Иерухам Кохен - Всегда в строю (Записки израильского офицера)
Меня допрашивали всю ночь. На следующее утро меня перевели в тюрьму, находившуюся в древней крепости в Мардж-Аюне, и заперли в подземной камере, к которой вели сорок ступенек. Хотя у меня уже был опыт сидения в тюрьмах, я содрогнулся при виде этой камеры. Свет никогда не проникал туда. При керосиновой лампе я сначала не мог ничего разглядеть. Вонь стояла невероятная. Только после того, как я немного пришел в себя и глаза привыкли к темноте, я смог приступить к осмотру окружающего.
Величина камеры была три метра на четыре, что было рассчитано на двух-трех человек. Треть пространства была отведена параше - гнусному ведру для отправления нужды, которое опорожняли раз в сутки. В оставшейся части камеры расположились одиннадцать человек: кто валялся на полу, кто сидел, подтянув колени. Я не знал, где найти место, но было ясно, что как новичку мне достанется место вблизи ведра. Я боялся, что долго не утерплю. К великому счастью, вероятно благодаря моей "интеллигентской" одежде, ко мне на помощь поспешил заключенный-ветеран, который отрекомендовался старостой. Он освободил для меня место рядом с собой, как будто желая меня опекать. Несколько часов я просидел, потрясенный положением, в котором оказался, и лишь изредка отвечал на вопросы. Мои новые друзья все время пытались "утешить" меня и говорили, что мне вынесут строгий приговор. Мое угнетенное состояние было небезосновательно. Тот, кто сидел в тюрьмах Сирии и Ливана, знал, что подвал крепости в Мардж-Аюне - самая страшная из них. Заключенных там больше месяца не держали. Однажды иракского еврея, арестованного при переходе границы между Ливаном и Эрец-Исраэль, приговорили к двум месяцам заключения в этой тюрьме; он не вынес этого и умер.
Ливанский офицер, который был со мной при аресте, немедленно сообщил нашим в Бейруте о случившемся. На следующий же день утром, мне передали, что ко мне пришел адвокат и ждет меня наверху. Я тотчас же вынырнул из преисподней, чтобы увидеть свет солнца и голубое небо.
Адвокат полагал, что меня приговорят к шести месяцам заключения. После соответствующего "разговора" адвоката с судьей я был приговорен всего к двум месяцам заключения. Усилия моего адвоката, направленные на то, чтобы перевести меня немедленно в другую тюрьму, не увенчались успехом. Он обещал, что, вернувшись в Бейрут, снова займется моим делом. Меня опять отвели в подземную камеру. Товарищи по тюрьме радовались тому, что мне вынесли легкий приговор. Я не сомневался, что мои друзья в Бейруте сделают все, чтобы облегчить мою участь.
Вопрос "питания" заключенных не особенно волновал тюремное начальство. Питьевой воды давали достаточно - и хватит, а ежедневный рацион состоял из трех лепешек и пригоршни гнилых фиг, собранных тюремщиками под фиговыми деревьями во дворе крепости. Деньги, ассигнованные на содержание заключенных, тюремщики преспокойно опускали себе в карман. Естественно, что когда на следующий день по ту сторону решетки нашей камеры появился хозяин "знаменитого ресторана в Мардж-Аюне" и возвестил, что в соответствии с указанием адвоката я могу заказывать какую мне заблагорассудится еду, душа моя обрела покой. Каждый день я брал лук, помидоры, сыр и оливки для всех товарищей по камере. Лук в тюрьме - вещь редкая и драгоценная, для нас он был лучше сочного апельсина. Мне купили даже матрас, и благодаря покровительству старосты я был освобожден от обязанности выносить парашу.
В тюрьме утрачиваешь чувство времени. Мы не знали, что там наверху ночная тьма или свет в разгаре дня. Мы просыпались в 7 - 8 часов вечера и вели себя так, как будто наступило утро. Зажигали керосиновую лампу, ели, разговаривали и иногда даже пели. Правда, мы просыпались не по доброй воле: над нами одерживали победу блохи. Винить нас в этом нельзя - они превосходили нас численностью.
Две недели, проведенные мной в камере, показались мне двумя годами. Но я не сомневался ни минуты в том, что мои друзья в Бейруте не жалеют сил, чтобы вытащить меня из этой ямы. И вот, однажды утром меня перевели в городскую тюрьму Сайды. Выйти на свет было невыносимо трудно. Эта тюрьма, построенная на берегу моря, показалась мне после Мардж-Аюна санаторием.
В Сайде я тоже был на особом положении, так как получал индивидуальное питание. Тут мне пришлось молиться вместе с товарищами по камере по мусульманскому обычаю пять раз в сутки. Во время моего пребывания в этой тюрьме, был мусульманский праздник жертвоприношения, и у меня о нем остались самые хорошие воспоминания. Праведные мусульманские женщины появлялись в коридорах тюрьмы и раздавали сладости и фрукты заключенным. Помню, тогда же наступил еврейский праздник Рош ха-Шана. Я утешал себя тем, что, отмечая праздник жертвоприношения, в душе праздновал Рош ха-Шана.
Между тем был подготовлен план моего побега. Товарищи, которые находились в Бейруте, выполнили операцию без каких-либо накладок. В час посещения заключенных я вышел через главный вход под самым носом полицейских. В этот же день к вечеру я приехал в Бейрут. Мы с товарищами решили, что из осторожности лучше мне в тот же вечер уехать на несколько недель в Эрец-Исраэль. По просьбе товарищей - людей Мосада ле-Алия Бет вместе со мной должны были ехать человек пятнадцать евреев из Ирака, которые уже привлекались к суду за попытку нелегально проникнуть в Эрец-Исраэль и два месяца находились в бейрутской тюрьме. Попадись они снова, их посадили бы в тюрьму на два года и выдали бы иракским властям. Тут требовалась особая осторожность.
В тот же вечер мы выехали на машине по прибрежному шоссе Бейрут-Хайфа. Учитывая, что в тюрьме обнаружат мое исчезновение и тогда полиция расставит контрольные пункты на шоссе, а в районе Сайды - засады, мы обогнули Сайду и поехали немощеной дорогой. Проехав несколько километров, мы вернулись на центральное шоссе. Вдруг мы заметили полицейских, подававших нам знаки остановить машину. Наш шофер - опытный в перевозке нелегальных пассажиров, очень хорошо знал, что ожидает его и нас, попадись мы властям. Не долго думая, он замедлил ход, вводя в заблуждение полицейских, решивших, что машина вот-вот остановится, и вдруг пустил ее прямо на них на полной скорости.
В последнюю минуту ошеломленные полицейские успели отскочить в сторону. Шофер погасил фары и с головокружительной скоростью понесся на юг. За нами раздавались выстрелы. Подъехав к Сайде, мы вышли из машины, чтобы дальше добираться пешком по горам до установленного места встречи на границе. Продолжать путь на машине не было смысла. Чтобы сбить со следа преследователей, наш шофер вернулся тем же путем в Сайду. Мы договорились, что, приехав в свою деревню, он пошлет людей к месту встречи.
Только после того, как я вышел из машины, я узнал, кто находился со мной в машине. Это были пожилой мужчина, три старые женщины и одиннадцать детей от двух до пятнадцати лет. С ними мне предстояло пройти ночью 17 км по горной лесистой местности, без еды и без воды. Часов в 10 вечера мы пустились в путь. Мои подопечные не привыкли к таким переходам, мы продвигались со скоростью один километр в час. После часа пути мы делали привал. Под утро я позволил всем поспать два часа, а сам стоял на вахте. Утром мы продолжили путь, старики то один, то другой теряли сознание. На одном из переходов два араба с ружьями в руках преградили нам путь. Сразу было ясно, что это не просто грабители. Это были друзья нашего шофера, которых он послал, чтобы ограбить нас до того, как мы встретимся с проводником наверху, на тропинке. Арабы грозились выдать нас пограничникам, если мы не отдадим им все деньги. В соответствии с лучшими арабскими традициями шантажа в определенный момент появился "пораженный" проводник и начал играть роль посредника. Из-за безвыходного положения мы покорились, однако я решил, что окончательный расчет с ним и со всей бандой я произведу в Ханите, когда буду расплачиваться с проводником за услуги. Он принес нам еду и воду. Немного отдохнув, мы снова пустились в путь. Лишь в 4 часа дня обессиленные мы дошли до Ханиты.
На следующий день я отправился в Микве-Исраэль, где находился тренировочный лагерь молодежи, направленной из Сирии и Ливана. Снова на мою долю выпало участвовать в их подготовке, главным образом в обучении диверсионным актам и пользованию стрелковым оружием. Результаты были удовлетворительными, курсанты могли справиться с поручениями, которые им предстояло выполнять, и мы отправили их снова нелегальным путем туда, откуда они были присланы.
Я возвратился в Бейрут. Поменял квартиру и, конечно, изменил внешность. Я придерживался строжайших правил осторожности из-за обязанностей, которые были на меня возложены на этот раз, избегал встреч с местными евреями, даже не появлялся в еврейских кварталах Бейрута. Ободряли рассказы моих помощников-евреев: никто вокруг не сомневался в том, что я действительно араб-мусульманин. И в самом деле, по произношению, по манере говорить я гораздо больше был похож на араба-мусульманина, чем на бейрутского или дамасского еврея.
