Аугуст Гайлит - Тоомас Нипернаади
- Приврать? Прошу прощения, случается, порой я и правда привираю, одному богу известно почему. А-а, какой из меня портной, тут я и впрямь прихвастнул: я и нитки-то толком не вдену в иголку, не говоря уж о брюках и шубах. Моряк я, самый заурядный рыбаке ловлю салаку себе на пропитание, а что сверх того — вожу на рынок, чтобы разжиться табачком и стопкой водки. Что мне, бедному, поделать со своей грешной душой! Вот если возьмут сюда батраком, непременно схожу к господину пастору причаститься. Можете барышня замолвит за меня словечко? Ведь скоро вы станете его супругой. А пастор, говорят, человек хороший, только вроде бы с ногами не все в порядке и совсем никогда не улыбается.
- Спокойной ночи — прервала его Элло. - Что-то не нравится мне сегодня с вами сумерничать, и не провожайте меня.
Нипернаади замер как громом пораженный. Он снова сорвал шляпу и ни слова не вымолвил. Барышня неслышно пробежала дальше, и две длинные косы змеились за ее спиной. А Тоомас так и застыл со шляпой в руке.
Потом улыбнулся и торопливо пошел к дому. Даже побежал.
Войдя во двор хутора, он присел на порог амбара, где спала Тралла. Постучал.
- Тралла, милая, ты спишь? - заговорил он. - Не бойся, дитя мое, тебе не надо открывать дверь. Я просто посижу здесь чуть-чуть и, если позволишь, поговорю. Видишь ли, милая Тралла, грустно мне и нет сна. Унес кто-то мой сон, уж не эти ли ночные тучки, а может, птицы лесные или ветер, беззаботно насвистывая, пролетел и собою унес. Я шел через лес, и заяц перебежал мне дорогу, значит, быть беде.
Меня позвали сюда, давай, мол, управляй — распоряжайся, но, видно, попал я к дурным людям. Боже, что тут за жизнь! Поля затравенели, камней не счесть. А постройки разваливаются, крыши текут, что твое решето! Даже баня покорежена, понять не могу, чем она еще держится? Да разве это хутор, разве это люди?! Ни богатства, ни довольства. Хутор заложен-перезаложен и продан-перепродан. А лошади, как козы, кости торчат, шаг везут, два отдыхают. Коровенки, как березы весной: подставишь подойник, может, за год и накапает стакан молока, такого жидкого, такого безобразного, не то что самому попить, даже батраку предложить совестно. Никак я не пойму, милая Тралла, почему ты служишь на этом хуторе, почему не уходишь?
- Куда же мне идти? - протянула Тралла сонным голосом.
Нипернаади поднял глаза: Тралла отворила дверь и присела на корточки рядом с ним.
- Ты и впрямь Тралла-Балда! - рассердился он. - Какой дьявол велел тебе открыть дверь, выйти и сесть тут?! Бог его знает, что за люди обитают в этой дыре!
Он втолкнул оторопевшую девушку в амбар и захлопнул за ней дверь.
Край неба зарделся предродовыми муками.
Он уже был вне себя.
- Вставайте, дьявольское отродье! - закричал он. - День уже занимается, а они спят, как убитые. Так завещали нам трудиться в поте лица своего?
Сам же, подхватив лошадь, плуг, бросился к полю. Он принялся пахать, и пересохшая земля пылила — словно сам нечистый, весь в дымном облаке, шел за плугом.
*
Вскоре он стал на хуторе своим человеком. Работать он просто-напросто не любил, зато распоряжался батраками, батрачками, и те бегали как угорелые. А по вечерам он играл им на каннеле и рассказывал необыкновенные истории из своей жизни.
Хозяйка была от него без ума и не переставала его нахваливать. В эти минуты взрослый человек делался вдруг простодушным, даже слезы выступали у него на глазах и голос подрагивал, когда он вопрошал: «Чем же я заслужил такое ваше уважение?» И он уходил в лес, лазил по деревьям, знал каждое птичье гнездо и лежбище каждой косули. А то еще часами просиживал у моря и мечтал.
Однажды он поймал косулю и привел ее барышне. В другой раз принес из леса совенка, но и его барышня восприняла равнодушно.
- Что же вам наконец принести? - ворчал Нипернаади.
Элло взглянула на него и ответила:
- Ничего.
- Ничего? - удивился Нипернаади, - то есть ничего? А я-то думал, что вам так скучно сидеть дома одной, нет даже никакого зверька для развлечения. И пастор редко вас навещает, только не стоит сердиться из-за этого, легко ли ему прихромать сюда и потом обратно?..
Тут барышня бросила на него такой взгляд, что Нипернаади торопливо, будто испугавшись гнева Элло, добавил:
- Простите простого человека, я ведь деликатно объясняться не обучен. Вот и выходит, будто я что-то худое подумал.
- Сегодня вечером проводите меня к пастору, - неожиданно сказала Элло. - Одной идти скучно, а ваши разговоры так забавны. Сегодня я должна окончательно назначить день свадьбы.
- Как мило, как славно, - радостно отозвался Тоомас, - глядишь, и старина Нипернаади еще потанцует, прежде чем вернуться к своим сетям!
Под вечер они вдвоем пошли к церкви. Но Нипернаади был мрачен и говорить не пожелал. Он шел, едва переставляя ноги, и угрюмо смотрел перед собой. Казалось, ничто его не интересует, даже барышня, которая весело шла впереди.
- Вы сегодня ничего не рассказываете!.. - обиженно сказала Элло.
Он даже не ответил. Лишь поднял в рассеянности свои большие глаза.
- Почему же Нипернаади ничего не рассказывает? - снова спросила она. - Боже, до чего у вас нелепая фамилия. И сам — длинный, кривой, костлявый. И ручищи как лопаты. Отчего они все время дергаются? Ни дать ни взять сельский портной, которых возят на ящике с хутора на хутор. Скажите, вас кто-нибудь когда-нибудь любил?
- Зачем вы меня мучаете? - произнес он дрожащим голосом.
Спутница с удивлением воззрилась на него.
- Разве?
- Не знаю, - протянул Нипернаади. И, помолчав, вдруг добавил: - Я несчастен оттого, что пришел на ваш хутор. Зачем я пришел именно сюда? Дорога вела мимо, но я спустился в лощину!..
- Почему вам не нравится здесь? - спросила Элло.
- Неужели вы не видите, что я люблю вас! - воскликнул Нипернаади, чуть не выйдя из себя. - почему я должен скрывать это, как тяжкий грех на душе? Я словно клоун при вас, только посмеяться, подразнить, поразвлечься. Я, как нищий, вынужденный жить щедротами и подаянием. Разве я сам не знаю, что смешон? Ни дать ни взять трубочист, а не портной, и ходить бы мне перемазанным сажей, никто и не замечал бы моего уродства. А ночью, когда в лунном свете я стоял бы на высокой трубе, может, у какой-нибудь старой девы забилось бы сердце — увидела бы во мне героя — предводителя воинства верхом на белом скакуне. Я знаю, меня надо было бы выслать на необитаемый остров, чтобы я не оскорблял чувство прекрасного в людях. Но я люблю вас — и что я могу поделать, что может поделать с этим бедный Нипернаади? Смотрите, даже серый воробышке радуется, даже гадюка гордо подымает голову на кочке, мой боже, - даже хромой пастор, полукалека, собирается сыграть с вами свадьбу.
- Замолчите! - крикнула барышня, вскипая от ярости.
Голос Нипернаади стал ласковым. Он продолжал тихо, мягко:
- Я люблю вас, простите! Я хотел бы взять вас, как пташечку, на ладонь и заглянуть в ваши испуганные глаза. Я дал бы вам новые имена, каких еще не слыхало человечество. Я оберегал, обнимал бы вас. Я хотел бы идти с вами по полям, долинам и рекам рука об руку — сияло бы солнце, клонились деревья и даже тихое дуновение ветерка, я думаю, пошло бы вместе с нами. Мягкий мох стал бы нашим ложем, и тогда я показал бы вам звезды в ночной синеве.
- Вы просто невыносимы! - крикнула Элло. - Зачем вы говорите такие глупости!
Но Нипернаади словно и не слышал этого возгласа.
- Я ничего не прошу, - продолжал он, - только слушайте меня иногда и не судите строго мою глупость. Неужели это так трудно? Ведь ясно: никогда не взять мне вас на ладонь и никогда вам не проникнуться моею любовью. Поэтому считайте мои слова просто шуткой, болтовней или попрошайничеством нищего.
- Да умолкните вы наконец! - воскликнула барышня, - вы что, не видите — мы уже на пасторской мызе!
Нипернаади точно очнулся ото сна. Растерянно остановился и отер пот со лба. И сразу сделался жалким и несчастным. Густые брови его вздрагивали, а широкий рот кривился в нервической улыбке. Он тяжело вздохнул.
Когда Элло вошла к пастору, он опустился на порог господского дома и стал ждать. Из комнат доносился девичий смех и вскрики. Прошел час, другой, - на небе показалась полная луна. Облака проносились мимо, касаясь ее лика, как кокетливые девушки в танце. Нипернаади ждал. Ждал, нервно покуривая трубку.
Было поздно, когда наконец вышла в сопровождении пастора барышня.
- Так это и есть ваш романтический батрак? - спросил пастор, испытующе глядя на Тоомаса сквозь очки.
Нипернаади лениво встал, приподнял шляпу и сказал:
- Добрый вечер, почтенный господин пастор! Отчего же вы совсем не бываете у нас, как-нибудь приковыляли бы к нам на хутор?
- Значит, свадьба через две недели! - быстро вставила Элло. Она бросилась на шею оторопевшему пастору, поцеловала его и птицей понеслась по пыльной дороге к дому.
Нипернаади вытаращился ей вслед, потом вдруг резко повернул к лесу. Волна ярости окатил его. Он бежал между деревьями, спотыкался и ругался почем зря.
