Александр Морозов - Чужие письма
Бросить им ключи я всегда успею, было бы лучше на работу устроиться.
Но для этого нужно ходить и ходить, а Москва — большая.
Куда-нибудь сходишь, и весь день прошел!
А там и неделя проходит…
Поэтому не думай, что я уже не хочу к тебе переехать.
Разве не для этого я трачу здесь все свои последние сбережения на посылки, телеграммы, авиаписьма и телефонные разговоры?!
Вот уже два месяца я тебе твержу:
Устраивайся на работу!
Хотя бы на прежнюю!!
На твоей стороне все права!!!
Ты — мать грудного ребенка!!!!
Сколько еще нужно об этом говорить?..
Оденься потеплее, на ноги одень три пары чулок, иди и сиди в трамвайном депо до тех пор, пока не подпишут приказ.
А умная жена сделала бы так: взяла бы нашу крошку, завернула ее в теплое одеяло с чистым пододеяльником, чтоб не стыдно было перед чужими людьми, и пришла бы прямо в кабинет к начальнику трампарка…
Была бы ты боевая, то заявила бы ему:
«Так, мол, и так!
Мне нечем кормить ребенка!
Я до родов пять лет проработала кондуктором!
Восстанавливайте меня на работе! Иначе я сейчас же пойду с ребенком к прокурору и подам на вас жалобу!..»
Но беда в том, что ты перед всеми ходишь на задних лапках.
Это на своего мужа ты все время любишь кричать, а с другими ты — ни гу-гу!
Сегодня к шакалам приходил печник заканчивать ремонт их печки, а заодно прочистил и мою.
Поэтому мне весь день пришлось просидеть дома.
29 января
Ума не приложу, что у тебя стряслось?
Писем твоих нет и нет.
Если видишь, что дела твои плохи, то так и напиши, не скрывай.
А если думаешь переехать жить в Москву, то и об этом напиши.
Тут мы себе всегда найдем работу.
Хорошую или плохую, а на пропитание нам хватит! Москва есть Москва, объяснять тут нечего!
А то ты все тянешь и тянешь — конца не видать.
Мы уже третий год муж и жена, а все это только на бумаге.
Мне теперь даже перед знакомыми людьми становится неудобно.
Осенью меня еще спрашивали:
«Когда будет ваша жена?
Какая она из себя?
Что она вам пишет?..»
Мне приходилось черти-что выдумывать во оправдание такого твоего бестолкового поведения…
А сейчас меня уже не спрашивают.
На меня, наверное, уже пальцами показывают. «Вот, мол, — говорят, — человек, которому не везет в личной жизни!..»
Но все это пустяки, если вспомнить, что мы сейчас, действительно, переживаем очень трудный период совместной жизни. Мне даже и в войну было легче…
Думаю, что сейчас и тебе с детьми стало несладко.
В этом виноват я, но и ты хороша!
Сколько раз я тебе писал:
«Вызови маму!
Устраивайся на работу!!
Хотя бы на прежнюю!!!»
Но у тебя в одно ухо влетает, а из другого тотчас же вылетает.
Какая жена, получив от своего мужа известие, что он скоро приедет, не стала бы днем и ночью думать только о том, как им наладить дальнейшую семейную жизнь!?
А ты что делаешь?..
Другая женщина на твоем месте давным-давно уже сделала бы одно простое дело.
Какое?
Да вызвала бы на два-полтора месяца свою дорогую мамулю!
Вместо этого ты сама целый день просиживаешь с ребенком.
За это я тебя не ругаю.
Должен же кто-то нянчить нашу крошку…
Ругаю за то, что ты до сих пор не работаешь, а целыми днями только и занимаешься пустой болтовней с «клоунихой».
Ей сейчас дома делать нечего, вот она и готова болтать с тобой хоть всю ночь.
Но — учти: от ее болтовни хлеба у нас не прибавится!
30 января
В прошлом письме я тебя прошу: не болтай с «клоунихой»!
Приедет твоя мама, напомни ей об этом, а то она, как человек пожилой, станет вдруг делиться со всеми неприятностями своих детей, а потом пойдут сплетни.
У вас не успеешь проснуться, как о тебе уже все говорят.
С этим нужно считаться.
Это ведь не Москва.
У нас тут для чужих сплетен совершенно нет места!
Москва большая, здесь люди друг друга совершенно не знают, и к посторонним сплетням тут никто не прислушивается.
У всех по горло своих собственных забот хватает!
Другое дело у вас.
Городок маленький, все давно уже прекрасно друг друга знают, жены почти совсем не работают, вот и перемывают друг другу косточки. Каждая от безделья готова слушать что угодно, кого угодно и сколько угодно! Тем более, если какая-то теща станет вдруг оговаривать собственного зятя.
Твоя мама может сделать это и без злого умысла, а что из того получится, представить себе нетрудно.
Возьмем, к примеру, дом, в котором ты живешь.
Соседка наверху — жена военного — не работает.
Зина — не работает.
Роза — почти не работает.
Воронин — на пенсии.
Начни рассказывать, и все в сборе, все готовы тебя хоть до утра слушать, а наутро тебя же и опозорят!
Ты попросишь их убрать ржавый металлолом, то бишь военный мотоцикл, который стоит у самых твоих дверей и мешает выезжать с коляской на улицу, а тебя за это тем же мотоциклом где-нибудь в подворотне и обольют потом с ног до головы уличной грязью!
Поэтому, повторяю, предупреди свою маму.
Пусть она ведет себя с достоинством!
А то придут к ней какие-нибудь знакомые старушки, когда она дома с крошкой — я не против, пусть заходят, так веселее, — а она им начнет рассказывать про все наши неприятности…
Ее с удовольствием выслушают, намотают себе на ус, а потом где-нибудь первой же и осрамят!
Разве ты людей не знаешь?..
7–8 февраля
Дорогая и милая моя ЛЮБА, прости, что не писал тебе целую неделю. Все мои надежды на 30 января не оправдались, а сам я тут много понервничал, простудился, лежал с высокой температурой и не хотел тебя этим огорчать.
Другое дело ты.
Меня, больного, ты не только не порадовала своими письмами, а даже еще больше огорчила.
Ты мне все уши прожужжала каким-то «штампом»!
Что я его тебе, рожу что ли?!
Ты пишешь, что я постоянно тебя сбиваю с толку.
Чем это, интересно, я тебя сбиваю?
Все это очень похоже на то, что было в прошлом году весной и осенью. Постоянно на меня каркала, а сама ничего так и не сделала!
Говоря так, я не горячусь, а говорю тебе истинную правду!
Я же тебе десятки раз писал, что зима меня полностью захватила в плен. Печку приходится топить два раза в день. А по твоим советам я должен целыми днями искать себе какой-то «штамп»!
В августе я все свои планы строил с расчетом на то, что всеми делами в этой моей московской дыре будет полностью заниматься моя жена, а сам я начну работать.
Теперь мне абсолютно все приходится делать самому!
Ты же мне снова советуешь искать себе какой-то дурацкий «штамп». А это означает: ни сон, ни еда, уходи да приходи в холодную комнату…
Сплошные 33 несчастья!
И не думай, что если меня в прошлом году лишили пенсии по инвалидности, то теперь я вполне здоров как бык и могу работать как лошадь…
Нет, лишившись пенсии, я от этого здоровее не стал!
Ранение есть ранение!
Я его от тебя не скрывал, когда мы сходились!
У Семена, ты знаешь, тоже была инвалидность.
Но у него была контузия, а у меня — совсем другое дело.
От контузии не умирают, а моя нога все время болит.
И должен тебя предупредить, чтобы ты заранее знала: из-за этой ноги я могу внезапно умереть!
Ибо когда меня в первый раз ранило, то раздробило все кости на ноге, а во второй раз попало туда же, опять раздробило кости, но самое страшное — перерезало вены. Кости давно уже срослись, а вены в этом месте могут закупориться, потом оттуда оторвется сгусток, попадет в мое сердце и — все! Это такая болезнь, что сегодня ходишь, а завтра — бац! — и перекувыркнулся… Ярким тому примером может служить смерть нашего крупнейшего ученого-физика И. В. Курчатова.
У него вдруг произошла закупорка сердца, и он сразу же скончался.
Но я себя с ним не сравниваю.
Он вчера умер, но у него была жизнь!
А у меня?..
У меня в один прекрасный день оторвется сгусток, пройдет от ноги к сердцу, и получится такая же история, как с ученым.
Но меня потом никто, кроме тебя, даже и не вспомнит!
Даже и в газетах ничего не напишут!
9-10 февраля
Дорогая ЛЮБА, вчера я тебе не для того написал о возможной своей смерти, чтобы запугать или получить посылку.
Об этом — ниже.
Нет!
Просто я хочу, чтобы в случае несчастного какого-нибудь случая все, что у меня здесь имеется, полностью перешло в твои руки и руки наших детей!
Я от тебя далеко, но смею тебя полностью заверить: моей сберегательной книжкой никто не сумеет воспользоваться, ибо кассиры и контролеры Центральной сберегательной кассы знают меня в лицо!
Но я теперь думаю и про все наши домашние вещи.
