Джеймс Кервуд - Бродяги Севера (сборник)
Через две-три минуты после этого он взглянул на часы. Оказалось, что с тех пор, как оба они напали на этот неожиданный след, прошло уже сорок минут. За это время они должны были покрыть уже, по меньшей мере, мили три. Для начала это было неплохо. Эскимосы, если только они гнались за ними, должны были, несомненно, находиться от них не более как на половине этого расстояния за ними, а незнакомец, за которым они гнались, на столько же впереди них.
Поплелись шагом. Делать нечего. В третий раз напали на то место, где путник, видимо, останавливался, чтобы сориентироваться. Филиппу сдавалось, что этот лыжник не был вполне уверен в себе. Тем не менее он настойчиво держал путь на север.
Еще полчаса Филипп и Селия шли в том же направлении. Филипп теперь весь был олицетворением бдительности. Глаза и уши у него были начеку, чтобы уловить малейший звук или шорох впереди или позади, и он все чаще и чаще вглядывался вперед и оборачивался назад.
Так они прошли, по меньшей мере, пять миль, как вдруг приблизились к подошве холмистой гряды, и сердце Филиппа радостно забилось от надежды. Он вспомнил это место. Своими причудливыми очертаниями гряда эта напоминала спину свиньи. В каком-то месте они пересекали с Брэмом именно ее, когда ехали вместе к нему, и нужно было отыскать это место и спешить, спешить, спешить… Но Селия не могла уже больше идти. Как она ни бодрилась, но уже не могла скрыть этого от Филиппа; она еле волочила ноги. На лице у нее появилось измученное выражение, и один раз, когда она попыталась было что-то сказать Филиппу, из ее уст вместо слов вырвался стон. По ту сторону гряды он взял ее на руки и снова, через силу, понес.
– Теперь, должно быть, уже близко!.. – старался он ее ободрить. – Теперь уже скоро! Мы его сейчас догоним!
В течение последнего получаса пути в ее глазах появилось совершенно новое выражение. Оно светилось в них теперь особенно заметно, – это был взор, полный невыразимой надежды, нежности и еще чего-то. Но это нечто вовсе не было страхом. Нет, тут был ласковый отсвет великой любви и понимания. Она сознавала, что он подходил к своей цели и что теперь должна была неизбежно произойти одна из двух возможностей. И если Филиппу понадобится новая доза мужества, если он вдруг начнет ослабевать, то именно она, и только одна она, и придаст ему этого мужества.
Отправились дальше. Шли-шли и вдруг неожиданно наткнулись на хижину. Увидели ее всего только за сто шагов. Но теперь уже избушка не казалась покинутой. Из ее трубы поднималась струйка дыма и, вертясь спиралью, расплывалась в воздухе. Других признаков жизни, правда, не было.
Добрые полминуты Филипп пристально смотрел на нее издали. Здесь были его последние надежда и прибежище. Жизнь или смерть – все то, что судьба приберегла для него и для этой девушки, – находились в этой хижине. Он осторожно отвел Селию в сторону и поставил ее так, чтобы она оставалась незамеченной, а сам сбросил с себя полушубок и лыжи и передал ей свои бумаги и часы. Это было приготовлением мужчины к неожиданностям. Это можно было прочесть по его лицу, разглядеть по напряжению его мускулов, и когда, наконец, он снова обернулся к своей спутнице, то на ней не было лица. Она была бледнее снега.
– Как раз вовремя поспели!.. – скорее вздохнул он, чем проговорил. – Я отправлюсь туда, а ты… ты побудь здесь пока. Одна. Я скоро вернусь.
Она поняла. Но руки ее все еще продолжали судорожно его удерживать. Ей хотелось удержать его или пойти вместе с ним. И, однако, она повиновалась. Осталась на месте с разрывавшимся на части сердцем и только последовала за ним глазами. Ей хотелось закричать ему, позвать его по имени, но она только глубоко вздохнула и шепотом произнесла его имя.
Ибо она знала, что в этой хижине должно было что-то произойти.
Глава XIX
Селия поступает как настоящая жена
Филипп направился к избушке, обошел вокруг нее и только тогда уже подошел к ее двери. В нем было сильнейшее желание скорее покончить с решением загадки. К тому же он испытывал волнение и оттого, что тот, кто оставил за собой этот странный след, мог, несмотря ни на что, все-таки оказаться другом. Но как узнать, так ли это? Во всяком случае, он решил не рисковать. Секунда обманутого доверия – и все может окончиться неудачно. Выслушивать объяснения и громкие разговоры можно только с винтовкой в руках.
– А пока еще у меня нет ничего, кроме этого пугача… – начал он, да так и не закончил.
Окончание этой фразы разрешилось самым неожиданным образом. У самой двери избушки он увидел прислоненными к куче бревен длинные лыжи и пачку эскимосских стрел. Его охватило безграничное разочарование. Значит, тот след, по которому они шли, проложил какой-то великан-эскимос, а не белый, и их гонка со временем привела их прямо в штаб-квартиру их врагов. Иначе он не мог объяснить себе наличия здесь стрел. Все взлелеянные им надежды, таким образом, должны были рухнуть. Но вдруг, в какое-то мгновение, он затаил дыхание и затем стал внюхиваться в воздух, как собака, почуявшая что-то в долетевшем до нее ветерке. Дверь в избушке была приотворена, и сквозь нее до него вдруг донесся смешанный запах кофе и табака. У эскимоса мог быть табак или даже чай. Но кофе – никогда.
Несколько секунд он простоял, принюхиваясь к этому запаху и закрыв глаза, чтобы немного отвыкнуть от внешнего света и не оказаться слепым в темноте. Потом смело перешагнул через порог.
Избушка оказалась очень небольших размеров – в ней, как говорится, даже негде было повернуться. В дальнем углу стояла печь, из которой и выходил через трубу замеченный Филиппом дым. Ослепленный ярко освещенным снегом, Филипп в первую минуту все-таки не разглядел ничего, кроме общих туманных очертаний. Только через две или три секунды он разобрал, что над печкой стоял нагнувшись какой-то человек. Заслышав шаги Филиппа, обитатель хижины медленно выпрямился и снял с плиты кофейник. Одного только взгляда на его широкую спину было достаточно, чтобы определить, что это был не эскимос. Еще секунда, и незнакомец, увидев Филиппа, замер, окаменев от удивления, на месте. Филипп тотчас же навел на него пугач Селии.
– Руки вверх!.. – крикнул он незнакомцу.
Если бы здесь был в эту минуту фотограф и снял эту сцену, то на ней были бы увековечены напряженное изумление с одной стороны и выжидательная настороженность – с другой. На таком расстоянии оружие Филиппа все-таки могло оказать свое действие, и он ожидал, что таинственный незнакомец обязательно поднимет руки вверх в тот самый момент, как только оправится от первоначального изумления, очевидно, вызванного его командой. Но случилось то, чего он менее всего ожидал: незнакомец плеснул в него из кофейника кипящим кофе. Филипп вовремя увернулся от него, отскочил назад и выпалил из револьвера.
И прежде чем он успел откинуть назад собачку, чтобы выстрелить второй раз, незнакомец уже налетел на него, как тигр. Он зарычал по-звериному, вцепился в Филиппа обеими руками, и оба они забарахтались и повалились на пол. Филипп был хорошим боксером: он откинулся назад и, стоя на коленях, изо всех сил ударил его кулаком по лицу. После этого он вскочил на ноги и, чтобы не дать своему противнику прийти в себя и тоже подняться с пола, размахнулся изо всех сил и нанес ему вторичный удар с такой силой, что чуть вовсе не свернул ему челюсть. Затем они сцепились снова, опять упали оба на пол и забарахтались так, точно старались утопить один другого в болоте.
Но ни тот ни другой не заметили девушки, которая в это время стояла уже у двери с широко раскрытыми глазами и с исказившимся от ужаса лицом. Точно стараясь как можно глубже втиснуть один другого в тину, они подкатились к самым ее ногам. Она увидела, как обе руки великана уже вцепились Филиппу в горло и что эти руки были почти сплошь покрыты волосами и испачканы его же собственной кровью. Она громко вскрикнула, в глазах у нее потемнело, но потом она оправилась, метнулась через избушку к печке, схватила лежавшее около нее полено и вернулась назад. Она размахнулась и изо всех сил ударила им незнакомца по голове. Обхватывающие горло Филиппа руки разжались. Он поднялся, покачиваясь, на ноги, огляделся вокруг помутневшими глазами и, узнав Селию, протянул к ней руки. Она так и бросилась в его объятия. Он слышал, как она рыдала, и чувствовал, как дрожала у него на груди. А затем окончательно пришел в себя и тут только заметил, что его противник лежал замертво на полу.
Ворвавшийся через открытую дверь чистый воздух освежил голову Филиппа, и он оторвался от Селии. Глаза его уже несколько привыкли к сумраку, и вдруг он неожиданно вскрикнул от восторга. У печки стояла винтовка, а повыше висели патронташ и кобура. В кобуре оказался револьвер. Это был большой кольт, заряженный до отказа. Он показал его Селии и быстрым движением направил ее к двери.
– Стой тут! – приказал он ей. – Будь на страже. Только еще две минуты, и больше мне не понадобится ничего!
