Валентин Черных - Москва слезам не верит (сборник)
— Вы не правы. Передача в целом получилась. А Катерина Александровна была просто прелестна.
— Какая передача? — удивился Гога. — Тебя что, снимали на телевидении?
— Да, — подтвердил Рачков. — И её комбинат тоже.
— Почему я не знал об этом? — завопил Гога.
— Я её могу вам показать, плёнку ещё не стёрли,
— А когда? И где?
— Хоть завтра. На телецентре. Вот моя визитная карточка. Позвоните завтра во второй половине дня.
— И я хочу на телецентр, и я, — сказала Александра.
— Пропуск на вас будет заказан тоже, — тут же заверил её Рачков.
— Теперь, когда вопрос с тобой решён, — сказала Катерина, — иди и занимайся.
— Я успею. Я хочу поговорить с этим интересным человеком, — заявила Александра.
Был выпит почти весь коньяк, Александра уже почти засыпала.
— Ещё один интимный вопрос можно? — спросил Гога.
— Конечно-конечно, — ответил Рачков.
— Правда, что у Балашова волосы вылезли, потому что он всё время на экране?
— Я на телевидении двадцать лет, у него никогда не было пышной шевелюры.
— Ну, сейчас ему операцию сделали, подсадку.
— Я с ним вижусь каждый день. Это домыслы. Просто на студии хорошие парикмахеры, кое в чём помогаем мы, операторы, то есть можем высветить или затенить так, что даже лысый покажется пышноволосым.
Катерина взглянула на часы.
— Мне пора откланиваться. — Рачков поднялся. — Завтра я вас жду на студии, там же договоримся о занятиях фотографией.
— Пожалуй, и я пойду, — решил Гога. — Я вчера отработал ночную и сегодня весь день на ногах. Раньше выдерживал легко, а сейчас всё труднее.
— А кем вы работаете? — как бы между прочим спросил Рачков.
— Электросварщиком-монтажником.
— В этом возрасте, наверное, уже нелегко, — предположил Рачков.
— Пока ничего, — отмахнулся Гога. — Но до шестидесяти у нас почти никто не выдерживает.
— А у нас в Информации главному режиссёру больше семидесяти, и пока очень ещё не плох. Конечно, нагрузки не сравнимы.
— Ещё бы. Мы всю жизнь на ветру, почти все радикулитчики.
— Прощай, Рачков. — Катерина открыла дверь. — А ты останься, надо поговорить, — сказала она Гоге.
— Извини, — ответил Гога. — Я и вправду разваливаюсь. Завтра поговорим. Ему в Черёмушки, мне на Вернадского, а это на одной параллели, возьмём одно такси.
— Я тебе такси оплачу на одного.
— У неё сегодня плохое настроение, — пояснил Гога Рачкову. — С ней в такой момент лучше не связываться. — Гога послал воздушный поцелуй и закрыл дверь.
— Может, посуду помоем завтра? — жалобно попросила Александра.
Катерина села и забарабанила пальцами по столу, была у неё такая дурная привычка.
— Что случилось? — тут же насторожилась Александра.
— Ничего не случилось, — ответила Катерина. — Но случится скоро… Этот Рачков расскажет Гоге всё.
— А Гога и так всё знает, — отмахнулась Александра.
— Не всё, — сказала Катерина. — Старая дура, — выругалась она. — Кому был нужен этот розыгрыш? Почему мы ему всё сразу не сказали. И с машиной дурацкая история, — простонала Катерина. — Как я мота?! Что он обо мне будет думать?
— Что же теперь делать? — испуганно спросила Александра, — Что теперь будет?
— Я думаю, что он никогда сюда уже не придёт, я бы не пришла…
— Но, может, Родион Петрович ему не расскажет? Нет, расскажет, — подумав, всё-таки решила Александра. — Он болтун. Хотя совсем не дурак.
— Что же, — сказала Катерина. — Если уж вечер откровений, будем откровенны до конца. Этот Рачков — твой отец.
— Как отец? — не поняла Александра. — Он же погиб.
— Как ты видела, жив и даже довольно упитан. Ладно, давай спать. Будет утро, будем думать.
— Нет уж, — заявила Александра. — Раз вечер откровений — рассказывай…
На комбинате пускали установку. Лохматый парень в последний раз проверял схему. Здесь же была Катерина.
— Начнём? — И парень почти серьёзно перекрестился.
— Начнём, — сказала Катерина и зашептала: — Если без брака, всё у меня будет хорошо и он сегодня приедет, если брак, то всё кончено.
— Что? — парень почти наклонился к Катерине, чтобы расслышать, что она говорит.
— Давай, — крикнула Катерина.
Включили тумблер. Под стеклянным колпаком стремительно завертелось сверкающее синтетическое месиво. Месиво распухало, заполнило весь гигантский колпак и бросилось к отводным стеклянным шлангам. На мгновение оно исчезло и появилось сверкающим веером ничей.
— В пределах нормы» — крикнул парень. — Идёт! В прошлый раз уже здесь был брак.
— Ура! — завопила Катерина и бросилась через зал к столику инженера смены, на котором стоял телефон. Катерина набрала номер. — Звонил? — спросила она. — Не выходила, значит? — Катерина положила трубку на рычаг и медленно, ссутулив плечи, пошла к выходу. Из цеха вышла усталая женщина средних лёг. Во дворе у ведёрка, врытого в землю, курили молодые парни, Она присела рядом, закурила, и парни, будто почувствовав, что директрисе надо побыть одной, тихо поднялись и пошли в цех.
Вечером она была в милиции и разговаривала с пожилым майором, начальником паспортного стола.
— Но ведь если они разменяют квартиру, она со взрослой дочерью окажется в одной комнате в коммунальной квартире, — доказывала Катерина,
— Другого выхода нет, — майор развёл руками. — Квартиру они получили на двоих. И он имеет такое же право, как и она. В конце концов ему тоже надо где-то жить. Он получает сто двадцать рублей и не в состоянии снимать квартиру.
— Пропишите его к матери.
— Он ушёл из дома более двадцати лет назад, поссорившись с родителями. И он не хочет жить с матерью, и, главное, его мать не желает жить с ним.
— Он что, псих? — удивилась Катерина. — Ни с кем жить не хочет: ни с матерью, ни с женой. Половина дел, которые я разбираю как депутат, — это квартирные. Когда мы только эту проблему решим.
— Никогда, — спокойно сказал майор.
— Это почему же?
— Раньше каждая семья хотела получить хоть однокомнатную, но отдельную квартиру, потом не меньше, чем двухкомнатную, сейчас все хотят, даже не хотят, а требуют — только трёхкомнатные.
— Извините, — сказала Катерина. — Разрешите мне позвонить по вашему телефону. Она набрала номер. — Не звонил? — спросила она и, получив, вероятно, отрицательный ответ, положила трубку. — Что же делать-то? Вы юрист, посоветуйте. Ведь не должны же люди жить хуже, чем они жили до этого, люди должны жить лучше.
Катерина вела машину в сплошном потоке, тормозила у светофоров, с ходу набирала скорость, делая это почти автоматически. Потом рядом с нею сидела Людмила. Вдвоём они подъехали к дому Николая и Марии. Большой совет заседал на кухне. Катерина плакала.
— Перестань, — грубовато потребовала Людмила. — Москва слезам не верит. Тут не плакать, а действовать надо.
— Согласен, — вступил в разговор Николай. — Попробуем разобраться спокойно. Ты его любишь?
— Люблю, — сквозь слёзы ответила Катерина.
— Он тебе делал предложение?
— Почти что сделал…
— Почти не считается. — отрезала Людмила.
— Ну, он хоть звонит? — спросил Николай.
— Сейчас не звонит и не приходит.
— Может быть, есть смысл подождать? — предположил Николай.
— А он возьмёт да уедет куда-нибудь, — сказала Катерина. — Где его тогда искать?
— А у тебя были с ним близкие отношения? — спросила Людмила.
— Были…
— Были, не были, какое это сейчас имеет значение?! — оборвал её Николай.
— А ты поумнел, — удивилась Людмила.
— Мне нужны все адреса, где его можно найти. Ждите меня у Катерины…
Николай надел пиджак, проверил, есть ли сигареты и деньги, и вышел из квартиры.
Гога сидел в полном одиночестве у себя в комнате. Он пил. Дверь толкнули. Не стучась, вошёл Николай. Гога осмотрел его и жестом пригласил к столу. Николай сел. Гога ему налил водки. Николай выпил.
— Гога. — Гога протянул руку Николаю.
— Николай.
Они пожали друг другу руки.
— Как погода? — поинтересовался Гога.
— С утра был дождь, — ответил Николай.
— Что происходит в мире? — спросил Гога.
— Стабильности нет, — ответил Николай. — Террористы захватили самолёт компании «Эр-Франс».
— Это нехорошо, — подтвердил Гога. — Террор — это не метод борьбы.
Соседки на коммунальной кухне готовили обед, а из комнаты Гоги доносилось хоровое пение. Мужчины пели:
По Дону гуляет, по Дону гуляет,
По Дону гуляет казак молодой…
Соседки также слышали разговор на высоких нотах.
— Нет, — выкрикивал Гога. — Этого прощать нельзя. Это подлый обман.
— Правильно, — соглашался Николай. — Но надо внести ясность и поставить точки над «i».
