Елена Стефанович - Девочка из КВД
Аня же, чмокнув Наталью Владимировну в щеку, уже торопилась одеться, понимая, что ее появление в этой квартире — чистое безумие. Господи, что она за дура такая! Ну зачем ей понадобилось прийти именно сюда, будоражить этих людей? Да к тому же — с такой рожей!.. А впрочем, что — "рожа"? Сама себе она, что ли, эту рожу сотворила? Спасибо Славочке… И, сама стыдясь вдруг этого своего жгучего интереса, подумала: "А…там… там… у Славки — как?"
В это время Слава, словно выйдя из какого-то ступора накинул на себя ветровку и взял из Аниных рук стопку книг: "Я тебя провожу! Книги тяжелые".
Аня, вмиг покраснев, энергично замотала головой: мол, не надо, я сама! Но Слава властно и в то же время бережно взял ее за руку: "Пошли!". И они пошли.
На улице уже была настоящая ночная тьма — Аня и не заметила, как пролетело время в гостях. Ей совсем не хотелось домой, в мутную духоту ее маленькой комнатки, и Слава, кажется, сам это понял.
— Давай немножко прогуляемся? — предложил он. И, слегка приобняв ее за талию, держа в другой руке тяжеленную стопу книг, он двинулся с Аней в неспешную прогулку вокруг их огромного дома.
Оба они молчали… Ну Аня уже и забыла, что это такое — разговаривать, Славка же не мог прийти в себя, он был уничтожен внешним видом этой бедной девчонки… Да, конечно, то, что произошло с ним, без всяких натяжек можно назвать трагедией. Но он получил то, чего, можно сказать, добивался. Но эта маленькая, эта глупенькая, доверчивая девочка — что же это они с ней сделали, подонки?!
Славка заскрежетал зубами…
Аня тревожно уставилась в его лицо, пытаясь понять, что с ним… Справившись с волнением, Слава глухо заговорил:
— Аня, я понимаю, что не имею права даже разговаривать с тобой сейчас, но ты, пожалуйста, выслушай меня… Мне очень плохо… Я понимаю, ты считаешь меня подонком, да и кто я такой есть, как не подонок? Я знаю, что тебе, может быть, в сто раз трудней, хуже, чем мне… Но и мне…
И Славка рассказал, как месяца через четыре после того случая в подвале, когда его травма едва — едва начала подживать, его вызвали на врачебную комиссию в военкомат.
А там всех призывников заставляют раздеваться догола. Он отказался раздеваться. Подлетел тогда к нему полковник: "Что за выкрутасы, молодой человек? Ты что, барышня из института благородных девиц? Снимай трусы!" Славка в ответ: "Нет!" Тогда полковник командует двум призывникам поздоровее: "Ну-ка, ребята, снимите с него штаны!" Те, предчувствуя потеху, сами с голыми задами, несутся выполнять приказание. И тогда Славка, схватив в охапку свои одежки, в одних трусах выскакивает из военкомата, одевается в сквере — у бедных прохожих глаза на лоб вылезли от такого зрелища! — и бежит домой. Только успел до дому добраться — уже подоспели посланцы из военкомата: "Пусть ваш сын, — говорят Наталье Владимировне, — без всяких выкрутасов является завтра к девяти утра на врачебную комиссию. Если он будет продолжать так себя вести, им займется психиатр".
Ну, сел Славка с матерью за стол, давай думать, решать, как быть. Если показать врачам, что у него вместо полового органа, его тут же от службы освободят. Но взамен потребуют предоставить справочку, где мальчик и когда получил такую травму. А что Славка мог бы рассказать? Что изнасиловал девчонку во дворе, поэтому мужского достоинства лишился? Или рассказать, как родной его дядя от смерти и позора спасал, ежеминутно рискуя своей карьерой и добрым именем?.. Или — согласиться на какой-нибудь психиатрический диагноз, проходить всю жизнь в дураках?.. До поздней ночи просидели Наталья Владимировна и Слава, пытаясь найти приемлемое решение, но так ничего и не придумали. А наутро Слава заболел — сначала гриппом, потом — двухсторонней крупозной пневмонией, и на время военкомат от него отстал. Потом его еще несколько раз вызывали — он не ходил, срочно "заболевая" то гриппом, то бронхитом. Но вот вчера принесли повестку с грозным предупреждением — обещают под суд отдать, если не явлюсь, — и непонятно теперь, что дальше делать…
За минувшие четыре года Славка очень много пережил. Он стал даже ходить в церковь, он не спал долгими ночами, он пытался осмыслить, что же это с ним произошло, и — приходил в ужас… Никогда он не будет полноценным мужчиной! Ни-ког-да он не женится, у него ни-ког-да не будет детей!.. Было отчего взвыть…
— Анечка, малышка, — говорил, задыхаясь от волнения Славка. — Я всё понимаю, за всё в жизни нужно платить. Но я только сейчас по-настоящему глубоко понял, что я натворил, что со мной случилось.!. Веришь? Никаких друзей у меня с тех пор нет, вечно один, вечно сам себе. Сколько раз хотел — петлю на шею, и все проблемы — долой! А потом вспомню маму, она ведь у меня святой человек, верно? — да и думаю, какое же я это право имею — убивать ее! Я ведь, если руки на себя наложу, — значит, и маму убью. Я знаю… Вот и живу… Школу закончил, работаю. Знаешь, кем? Дворником. Ничего не хочу, ничего мне не нужно…
Аня со слезами на глазах слушала. Он же, прислонившись к стене, закрыл глаза, глухо простонал: "Ну, за что это всё нам, дуракам?! Кому и что мы сделали?!"
…В этот вечер Аня вернулась домой поздно, чуть ли не в двенадцать часов. Мать уже порывалась идти во двор, искать ее, да отец, недобро ухмыльнувшись, сплюнул: "А чо ты волнуешься-то? Ну, видать, опять передок зачесался. Дак ей чо терять-то? Да и кому она нужна, такая-то? Успокойся, не бегай ты, как клуша!"
А тут и правда Аня дверь открыла…
Мать порывалась было поговорить с ней о том, что нехорошо, мол, девушке из приличной семьи… да спохватилась вовремя, смолчала. И в самом деле: какая-такая "приличная" семья, "приличная девушка"? Тьфу, прости господи!
Так у Ани нашлась отдушина, куда время от времени стала она прятаться от набившей оскомину тишины и серости домашнего быта. Когда бы она ни пришла, Наталья Владимировна и Славка были неизменно рады ей.
Надо сказать, что после первого Аниного визита Славка пережил, можно сказать, еще одну трагедию, сравнимую по силе эмоциональной встряски разве что только с тем, что случилось тогда в подвале..
Дело в том, что Аня, исчезнувшая из поля зрения Славки почти на четыре года, как-то стушевалась в его памяти, превратилась чуть ли не в легенду. И порой, бессонными душными ночами, когда он вертелся на своем диване, не зная, как заснуть, чем себя успокоить, та девочка, над которой они, сопляки, надругались когда-то в подвале, казалась несправедливым наказанием судьбы, очень хотелось жалеть самого себя, ненавидеть весь белый свет…
И вот эта девочка, эта живая легенда, оживший призрак, вдруг снова врывается в его жизнь и, не говоря ни слова, одним своим видом сокрушает его удобную позицию "невинно пострадавшего"… Он забыл, просто не видел, что они, пакостные щенки, сделали с ней, которой влюбляться бы сейчас, мечтать о замужестве, о детях, ходить бы по земле с гордо поднятой головой, — он увидел всё это только сейчас, и содрогнулось его сердце от неизбывного чувства вины!
Да, это ужасающее, беззубое, какое-то по-старушечьи просевшее лицо, и эти первые тяжелые морщины на лбу и на щеках… Но глаза, боже мой, какие чудесные у Аннушки глаза! Ясные, сияющие, то безмерно тоскующие, то празднично светящиеся — чудо какое-то!..
Славка, позабыв про сон и еду, выходил душными теплыми ночами на балкон, смотрел вниз на бесконечную россыпь ночных огней и всё представлял себе, что было бы, если бы не было в их жизни этого поганого подвала… Что было бы? Да ничего особенного! Они бродили бы, обнявшись, по ночным улицам, и он читал бы ей стихи. Вон их накопилась целая толстая тетрадка, никому в жизни он никогда их не покажет, вот Ане бы — всё отдал!.. Он целовал бы ее в яркие припухшие губы, а она вырывалась бы из его рук и смеялась звонко-звонко, весело-весело, и красивые белые зубы отсвечивали бы в лучах луны снежно-белым блеском…
Он носил бы ее на руках, он пел бы ей песни, он бы жизнь свою отдал, не задумываясь, лишь бы ей было хорошо и спокойно…
Славка прекрасно помнит ту, давнюю Аннушку. Она и в двенадцать лет была сущей красавицей. А вот эта, вернувшаяся неизвестно откуда, — неужели тоже Аннушка? Та Аннушка?
Ах, как от всех этих мыслей болела голова, как хотелось ясности и покоя! А тут еще — повестка за повесткой из военкомата, угрожают чуть ли не с милицией доставить к военкому — тут действительно взвоешь!
Глава 10
…А дальше — пусть об Аннушкиной жизни рассказывают скупые записи в ее дневнике, который стала она вести за несколько месяцев до трагического конца своей жизни.
"12 июня 198… года. Так хочется иногда хоть с кем-то поговорить, а с кем? Вот попробую вести дневник. Говорят, это помогает содержать в порядке свою голову, помогает разобраться в своей душе, в своих помыслах… Не пойму, что происходит у нас дома. Вернее, не "у нас", а между мной и папой. Как-то странно он стал на меня смотреть. Даже слов подобрать не могу… Если бы это был не папа, я бы могла сказать, что он смотрит на меня, как… как те пьяные солдаты-новобранцы в вагоне. Как будто я ему не дочь, а всё та же вокзальная потаскушка. Или я всё это выдумываю?"
