Джордж Элиот - Мельница на Флоссе
Ей необходимо постараться попасть в течение Флоса, иначе она не будет в состоянии перебраться через Риппель и не достигнет дома. Эта мысль возникла в ее голове, когда она начала все живее и живее представлять себе местоположение, окружавшее дом.
Но в таком случае ее может снести очень далеко и она не будет в состоянии выбраться из течения. Теперь в первый раз ей представилась мысль об опасности; но делать было нечего; выбора не было, медлить было некогда и она направила лодку в самую средину течение. Быстро понесло ее без всяких усилий с ее стороны; яснее и яснее стали обозначаться, при первом свете зари, предметы, которые она знала, были хорошо знакомы ей деревья и крыши. Вот она уже была недалеко от мутного потока, который, верно, не что иное, как странно изменившийся Риппель.
«Боже милостивый!» Вот прямо к ней неслась какая-то плавучая масса; она могла обрушиться на лодку и причинить ей преждевременную погибель. И что это могла быть за масса?
Еще в первый раз, сердце Магги забилось от ужаса. Она сидела беспомощная, смутно сознавая, что ее продолжало нести течением, ожидая только рокового удара. Но ужас миновал, устье Риппеля уже было позади; затем, ей следовало употребить все свое искусство, все свои силы, чтоб вывести лодку из течение. Она увидела, что мост был разорен; где-то, совсем в стороне, виднелись мачты корабля. Но ни одной лодки не было видно на реке: все, которые успели захватить, разъезжали, вероятно, по затопленным улицам.
С новою решимостью, взялась Магги за весло и принялась гресть; но наступивший уже отлив придавал еще более быстроты течению, и ее снесло далеко за мост. Она могла слышать крики из окон, выходивших на реку: казалось, что все ее звали. Не раньше Тофтона, успела она совершенно выбраться из течения. Тогда, бросив взор, полный сожаление на дом дяди Дина, лежавший ниже по течению, она принялась всей своею силою гресть обратно к мельнице. Становилось все светлее и светлее, так что, достигнув дорнкотских полей, она уже могла различать оттенки дерев, могла видеть старые сосны, вдали направо, и домашние каштаны. О! как глубоко они были в воде, глубже, чем деревья по сию сторону, холма. А крышка мельницы, где ж она? а эти обломки, мчавшиеся: по Риппелю, что значили они? Но это не был дом, он был цел, затоплен до второго этажа, но все же тверд и невредим, или, быть может, он обрушился со стороны, обращенной к мельнице?
С невыразимою радостью, что она наконец достигла дома, радостью, которая заглушала все тревоги, приблизилась Магги к фасаду дома. Сначала все было безмолвно, нигде не было видно движение. Лодка ее была в уровень с окнами второго этажа. Она крикнула громким, пронзительным голосом:
– Том, где ты? Матушка, где ты? Я, ваша Магги, здесь!
Вскоре, в слуховом окне она услышала голос Тома.
– Кто тут? Привали лодку!
– Это я, Том, я, Магги. Где ж, матушка?
– Ее здесь нет, она отправилась в Гарум третьего дня. Я сойду вниз, к окнам.
– Ты одна здесь, Магги? – сказал Том, пораженный удивлением и отворяя среднее окно, находившееся как раз в уровень, с лодкою.
– Да, Том. Бог меня хранил и привел к тебе. Влезай же скорее. Нет ли еще кого?
– Нет, – сказал Том, вступая в лодку – Я боюсь что наш человек утонул; его увлекло, верно, потоком Риппеля, когда часть мельницы обрушилась; я несколько раз звал его, но ответа нет. Дай мне весла, Магги!
Только когда уже Том отчалил и они очутились среди обширного, водного пространства, лицом к лицу с Магги, только тогда полное значение случившегося представилось его уму. Это сознание так осилило его, оно явилось ему таким внезапным откровением глубины жизни, скрывавшейся от его проницательности, в непогрешимости которой он был убежден, что он не был в состоянии сделать ни одного вопроса. Они молча смотрели друг на друга, Магги – истомленная, измученная, но с напряженною жизнью в глазах, Том – бледный и с выражением унижение и удивление, смешанного со страхом. Мысль сменялась мыслью, но уста молчали; и хотя он не был в состоянии сделать вопроса, однако, он отгадал повесть неимоверных, почти чудесных, небом покровительствуемых усилий. Наконец прозрачная мгла омрачила его взоры, а уста нашли слово, которое могли произнести: то было давно забытое детское «Магги».
Ответом на него быль один глубокий вопль, выражавший то чудное, таинственное блаженство, которое граничит с страданием.
Как только она была в состоянии говорить, она – сказала:
– Доедем теперь к Люси, Том, посмотрим не в опасности ли она; а тогда мы можем помочь и другим.
Том греб без устали, и лодка шла с иною скоростью, чем у бедной Магги. Вскоре она уже вошла в течение, и им оставалось недалеко до Тофтона.
– Посмотри, как высоко Паркгоуз стоит над водою, – сказала Магги: – может быть, они взяли Люси туда.
За этим последовало молчание. Новая опасность угрожала им со стороны реки.
Какая-то деревянная постройка обрушилась с одного из буянов и громадные, уродливые обломки ее быстро неслись но течению. Солнце только что взошло и водная равнина представилась их глазам с ужасавшею ясностью – с ужасавшею ясностью неслась вперед беспорядочная грозная масса.
Несколько человек, плывших в лодке вдоль тофтонских домов, – заметили их опасность и стали кричать им: «скорее выбирайтесь из течения!»
Но это нелегко было сделать и Том, взглянув, увидел, что смерть их была неминуема. Огромные безобразные обломки в каком-то роковом согласии составляли одну сплошную массу поперек реки.
– Пришел конец, Магги! – сказал Том, глухим, хриплым голосом, и, отбросив в сторону весла, он прижал ее к себе в последнем объятии.
Чрез мгновение лодка исчезла под водою, а мрачная громада неслась себе вперед в страшном безобразном торжестве.
Но вскоре киль лодки показался из воды черным пятном на ее гладкой позлащенной поверхности.
Лодка появилась, но брат и сестра исчезли навеки в последнем нерасторжимом объятии, переживая в это последнее мгновение те дни, когда они, обвив друг друга своими детскими ручонками, бродили по усыпанным цветами лугам.
Заключение
Природа заглаживает следы своих истреблений, заглаживает их благотворным влиянием солнца и человеческим трудом. Чрез пять лет не осталось и следов от разорения, причиненного наводнением.
Пятая осень была богата золотистыми скирдами, разбросанными здесь и там, в тени придорожных дерев; а на буянах и у амбаров, расположенных по берегам Флоса, снова кипела жизнь.
И все лица, игравшие роль в нашем рассказе, были живы, все, исключая тех, печальная судьба которых уже нам известна.
Природа заглаживает следы своих истреблений… но далеко не все. Деревья, вырванные с корнем, уже не принимаются более; расторгнутые холмы остаются навсегда свидетелями разрушительной силы стихии; и хотя новая растительность выходит на место старой, но все же она не в состоянии заменить ее холма и под зеленою одеждою все же носят следы разорение. Для глаз, знакомых с прошедшим, не существует полного восстановления.
Дорнкотская мельница уже обстроилась. А дорнкотское кладбище, на котором после наводнение нашли могилу, вмещавшую прах знакомого нам отца, размытою и с повалившимся памятником, и оно было уже опять покрыто зеленою пеленою и на нем все было чинно, и в прежнем порядке.
Только рядом с этой могилой возвышалась другая, раскрывшаяся, чтоб поглотить вскоре после наводнение два трупа, найденные в тесном объятии, и эту могилу по временам посещали два человека, сознававшие, что в ней они схорони ли предмет высочайших радостей и высочайшей печали, которые они испытали в жизни.
Один из них пришел однажды в сопровождении прелестного личика; но это было много лет спустя.
Другой же всегда был одинок. Он делился грустью со старыми соснами Красного Оврага, где исчезнувшие радости, казалось, еще жили в виде призрака.
На могильном камне были высечены имена Тома и Магги Теливер, а под ними слова: «И смерть не разделила их».
