Эрве Гибер - Причуды Артура
ГЛАВА XXXIX
ДУХ, ТЕБЯ ТУТ НЕТ?
На следующий день полиция, уведомленная анонимным письмом, подписанным буквой «Э», перерыла весь театр и допрашивала их до самого выхода на сцену. Каждый вечер они находили в гостиничном номере новый букет лилий, без каких-либо записок, а только лишь с визитной карточкой и навязчивой «Э». Каждый вечер они пытались отыскать в зале лицо, которое бы видели там накануне: временами приходил подаривший им два прекрасных халата портной, появлялся также преследовавший их комиссар, но они не могли представить, чтобы цветы отправлял им один из этих мужчин. Они по очереди дежурили в холле отеля, чтобы подстеречь рассыльного, расспрашивали лакеев, но было очевидно, что цветы приносили, когда они были в театре, за пределами которого они теряли способность раздваиваться.
Комиссару удалось напасть на ведшие к болоту следы колес, по которым он отправил экскаватор, и в итоге лишь потерял одного из своих людей. Он был на волосок от того, чтобы их сцапать, когда они вдруг пропали. Один импресарио наобещал им золотых гор, они собрали вещи и отправились в турне.
Они разъезжали по благотворительным празднествам, казино на водных станциях и курортах, ярмаркам и балаганам на городских площадях. Днем они рисовали на театральных задниках обманки, распиливали доски, чтобы устроить люк. Они делили гримерные с сомнамбулами и мордоворотами, называвшими себя чревовещателями. Скептики считали их трепачами и разгильдяями, мудрецов же они разыгрывали. Они ходили по воде и повелевали огнем, с неба по их приказанию валились камни. Они меняли судьбы волшебников. Они научились не глохнуть, когда у них над ухом стреляли из револьвера, и вдыхать нашатырный спирт, они демонстрировали расхаживающие в дымных поволоках скелеты. Они носили набедренные повязки из белой тафты и алые тюрбаны, в которых, казалось, скрываются, шипя в огненных всполохах, гремучие змеи; к их мягким туфлям, где пряталась саранча, были подвязаны невидимые шнурочки; на каждой руке у них росло по шесть пальцев; в крошечных полостях под языками прятались слизни и стеклянные ампулы, доверху наполненные кровью, которые их резцы дробили в момент отсечения головы; они сжимали под мышками стальные шары, замедлявшие пульс; они баюкали голубок, чтобы их усыпить, и гипнотизировали кур; они читали мысли нелюдимов и видели флюиды, исходившие от слепых детей; они дематериализовывали напитки; они заставляли проявиться на клочках бумаги портреты знаменитых покойников и строчки великих персидских писателей XII века.
Они были наглыми, нахальными и несли околесицу. Переодевшись монашкой и спрятавшись за портьерой, Лапочка давил огромную грушу, доверху наполненную эфиром, разбрызгивая его на зрителей первых рядов, чтобы те, одурманенные, не могли распознать хитрости. Потом снова надевал свою одежду и срывал с головы какого-нибудь мужчины шляпу, чтобы напялить ее на девку в другом конце зала. Они хотели соединить множество разных вещей и пагубно сочетали черную магию и русское чародейство. Под названием «Бесплотная женщина» они представили номер, который на самом деле был «Охотником за головой». Они напустили в ящик пены, тогда как там должна была прятаться танцовщица. У них зашел ум за разум, и они напрочь перепутали фокусы с растворяющимся платком и перемещающимися монетками. При яванской манипуляции животной каталепсии они с такой силой сжали артерии бедной совы, что у той лопнула голова. На сцене большого театра Сиракуз, когда Артур пытался прикрепленной к запястью пружиной вертеть одноногий столик и с натертыми канифолью пальцами беседовать с духами, он воскликнул:
— Дух, если ты тут, постучи один раз, если тебя нет, постучи дважды.
И, казалось, никто не заметил такой нелепицы.
Беременность у мальчиков должна была, судя по всему, длиться дольше, нежели у девочек, ибо живот Лапочки по-прежнему никак не рос. Но, поскольку Артур опасался, что слишком заметная округлость взбаламутит их выступление, отвлекая внимание зрителей, он смастерил отделанный зеркалами чехол, некую разновидность гладкой балетной пачки, спрятанной под одеждой, которая в желаемый миг могла скрыть полноту.
ГЛАВА XL
ПОКЛОННИК НА БУКВУ «Э»
И повсюду, от Галифакса до Кокомо, от Москвы до Кобальта в гримерных или гостиничных номерах следовали за ними белые лилии поклонника с именем на «Э», и они проклинали их, на чем свет стоит, мяли, топтали или дарили горничным, Лапочка испытывал особое удовольствие, обрывая лепестки, чтобы подтереть ими зад, Артур каждый раз говорил:
— Дерьмовые лилии, пошлое восхищение.
Импресарио покончил с собой. Комиссар гнался за ними по пятам. И везде, от Юрики до Ганнибала, от Рэйсина до Сиэтла, они пользовались бешеным успехом и уезжали из города в тот момент, когда их подлоги вот-вот должны были быть раскрыты, часто их выдавали помощники.
ГЛАВА XLI
ВЫМОГАТЕЛЬСТВО
Артур хотел стать настоящим специалистом по магии, то есть зарабатывать как можно больше денег. Они заманивали посетителей на сцену, дабы привлечь наиболее боязливых, они консультировали на дому и брали плату с тех, кто хотел подняться на сцену, чтобы обследовать бутафорию. Приезжая в новый город, они сразу снимали напротив театра номер в отеле, окна которого выходили на билетные кассы. Им не нужны были бинокли. Как только Артур замечал чью-нибудь шаткую, неуверенную походку, он отправлял Лапочку следовать за этим человеком от кассы до дома. Благодаря простому наблюдению на расстоянии или же расспросам соседей и кумушек на улице, им легко было угадать пороки и недостатки, измены и игральные долги, и вечером, на сцене, под предлогом ясновидения или яснопредвидения изобличить или пригрозить изобличить их. Некоторые зрители уходили с облегчением после расхваленной в программке недолгой консультации в гостиничном номере.
Они выступали в залах с красной обивкой и позолотой, и гостиничные номера, где они принимали зрителей, всегда отличались одним и тем же порченным молью, ободранным и пыльным убранством. С развязанными тюрбанами, отклеивающимися шестыми пальцами, они являлись в домашних халатах, как если бы те придавали им ту же значимость, что второй подбородок судье, они всегда заранее заботились о том, чтобы в комнате пахло восточными благовониями, дабы запах бил в голову их подданным, и стелили простыни, словно смирительные рубашки, для наиболее впечатлительных и бешеных, надевали на глаза повязки забвения, признавали невиновными убийц, отравляли плохих плательщиков, так как яд им дешево стоил, и их мистические речения всегда открывали кошельки. Однажды вечером, когда они обжулили трех бедолаг и одну несчастную, а потом кутили и танцевали, прихлебывая шнапс, вокруг чемоданчика с вываливающимися банкнотами, Лапочку вдруг охватила непонятная тоска, и он знаками попросил Артура поднять ему воротник рубашки, так как у него затекла шея, — это было 12 июля 19…, стало быть, в разгаре лета, — но Артур сказал, что его шея пахнет новогодней елкой, и что для него это лучший аромат в мире.
ГЛАВА XLII
СМЕРТЬ ЛАПОЧКИ
13 июля на дороге, шедшей вдоль Блинд-Ривер, между Индианаполисом и Волчьей Рекой, когда комиссар собирался схватить их во время следующей стоянки, машина, переворачиваясь, полетела в овраг. Артур не знал, сам ли невольно нажал ногой на акселератор, или это Лапочка вдруг повернул руль вправо. Машина взлетела и ударилась о землю. Артур вдруг очутился на дне ущелья: он стоял, держа чемоданчик, полный денег. Он обернулся: машина, упавшая на бок, казалась пустой, он подошел к ней, внутри никого не было, Лапочку, вероятно, выбросило во время падения. Он пошел искать его; клочья тумана, стелившегося в ногах, цеплялись за осколки ветрового стекла, за кузов. Внезапно сундук в машине взорвался, и огненное облако подбросило в воздух части паланкина и саркофага, он подумал, что видит последнюю демонстрацию номера, который назвал «Явление в дымке», однако, не появилось очертаний лица или руки, чтобы как-то обозначить выпавший ему жребий. Внутренний голос приказал ему немедленно бросить чемодан, полный денег, словно очистки фрукта или грязную обертку, которую отшвыривают, не задумываясь. Так шел он несколько минут, и туман то сгущался, то редел на пути к просвету среди деревьев, тронутых, казалось, каким-то стихийным бедствием, это был лес из елей, у которых спилили часть веток, чтобы деревья к будущим зимам росли густыми. Лапочка напоролся животом на одну из обрубленных ветвей. Похоже, кол пронзил и его ребенка. Артур даже не представлял, был ли он с ним когда-то знаком, ему казалось, он видит насаженного на кол самого себя. Он подошел поближе и заметил, что на голове Лапочки лежит, сохраняя равновесие, стеклянный диск, нимб. Он не стал подходить еще ближе, чтобы поцеловать в губы этого незнакомца или обчистить карманы, но протянул руку и украл нимб, он посмотрел на диск, разбил его о камень и собрал осколки, чтобы зажать их в ладони. Ни одна рука, ни одни щипцы, ни один полицейский и ни один факельщик с той поры не могли заставить его разжать ладонь. Эта рука была будто изуродована; он потерял свое имя, его называли теперь человеком с онемевшей рукой.
