, что мы не доверили господину де Вилле нашу тайну, ведь он так ко мне расположен; к тому же он не знает никого, кому мог бы нас невольно выдать; как всякий мужчина, у которого было много любовных приключений, он не болтлив; а ты сама понимаешь, что после зимы, которую я проведу в изнурительных трудах, мне потребуется с наступлением хорошей погоды отдохнуть хотя бы две недели. Ты знаешь, что Лиль-Адан для меня рай земной, он оказывает на меня самое благотворное воздействие. Не подумай только, что мне просто надоело жить впроголодь, нет, я счастлив, как никогда. Но ведь славный господин де Вилле так меня любит. Напиши же ему, что и я люблю его по-прежнему. Ну, там видно будет".
Влияние, которое бывший священник де Вилле оказывал на молодого Бальзака, расшатывало веру, да и добродетель юноши. Разумеется, старик был достаточно тактичен и не хулил религию, которой был стольким обязан. Но его любовные похождения сами по себе "доказывали относительность нравственных устоев".
Отец предложил Оноре на обратном пути из Лиль-Адана заехать в Вильпаризи. У них соберутся несколько друзей, и молодой автор прочтет им свою трагедию. Бальзак предвкушал триумф и настаивал на присутствии дядюшки Даблена, который в свое время объявил, что из Оноре ничего, кроме письмоводителя, не выйдет. Сестра Лора вспоминала:
"Друзья собрались, и торжественное испытание началось. Энтузиазм чтеца мало-помалу угасает: он замечает, что труд его не оказывает на слушателей ожидаемого впечатления; на лицах окружающих - холодное равнодушие либо недоумение".
Едва дождавшись конца чтения, дядюшка Даблен, торговец скобяными товарами с замашками дунайского крестьянина, с присущей ему резкостью, без обиняков высказывает свое мнение о "Кромвеле". "Оноре протестует, оспаривает его суждение, но остальные слушатели, хотя и более снисходительные, также в один голос заявляют, что произведение весьма далеко от совершенства". Самолюбие госпожи Бальзак уязвлено, нежные сестры, Лора и Лоранса, сильно огорчены. Славный Бернар-Франсуа страдает оттого, что страдает его любимый сын. И старик предлагает показать "Кромвеля" человеку сведущему и беспристрастному. Сюрвиль, влюбленный в прелестную Лору, спешит предложить свои услуги: он может передать рукопись академику Андрие, драматическому писателю, который преподавал литературу в Политехническом училище.
Оноре согласился и поспешно испещрил рукопись своего труда хитроумными предуведомлениями: "Здесь имеются некоторые погрешности против французского языка, но допущены они умышленно". Лора заново переписала рукопись, и в августе 1820 года "Кромвеля" отнесли к опытному судье. Андрие был славный человек, но посредственный стихотворец, "рабски подражавший классикам"; его собрат по перу Лебрен сказал о нем:
