Владимир Набоков - Под знаком незаконнорожденных
– Я только прошу вас все обдумать, избегая поспешных решений. Все эти школьные воспоминания приятны per se – пустяковые ссоры, безобидные прозвища, – но сейчас нам следует быть серьезными. Пойдемте вернемся к нашим коллегам и к нашему долгу.
Д-р Азуреус, ораторский пыл коего, по-видимому, иссяк, кратко проинформировал аудиторию, что декларация, которую всем предстоит прочесть и затем подписать, отпечатана в таком количестве экземпляров, сколько существует потенциальных подписчиков. Ему, сообщил он, дали понять, что это придаст каждому экземпляру личный оттенок. Какова была настоящая цель такого предуготовления, он объяснять не стал, да, хочется верить, и не знал, но Круг подумал, что узнаёт во внешнем идиотизме процедуры жутковатую повадку Жабы. Добрые доктора, Азуреус и Александер, распределили листки с проворством, какое являют фокусник со своим ассистентом, раздавая публике для проверки предметы, которые не стоит разглядывать слишком уж пристально.
– Возьмите и вы, – сказал доктор постарше доктору помоложе.
– Нет, что вы! – воскликнул д-р Александер, и всякий мог видеть, как озарилось румяным смущением его симпатичное лицо. – Как можно! Я не посмею. Моей смиренной подписи не должно мешаться в эту августейшую ассамблею. Я – никто.
– Вот этот – ваш, – в порыве непонятного раздражения сказал д-р Азуреус.
Зоолог не потрудился прочесть свою копию, подмахнул ее заемным пером, вернул перо через плечо и вновь погрузился в единственную найденную им до сей поры книгу, в которой было на что посмотреть, – в старый Бедекер с видами Египта и силуэтами кораблей пустыни. В целом довольно скудное поле отлова – разве что прямокрылые.
Д-р Александер присел за красного дерева столик, расстегнул пиджак, выправил манжеты, придвинул поближе стул, проверил, как пианист, свое расположение; далее он извлек из кармана жилетки дивной красоты сверкающий инструмент из хрусталя и золота; взглянул на его очин; испытал его на клочке бумаги и, затаив дыхание, медленно стал разворачивать конволюции своей фамилии. Завершив орнаментирование сложного ее окончания, он приподнял перо и обозрел пленительный результат. На беду, именно в этот момент его золотая волшебная палочка (может быть, от обиды на множество потрясений, которым ее в этот вечер подвергли разнообразные усилия господина) сронила на бесценный типоскрипт большую черную слезу.
Покраснев теперь уже неподдельно, с взбухшим клювиком вены на лбу, д-р Александер поспешил приложить пиявку. Когда уголок промокашки выпил лужу до дна, однако дна не коснувшись, неудачливый доктор осторожно приложился к тому, что осталось. Со своего расположенного невдалеке наблюдательного поста Адам Круг видел эти бледно-синие останки: след фантастической ноги, очерк лужи, похожий на лунку от заступа.
Глиман дважды перечел документ, дважды нахмурился, вспомнил субсидию, и витражное окно на фронтисписе, и выбранный им особенный шрифт, и сноску на 306-й странице, которой предстояло взорвать соперничающую теорию касательно точного возраста разрушенной стены, и поставил свою грациозную, но странно неразборчивую подпись.
Бёре, бесцеремонно разбуженный от сладкой дремоты в кресле за ширмами, прочитал, высморкался, проклял день, в который сменил гражданство, потом сказал себе, что, в конце концов, не его это дело сражаться с экзотической политикой, сложил платок и, увидав, что другие подписывают, – подписал.
Экономика и История коротко посовещались, причем на лице последней появилась скептическая, но несколько вымученная улыбка. Они в унисон приложили руки и только тогда с отчаяньем обнаружили, что, обмениваясь мнениями, каким-то образом ухитрились обменяться и копиями, ибо на каждой в левом верхнем углу были оттиснуты имя и адрес потенциального подписанта.
Прочие вздыхали и подписывали, или не вздыхали и подписывали, или подписывали, а уж после вздыхали, или не делали ни того ни другого, но затем, подумав как следует, все же подписывали. Адам Круг тоже, он тоже, он тоже расчехлил свое заржавелое, вихлявое вечное перо. В смежном кабинете зазвонил телефон.
Д-р Азуреус, лично вручивший ему документ, околачивался вблизи, пока Круг лениво надевал очки и читал, откинув голову так, что она легла на антимакассар, и довольно высоко держа листки немного дрожавшими толстыми пальцами. Они дрожали пуще обычного, потому что было уже за полночь и устал он несказанно. Когда Круг, приблизясь к концу манифеста (три с половиной сшитые страницы), полез за пером в нагрудный карман, д-р Азуреус слоняться вокруг перестал и почувствовал, как его старое сердце споткнулось, словно бы поднимаясь по лестнице (метафорически) с оплывшей свечой. Сладостное, плотное облако облегчения вздыбило пламя свечи, когда старик Азуреус узрел, как Круг расправил последнюю страницу на плоском деревянном подлокотнике кретонового кресла и открутил надульник самопишущей ручки, обратив его в капсюль.
Быстрым, сальтообразным, изящно точным ударом, совершенно не вяжущимся с его дородным сложением, Круг влепил в четвертую строку запятую. После чего (чмок) зачехлил и защелкнул (чмок) перо и отдал документ помраченному президенту.
– Подпишите его, – сказал президент смешным механическим голосом.
– За исключением юридических документов, – ответил Круг, – да и то еще не всяких, я никогда не подписывал и впредь не стану подписывать ничего, не мною написанного.
Старик Азуреус озирался, медленно воздымая длани. Как-то так получилось, что никто не смотрел в его сторону, не считая Хедрона, математика, сухопарого человека с так называемыми «британскими усами» и с трубкой в руке. Д-р Александер выслушивал в смежной комнате телефон. Кошка дремала в душной спальне дочери президента, которой снилось, что она никак не отыщет баночку с яблочным джемом, бывшую, как она сознавала, кораблем, виденным ею однажды в Бервоке, и матрос наклонялся и сплевывал за борт, следя, как плевок падает, падает, падает в яблочный джем душераздирающего моря, ибо сон ее переливался золотисто-желтым, потому что она не погасила лампы, полагая бодрствовать, пока не уйдут отцовские гости.
– Более того, – говорил Круг, – метафоры все до единой ублюдочны, а предложение насчет готовности внести в учебный план любые предметы, какие окажутся необходимыми для споспешествования политическому согласию, грамматически настолько убого, что даже моя запятая его не спасет. А теперь я хочу домой.
– Prakhtata meta! – прокричал несчастный д-р Азуреус совершенно примолкшему собранию. – Prakhta tuen vadust, mohen kern! Profsar Krug malarma ne donje… Prakhtata!
Д-р Александер, отдаленно напоминающий выцветшего матроса, вновь появился и засигналил, и окликнул президента, и тот, продолжая сжимать в кулачке неподписанную бумагу, засеменил, подвывая, к своему верному ассистенту.
– Брось, старина, не валяй дурака. Подпиши эту гадость, – сказал Хедрон, склоняясь над Кругом и опуская кулак с трубкой ему на плечо. – Много ли она значит, в конце-то концов? Поставь свою коммерчески ценную закорючку. Брось! Никто не тронет наших кругов, – но где-то же нужно нам их рисовать.
– Не в грязи, сэр, не в грязи, – сказал Круг, улыбнувшись первой за этот вечер улыбкой.
– Да ну, не будь надутым педантом, – сказал Хедрон. – Зачем тебе нужно, чтобы я чувствовал себя так неловко? Я подписал, и мои боги не шелохнулись.
Не поднимая глаз, Круг поднял руку и тронул твидовый рукав Хедрона.
– Все в порядке, – сказал он. – Пока ты рисуешь свои круги и показываешь моему мальчику фокусы, черта ли мне в твоей морали.
На один опасный миг он вновь ощутил жгучий, черный прилив горя, комната почти расплылась… но д-р Азуреус уже мчал назад.
– Мой бедный друг, – с великим пылом произнес президент. – Вы герой, что пришли сюда. Но почему же вы мне не сказали? Теперь я все понимаю! Разумеется, вы не могли уделить необходимого внимания, – ваше решение, ваша подпись, мы это отложим, и я уверен, что все мы искренне стыдимся того, что потревожили вас в такую минуту.
– Говорите, говорите, – сказал Круг. – Продолжайте. Ваши слова для меня загадка, но пусть вас это не останавливает.
С жутким ощущением, что его сбили с толку отъявленной дезинформацией, Азуреус вытаращил глаза и заикаясь проговорил:
– Я надеюсь, я не… то есть я надеюсь, что я… то есть вы разве… разве не случилось горя в вашей семье?
– Если и так, это не ваша забота, – сказал Круг. – Я хочу домой, – добавил он, внезапно рванув ужасающим голосом, который, бывало, обрушивался, словно громовый раскат, когда лекция достигала зенита. – Этот, как бишь его, сможет отвезти меня назад?
Издалека д-р Александер покивал д-ру Азуреусу.
Нищего сменили. Двое солдат сидели, скукожившись, на приступке машины, предположительно охраняя ее. Круг, норовя избежать беседы с д-ром Александером, поспешно забрался назад. К большому его неудовольствию, однако, д-р Александер, вместо того чтобы усесться за руль, присоединился к нему. Один из солдат сел за водителя, другой уютно выставил локоть, машина взвизгнула, прокашлялась и загудела по темным улицам.
